— То есть, ты пытаешься заставить меня готовиться к смерти кого-то из членов команды?
— Исторически сложилось, что этому подвержены, пожалуй, все сто процентов людей.
Джим начал говорить что-то, замялся, толкнул дверь и вышел. Она поспешила за ним, осторожно прикрыла дверь. Ей хотелось всё это бросить, но тогда — кто знает, как придётся вернуться к этому разговору.
— Когда мы работаем в стандартной команде, нужны двое на каждой позиции. Если кто-то гибнет или выходит из строя, рядом нужен другой, способный занять его место.
— Да я не добавлю к нашему экипажу еще четверых. Не говоря уже о восьмерых, — ответил Джим, входя в спальню. Уходя от разговора. Прямо уходить ему не хотелось. Наоми стояла, ожидая, когда волнение и переживание, что он ее разозлил, вернет его обратно. На это ушло секунд пятнадцать.
— Мы справляемся с кораблем не как обычный экипаж как раз потому, что мы — не обычный экипаж. У нас появился «Роси», когда вся галактика по нам палила. Стелс-корабли уничтожили линкор прямо у нас на глазах. Мы потеряли «Кентербери», а потом — Шеда. В таком не выживают, оставаясь «обычными».
— В смысле?
— На этом корабле не экипаж. Мы семья.
— Правильно, — сказала она. — И в этом-то и проблема.
Они посмотрели друг на друга. Челюсти Джима двигались, возражения крутились у него на языке. Он знал, что она права, но хотел бы, чтобы ошибалась. Она видела: он понял, что другого выхода нет.
— Ладно, — сказал он. — Когда вернутся остальные, поговорим о собеседованиях. О том, чтобы взять кого-нибудь на пару миссий. Если они подойдут, можем подумать о том, чтобы принять на постоянную работу.
— Хорошо.
— Это нарушит баланс на корабле, — сказал Холден.
— Все меняется, — ответила она, обнимая его.
Они заказали еду из индийского ресторана с фьюжн-кухней — карри, генетически модифицированный рис и структурированный грибной белок, почти неотличимый от говядины. Остаток вечера Холден старался казаться весёлым, пытаясь скрыть от Наоми беспокойство. Это совсем не сработало, но она оценила старания.
После ужина они смотрели развлекательные каналы, пока в спокойном ритме дня не настало время отключить экран и снова затащить его в постель. Секс с Холденом был потрясающим с самого начала, когда много лет назад они впервые поняли, как глупо капитану и старшему помощнику спать вместе. Теперь он стал ярче и спокойнее, и более игривым. И более уютным.
Потом, лёжа на большом гелевом матрасе со сбитыми к ногам скрученными простынями, Наоми ушла в свои мысли. Она думала о «Роси» и Сэм, о книге стихов, которую читала в детстве, о музыкальной группе, в которую один из инженеров постарше втянул её на «Кентербери». Воспоминания уже начинали перетекать в сюрреалистичную сумятицу снов, когда голос Джима почти вернул её назад, к реальности.
— Мне не нравится, что их нет.
— М-м-м?
— Алекса и Амоса. Мне не нравится, что их нет. Если они попадут в беду, мы будем сидеть тут. Я даже не смогу завести «Роси» и прилететь за ними.
— Все будет в порядке, — сказала Наоми.
— Я знаю. Вроде как знаю. — Он приподнялся на локте. — Ты в самом деле совсем не беспокоишься?
— Может, чуть-чуть.
— Ну, я в курсе, что они взрослые, но если что-нибудь случится. Если они не вернутся...
— Будет тяжело, — сказала она. — Мы полагались друг на друга столько лет.
— Да. — Джим помедлил. — Ты знаешь, кто та женщина, из-за которой улетел Амос?
— Нет.
— Думаешь, она была его любовницей?
— Не знаю. Мне показалось, скорее она заменила ему мать.
— Хм. Возможно. Не знаю, с чего я решил насчет любовницы, — его голос стал сонным. — Эй, а можно задать нескромный вопрос?
— Если память позволит ответить.
— Почему вы с Амосом не были вместе? Ну, тогда, на «Кенте».
Наоми рассмеялась, перевернулась и положила руку ему на грудь. Ей до сих пор нравился запах его кожи.
— Ты серьезно? Ты вообще обращал внимание на его сексуальность?
— Не думаю, что нам с Амосом пристало такое.
— Так вот, в это лучше не углубляться, — сказала Наоми.
— Хм, ладно. Я просто думал, понимаешь? Как он везде таскался за тобой на «Кенте». И он никогда не говорил о том, чтобы уйти с «Роси».
— Он остается на «Роси» не из-за меня, — сказала Наоми. — Из-за тебя.
— Меня?
— Он использует тебя в качестве внешней совести.
— Ничего подобного.
— Именно так он и поступает. Находит кого-то, обладающего этикой, и следует за ним. Так он пытается не быть чудовищем.
— Почему он пытается не быть чудовищем? — его сонная речь звучала невнятно, как из-под одеяла.
— Потому что он такой и есть, — сквозь сон сказала Наоми. — Потому-то мы с ним и ладим.
