эту картину — двигатель набирает обороты, потом расщепление, вспышка ярче солнца и огонь, пожирающий всё вокруг. Корабль дернулся, её с силой ударило о стену и снова отпустило в свободный полет. Наоми застопорила лифт между каютами экипажа и шлюзом и закрепилась, чтобы резкое торможение корабля не застало ее в воздухе.
Панель высотой в пятнадцать сантиметров и шириной в сорок открывала доступ к основной электрической проводке в центре корабля. Если Наоми перережет все эти кабели сварочной горелкой, трафик будет тут же перенаправлен по другим каналам. И ничего не произойдёт, только зажжётся несколько индикаторов предупреждения. Отлично. Она не хотела вывести корабль из строя. Она собиралась его использовать. Опираясь обеими ногами и одной рукой на поручни в стене, она принялась работать универсальным ключом. Шурупы вросли в платы и поддавались с трудом, но она уже чувствовала, как слабеет натяжение металлических нитей. Три соединения разорваны. Четыре. Пять.
Шесть.
Сквозь просвет, там, где плата начала отходить, Наоми уже видела телефонную гарнитуру. Корабль под ней дрожал и вращался. Наоми крепко сжимала ключ в кулаке — она так и видела, как он летит вглубь шахты, хотя этого и не случилось. По светлой стене размазался красно-чёрный сгусток крови с её волос. Она продолжала работать. Разорваны семь соединений. Восемь. Из кают экипажа доносились голоса. Женщина что-то говорила — Наоми не смогла разобрать. Мужчина ответил: «Нет». Девять. Десять.
Плата отошла. Наоми схватила телефонную гарнитуру, проверила заряд. Батареи почти пусты. Соединение есть. Наоми не знала, в какой цепи канал вещания — первый, который она попыталась использовать, выдал код ошибки. Она тихо выругалась, запустила режим диагностики и начала опрос. Казалось, он длился целую вечность. Она пролистывала отчёт, пока не нашла — канал восемнадцать, передача с использованием протокола D4/L4, который использовался для вещания на «Росинанте». Она ввела код переопределения, позволяющий отравить тридцатисекундный контрольный сигнал, удалила файл диагностики и переопределила канал вручную. Сейчас Наоми едва сдерживала слёзы. Правая нога соскользнула с поручня, и она ухватилась за открытую панель доступа. Костяшки пальцев шаркнули обо что-то острое и колючее. Она вскрикнула от боли — и постаралась не думать о ней. Нет времени.
— Если вы это слышите, — начала она, держа микрофон у самых губ, — пожалуйста, передайте дальше. Это Наоми Нагата с «Росинанта». Сообщение для Джеймса Холдена. Программное обеспечение магнитной ловушки взломано. Не запускайте реактор без перезагрузки драйверов оборудования из надёжных источников. Если вы слышите это сообщение, пожалуйста, передайте его дальше.
На середине последнего слова телефонный блок пискнул, сообщая, что тридцать секунд исчерпаны, и вернулся в главное меню. Она отпустила трубку, бросила поручни и поплыла от стены. Потом широко раскинула руки и дала уплыть ключу. Наоми надеялась, что это сработало. Битва в разгаре. Если Марко хочет скрыть происходящее, то будет глушить линию, но скорее всего он предпочитает устроить из сражения спектакль. А если она не ошиблась, если они охотятся за премьер-министром Марса, все данные, поступающие с поля боя, попадут к лучшим спецслужбам.
Она понимала — Джим пока ещё не в безопасности, но на мгновение забыла об этом. Мрак вернётся — ломающая кости неизвестность и чувство вины, и страх — Наоми не сомневалась, но сейчас, в эту минуту, видела только свет. Она выполнила свой план, всё получилось. Дойдёт до него её предупреждение или нет — в любом случае, больше ничего она сделать не может. А на мостике прямо сейчас Марко выясняет, что именно она сделала. И в смехе, вырывавшемся из её горла, звучал триумф.
Голоса в каютах экипажа сделались громче, сумбурнее. Может, сигнал отбоя ещё не давали, но она слышала движение, узнала тревожный голос Кина на повышенных тонах. Наоми оттолкнулась ногой от стены, чтобы дотянуться до поручня. Нечего даже думать о лифте. Перебирая поручни один за другим, она подтягивалась по шахте, потом выбралась в коридор. Люди, выглядывавшие из дверей кают, удивлённо смотрели на неё, один отшатнулся, едва взглянув. Оттолкнувшись, Наоми стрелой пронеслась по прямой по коридору, почти не касаясь поручней по пути. Плечо болело. Из раны на голове опять потекла кровь. Но она чувствовала умиротворение.
Кин обогнул угол, опёрся о стену — и увидел её. Челюсть у него отвисла, глаза округлились. Наоми подняла кулак в приветствии, проплывая мимо.
— Если кому буду нужна, — сказала она, — я в своей каюте, ладно?
Глава тридцать третья
На протяжении всей истории человечества географические карты мало менялись. Даже во времена перемен и хаоса, когда за одну ночь рушились цивилизации, всё оставалось на том же месте. Расстояние между Африкой и Южной Америкой всегда неизменно, по крайней мере после начала эволюции человека. И как ни назови — Франция или Зона интересов Объединенной Европы, Париж ближе к Орлеану, чем к Ницце. Лишь когда люди освоили Марс, а потом Пояс и миры за пределами Солнечной системы, дистанция между главными центрами человеческой цивилизации стала функцией времени.
