И вот Конечек перемахнул через край, за ним выбрался Моррис. Черный дождь все шел, становилось холоднее. Кларисса вся дрожала, ее тело трепетало, будто его вот-вот унесет ветром.
— Ты справишься, Персик.
— Я знаю. Знаю.
Она вытолкнула себя наверх, и пришел черед Амоса. Шахта лифта резко обрывалась, будто рука Господа снесла все вокруг. Наземный корпус тюрьмы исчез, оставив лишь куски бетона и щепки, разбросанные по голому полю. Забора тоже не было. От деревьев на горизонте остались пеньки. Только земля и кустарник. Небо темное и низкое, затянутое огромными облаками, похожими на перевернутые волны. Несущийся с востока ветер воняет чем-то непонятным. Примерно так Амос представлял себе поле битвы. Только еще хуже.
— Лезь, — толкнула его в ногу Рона. И тут внезапно зарычал Конечек и вскрикнул Моррис. Когда Амос выбрался на край и поднялся на ноги, прозвучал выстрел. Конечек держал Морриса в воздухе. Голова охранника безжизненно свисала, не оставляя сомнений в произошедшем. Кларисса лежала у ног заключенного.
На долю секунды Амос встретился глазами с Конечеком и увидел в них животную радость, удовольствие школьника, поджигающего муравьев увеличительным стеклом. Быстрее, чем мог человек, Конечек бросил охранника и кинулся вперед, зарываясь ногами в грязь. Амос неожиданно преградил ему путь и получил неслабый удар по ребрам. Потом локоть Конечека заехал ему в ухо, и мир вокруг закружился. Амос споткнулся и почувствовал, как Конечек, схватив его за ремень и руку, поднимает над головой. Из шахты выпучив глаза с открытым ртом смотрела Рона. Амос подумал, увидит ли Лидию, когда долетит до дна. Скорее всего нет, но в качестве последней мысли было бы красиво.
От выстрела Конечек споткнулся, и Амос вырвался из его хватки, жестко приземлившись на спину. Кларисса лежала на теле Морриса, обхватив руками кулак покойника и снова прицеливаясь. По груди Конечека текла кровь, но раньше, чем он смог броситься на девушку, из шахты появилась Рона и схватила его за лодыжку. Конечек неуловимым движением пнул ее, и Рона вскрикнула. Но Амос был уже на ногах, колени согнуты, чтобы держать центр тяжести низко. Мир вокруг все еще кружился, он не мог разобрать, где верх, где низ. Но он провел много лет в невесомости и привык игнорировать головокружение.
Его пинок в пах, вероятно, кастрировал Конечека, и тот сделал шаг назад. Задержавшись на долю секунды, он с удивленным лицом рухнул обратно в Яму. Первая часть закончена.
Амос сел, потирая поврежденное ухо. Рона выползла на блеклый свет. Она плакала, медленно поворачиваясь по сторонам, с недоверием и ужасом оглядывая разрушения вокруг, и как-то по-пингвиньи хлопала себя по бокам. Ее горе было бы смешным, не будь оно таким искренним. Потерю всего следовало как минимум уважать.
— Куда всё делось? — крикнула она сквозь ветер, будто кто-то мог дать ответ. — О боже. Эсми.
Кларисса перекатилась на спину, руки раскинуты в грязи, голова на теле покойника, как на подушке. Глаза закрыты, но грудная клетка вздымается. Амос покосился на Рону.
— Эсми? Это кто-то из твоих?
Она не глядя кивнула.
— Слушай, если тебе нужно пойти поискать ее, я не против, — сказал Амос.
— Заключенная... я должна...
— Все нормально. Я пригляжу за Персиком. Ну, пока ты не вернешься.
Женщина, кажется, не заметила абсурдности предложения. Она поплелась вперед, направляясь к низкому холму на горизонте. Она не вернется, никто не вернется. Тут не к чему возвращаться.
Кларисса открыла глаза, вдруг улыбнулась и провела мокрыми руками по волосам. В ее смехе звучало удовольствие.
— Ветер. О боже. Не думала, что когда-нибудь снова почувствую ветер, что снова окажусь снаружи. Это так прекрасно.
Амос оглядел руины и пожал плечами.
— Все зависит от контекста, надо полагать.
Он был мокрый, голодный и хотел пить. Ни укрытия, ни одежды, и чтобы стрелять из единственного оставшегося оружия, нужно таскать за собой мертвеца. Пока его тело не остынет.
— Ну, — сказал он, — и куда мы отсюда двинем?
Кларисса вытянула тонкую руку, показывая пальцем в небо. Пробивающийся сквозь облака и обломки идеальный бледный диск.
— На Луну, — сказала она. — Оставаться на планете значит умереть от голода. И жажды, когда закончится вода.
— Тоже думал об этом.
— Я знаю, где моя семья держала яхты. Но это космопорт для богатеев. Куча охраны. Нам понадобится помощь, чтобы пробраться.
— Я знаю кое-кого, — ответил Амос. — Ну, если они еще живы, конечно.
— Значит, у нас есть план, — сказала она, но не двинулась с места. Речь стала четче, значит, кровоизлияния в мозг не произошло. Одной проблемой меньше. Амос лег мертвецу на грудь, касаясь макушкой головы Клариссы. Немного отдыха не повредит, но скоро им придется уходить. До Балтимора путь неблизкий, и он задумался, не удастся ли им раздобыть кар. Или хотя бы пару велосипедов. Пульсация в ухе начала стихать. Наверное, скоро он сможет идти.