Сообщение пришло через два дня, совсем неожиданно. Наоми в скафандре проверяла процесс ремонта вместе с главным инженером Сакаи. Он как раз объяснял, почему на разъёмах внешнего и внутреннего жёсткого корпуса они видят разные типы керамических сплавов, когда на дисплее индикатора всплыло срочное сообщение. Наоми охватил страх — следствие их разговора с Холденом. Должно быть, с Алексом что-то случилось. Или с Амосом.
— Постойте, — попросила она, и Сакаи, соглашаясь, поднял кулак в ответ.
Наоми открыла сообщение. На плоском экране всплыло разомкнутое кольцо — эмблема АВП, потом появился Марко. Его лицо с годами чуть расплылось, линия челюсти стала более мягкой, но кожа осталась такой же свежей и чистой, как она помнила, а сложенные на столе руки — такими же изящными. Смесь печали и удивления в его улыбке как будто возвращала время вспять.
Сообщение остановилось, прерванное медицинской системой скафандра. Предупреждение об учащении пульса и росте кровяного давления. Наоми нажала «отбой», в ушах тихо и прерывисто зазвучал его голос, выравниваясь по мере налаживания связи.
— Мне очень жаль. Знаю, тебе неприятно это услышать от меня. Если это поможет — должен заметить, что никогда не делал этого прежде. И сейчас мне нелегко.
Выключи, подумала она. Останови. Сотри. Все равно там одна ложь. Ложь или полуправда, выгодная ему. Забудь, что сообщение вообще приходило. Марко отвел взгляд от камеры, будто прочел ее мысли или знал, что она подумает.
— Наоми, я не был согласен с твоим решением уйти, но всегда уважал его. Даже когда тебя показывали в новостях и каждый знал, где ты, я не появлялся. И сейчас обращаюсь к тебе не ради себя.
Слова звучали чётко и прочувствованно — безукоризненно правильная речь человека, нереально хорошо говорящего на втором языке. Никакого астерского акцента. Ещё одно изменение, которое произвели прошедшие годы.
— Кин и Карал шлют тебе свою любовь и уважение, но только им известно, что я к тебе обращаюсь. И вот почему. Сейчас они на станции Церера, но им нельзя оставаться надолго. Мне нужно, чтобы ты встретилась там с их отрядом и... Нет, извини. Это неправильно. Мне не следовало так говорить. Дело в том, что я очень нервничаю. Я не знаю, что делать, и ты единственная, к кому я могу обратиться. Филип. У него проблемы.
Глава четвёртая
Горло саднило.
Пытаясь протолкнуть комок, он набрал полный рот слюны и сглотнул, но боль стала только сильнее, как будто глотаешь песок. Медицинский блок «Роси» вколол ему полный набор иммунизирующих вакцин и средств бактериальной профилактики три месяца назад, точно по графику. Он не представлял, что может расклеиться. Однако это случилось — боль в горле ощущалась так, словно он проглотил мячик для гольфа и тот застрял на полпути.
Граждане Цереры и заезжие туристы суетились вокруг, как муравьи, голоса сливались в неразличимый гул — почти как тишина. Амоса позабавило, что эту метафору на Церере никто бы не понял. Сам-то он уже пару десятилетий не видел муравьев, но детские воспоминания — как эти насекомые тащили таракана или обгладывали крысиную тушку — оставались свежими и яркими. Как и тараканы с крысами, муравьи без особых хлопот научились жить по соседству с людьми. Когда бетон городов заполонил всю планету и половина животных на Земле числилась в списке исчезающих видов, никто не беспокоился о муравьях. Они прекрасно прижились, а остатки фастфуда были ничем не хуже и столь же обильными, как и мертвые лесные животные.
Приспосабливайся или умри.
Такова была бы философия Амоса, если бы она вообще могла существовать. На место леса приходит бетон, если ты попадаешься на пути — тебя закатают в асфальт. Если смог пробиться сквозь щели и выжить — будешь процветать где угодно. Всегда есть щели.
Вокруг него суетился муравейник Цереры. Люди, находящиеся на вершине пищевой цепи, покупали уличную еду в киосках, билеты на шаттлы и дальние рейсы. Обитатели щелей тоже были здесь. Девочка не старше десяти лет с длинными грязными волосами, одетая в розовый спортивный костюм на два размера меньше, чем нужно, следила за путешественниками, не встречаясь с ними взглядом. Ждала, когда кто-нибудь оставит без присмотра багаж или ручной терминал. Она заметила, что Амос смотрит на нее, и метнулась к техническому люку в стене.
Живут в щелях, но живут. Приспосабливаются, не умирают.
Он снова сглотнул, скривившись от боли. Его терминал запищал, и он взглянул на табло, нависавшее над залом станции. Яркие желтые буквы на черном фоне, шрифт, созданный для удобства, а не для красоты. Посадка на его рейс на Луну начнется через три часа. Он ткнул в экран терминала, сообщив автоматизированной системе, что будет на борту, и пошел искать, чем занять эти три часа.
У выходов на посадку обнаружился бар, и проблема легко решилась.
Амос не хотел напиться и опоздать на корабль, поэтому налег на пиво, медленно и методично опустошая кружку и подавая бармену сигналы взмахом руки, когда достигал дна, так что следующая уже ждала его на стойке сразу после того, как он расправлялся с предыдущей. Он хотел легкого опьянения и расслабленности и точно знал, как этого достичь в максимально короткий срок.