Для станции Тихо и Земля, и Луна находились почти с дальней стороны от Солнца. Марс был ближе, но с каждым часом удалялся. Сатурн — еще ближе, а спутники Юпитера — чуть дальше. То, что всё вечно приближается, а потом удаляется, было в жизни Холдена некой данностью, безусловной и обыденной. Лишь во времена наподобие нынешних периодичность орбит начинала казаться метафорой чего-то более глубинного.
Как только Фред принял решение лететь на Луну, Холден перенес свои вещи обратно на «Росинант». А потом и вещи остальной команды. Одежду Амоса он обнаружил аккуратно рассортированной и сложенной в холщовом мешке. Одежда Алекса была в беспорядке засунута в сумку, а половина — в сетчатый мешок, но Холден не сумел разобраться, где чистая, а где предназначенная для прачечной. Вещи Наоми находились в его номере. Запасные ботинки, непарный носок, нижнее белье. На полочке в ванной она оставила модель марсианского боевого меха — ярко-красного с черным, размером с большой палец. Холден не знал, имеет ли модель какое-то особенное значение для нее или Наоми даже не помнит, где ее взяла. Но все-таки забрал модель с собой. Он аккуратно сложил ее в коробку с подушечками внутри. Это первое, что пришло ему в голову, когда речь шла о том, чтобы позаботиться о женщине, которой этот предмет принадлежал.
Оказаться на «Росинанте» — всё равно что вернуться домой, разве что корабль был слишком пустым. Узкие коридоры палубы экипажа выглядели слишком широкими. Периодическое позвякивание и потрескивание компенсационных швов при изменении температуры казались шагами призраков. Когда ремонтная бригада находилась слишком близко, и он мог ее слышать, Холдена возмущали любые голоса и шаги, если они не принадлежали его команде. В отсутствие рабочих тишина его подавляла.
Он сказал себе, что это временно. Что уже скоро Алекс снова окажется в рубке, а Амос — внизу, в машинном зале. Наоми — рядом с ним, будет спокойно объяснять, в чем он напортачил и как можно всё исправить. Он полетит на Луну, и они будут там. Все. Каким-то образом.
Вот только от Наоми по-прежнему ни слова. Он получил только короткое текстовое сообщение от мамы Тамары, что его родители целы и невредимы, но на ранчо падает пепел, как снег зимой. И ничего от Амоса.
Иногда люди знают, что говорят последнее «прости», но не всегда. Временами. Обычно люди прощаются так небрежно, что даже этого не замечают. И теперь, в темноте палубы экипажа, когда рядом зависла полулитровая груша бурбона, а из аудио-системы доносились блюзовые аккорды, Холден был уверен, что с некоторыми людьми он попрощался навсегда, хотя и не осознавал этого. Он проигрывал в голове прошлое, и воспоминания с каждым разом становились менее правдивыми и более болезненными.
— Только мы и остались, — сказал он кораблю. — Только ты у меня и остался.
«Росинант» долго не отвечал, а потом удивительным образом ответил. На приборной панели появился яркий желтый сигнал входящего сообщения. Холден рукавом вытер влагу с глаз и принял вызов. В окошке появился Фред Джонсон с нахмуренными бровями.
— Холден?
— Фред?
— Всё в порядке?
— Да. А что?
Фред подался вперед, голова на экране стала огромной.
— Я уже пятнадцать минут пытаюсь достучаться на твой ручной терминал.
Холден оглядел приборную панель и кивнул.
— Наверное, в штанах оставил. У себя в каюте. Похоже на то.
— Ты что, пьян?
— Похоже на то. — Он старался произносить слова четко.
— И ты без штанов?
— Наши отношения еще не в той стадии, чтобы это обсуждать.
— Ладно, прими что-нибудь из медотсека, чтобы протрезветь, и прикрой задницу. Я посылаю тебе команду для полета.
Холден включил освещение и приглушил музыку.
— В чем дело?
— Мы получили кое-какие новости. Марсианского премьер-министра обстреливают. Те корабли, которые обнаружил твой Алекс, оказались подставой, чтобы выманить конвой.
— Но ведь новые корабли конвоя...
— Они-то и стреляют.
Холден беззвучно выругался.
— На том корабле — Алекс. От него что-нибудь слышно?
— Пока что ни от кого нет сообщений. Я нацелил в том направлении несколько радиотелескопов, и вот что выяснилось. Я поговорил с Драммер и инженерами. Они сказали, что «Роси» в полном порядке, а мне совсем неинтересно сидеть тут и ждать, пока тот, кто за этим стоит, снова на меня нападет.
Холден отстегнул ремни кресла и двинулся вперед. Голова немного гудела. Он оглядел командную палубу. Как будто в глубине души по-прежнему ожидал увидеть Алекса, Наоми и Амоса, летящих следом. Он не осознавал, что сделал это по привычке — подождать свою команду, прежде чем «Роси» отправится в путь. И он понял, что впервые их с ним не будет. Плохое предзнаменование.