На черном небе бледный круг потускнел за плотным месивом пепла и облаков, потом на секунду исчез, прежде чем показаться снова.
— Забавно, — сказала Кларисса. — Большую часть человеческой истории путешествие на Луну было невозможно. Неосуществимая мечта. Потом это было приключением. А потом стало обычным делом. Еще вчера было обычным. И теперь снова почти невозможно.
— Да, — сказал Амос, — ну...
Он почувствовал, что она поворачивает голову, как будто хочет его лучше видеть.
— Что?
Он махнул рукой в небо.
— Уверен, что это солнце. Но я понял, о чем ты.
Глава двадцать седьмая
Сердце болело. Спина болела. Он не чувствовал ног. Всё это было крайне неприятно, пока он не начал соображать и не понял, что это значит — он не умер. Звякало медицинское оборудование, что-то прохладное ткнулось ему в руку, и сознание снова затуманилось.
Когда он очнулся во второй раз, то уже почти чувствовал себя человеком. Медицинский блок был огромным, раз в пять больше того, что на «Росинанте», но меньше, чем в полноценной многопрофильной больнице на «Бегемоте». Антиосколочное покрытие на стенах — темно-коричневого цвета, как сухарики. Алекс попытался сесть, но передумал.
— А, мистер Камал. Вам лучше?
У доктора было худое лицо, бледная кожа и глаза цвета льда. На мундире — эмблема «ФМРК». Алекс кивнул скорее из вежливости, а не потому, что чувствовал себя лучше.
— Я поправлюсь? — спросил Алекс.
— Посмотрим, — ответила она. — Будете лопать, как в двадцать лет, и это вас добьет.
Алекс засмеялся, и живот полоснула боль. Доктор поморщилась и положила руку ему на плечо.
— Вам сделали небольшую операцию. Ускорение, на котором вы шли, ухудшило состояние вашей язвы.
— У меня язва?
— Была. Сейчас у вас имплант, но он пока приживается. Через несколько дней будет гораздо лучше.
— Ясно, — сказал Алекс, откинув голову на подушку. — В последнее время у меня был стресс. А как Бобби?
— С ней всё хорошо. Ее допросили. Надо думать, теперь, когда вы снова с нами, с вами тоже захотят поболтать.
— Что насчет корабля?
— Его поставили в ангар. И заправили. Сможете получить его назад, когда всё прояснится.
Он снова встрепенулся.
— Прояснится?
— Те джентльмены, которые по вам стреляли. Наше сопровождение проверяет, не решат ли они нас преследовать. Когда прибудут новые корабли конвоя, думаю, вы сможете продолжить путь.
— То есть они уже летят?
— Ну а как же, — вздохнула она. — С полдюжины самых лучших. Возможно, больше, чем нужно, но некоторые считают, что в нашем положении не стоит рисковать.
— В этом я с ними согласен, — ответил Алекс и закрыл глаза.
Молчание казалось странным. Он снова открыл глаза. Доктор находилась на том же месте, с той же улыбкой, сложив перед собой руки. В ее глазах стояли слезы.
— Кое-что произошло, пока вы были в отключке, — сказала она. — Наверное, вам стоит об этом знать.
Как только он вошел в переговорную, Бобби встала и крепко его обняла. На ней был флотский комбинезон — в точности такой же, как выдали и ему. Поначалу они молчали. Такое странное чувство — оказаться в ее объятьях. Бобби была крупнее него и сильнее. Алекс считал, что должно быть нечто эротичное в том, когда тебя вот так держит привлекательная женщина, но ощутил лишь насколько глубоко они оба уязвимы.
Алекс никогда не был на Земле. Не знал, каково там. И до сих пор считал, что не имеет к Земле никакого отношения. И для него стало открытием, что он ошибался. Четверть миллиарда погибших после удара и цунами. И скоро будет больше. В новостях уже говорили о разрушенной инфраструктуре, из-за плотных облаков пыли, влаги и обломков температура на поверхности упала ниже ноля, хотя в северном полушарии стояла весна.
В крупнейшие города энергию поставляли термоядерные реакторы, но во всех остальных местах, рассчитывающих на солнечные батареи, ощущалась ее нехватка. Скоро погаснут еще миллиарды огней. Генеральный секретарь погиб, как и множество членов ООН. Военные отзывали корабли из всех частей Солнечной системы и выстраивали вокруг планеты кордон, боясь новых ударов. Неудавшийся переворот на Тихо и тайный флот, на который они наткнулись, всё это казалось подстрочником к тому, что случилось в родной гавани человечества.
И самое ужасное — никто не знал, кто это сделал. Или зачем.
Бобби выпустила его и сделала шаг назад. В ее глазах отражалась та же тоска, что чувствовал он.
— Дерьмово, — сказал Алекс.
— Ага.
В комнате всё излучало безопасность и комфорт. Освещение непрямое и без резких теней. Стены — того же теплого коричневого оттенка, что и в медицинском отсеке. Вместо письменного стола — маленький встроенный столик и кресла-амортизаторы вокруг него. У Алекса комната вызвала ассоциации с кабинетом психоаналитика из фильмов. Бобби тоже огляделась, как будто теперь, когда здесь появился Алекс, по-новому взглянула на это место. Она кивнула в сторону небольшой ниши с противоположной от двери стороны.