— Сэр, — сказала она. Видимо, имела в виду «Да, сэр», но пропустила слово «да».
— Вы знаете, что случится, если я отмечу в вашем личном деле неспособность подчиняться флотской дисциплине?
— Меня могут понизить в звании, сэр.
— Могут. Если такое повторится, вас могут выгнать с позором. Уволить со службы. Ни за это, конечно. Это пустяк, но он может превратиться в нечто серьезное. Понимаете?
— Да, сэр.
— А если вас уволят, что, по-вашему, произойдет?
Бэббидж смущенно посмотрела на него. Советер махнул рукой, давая разрешение ответить.
— Я не... — она запнулась.
— Я тоже не знаю, — сказал он. — На Марсе вы бы вернулись к обычной гражданской жизни. Но там, куда мы направляемся, нет никакой обычной жизни. Вообще нет человеческой жизни. Предоставлю ли я вам возможность самостоятельно встроиться в местную пищевую цепочку? Буду ли тратить время и силы на то, чтобы отослать вас обратно, да и куда? Правящие силы Марса посчитают вас изменницей, в точности так же, как и я. Они до конца жизни запихнут вас в карцер, если вы только не станете с ними сотрудничать, а значит, для меня не имеет никакого смысла отсылать вас туда. Так ведь?
— Да, сэр.
Советер заметил в ее глазах зарю понимания. Только начало. У человечества столько изъянов. Не только у нее, а у всех. У половины населения интеллект ниже среднего. У половины — ниже среднего преданность. Среднее чувство долга. Жестокие законы статистики. Удивительно, каким образом подобному народу удалось добиться так многого.
— Теперь, когда мы перехватили инициативу, — сказал он, — очень важно поддерживать строгую дисциплину. Мы как будто отправились на долгое задание, как в те времена, когда еще не изобрели эпштейновский двигатель. Месяцы, возможно, годы в обществе воинов и исследователей. Здесь нет места для чужаков и нет чужих. Я знаю, вы расстроены...
— Нет, сэр, я не...
— Я знаю, вы расстроены, потому что я вызвал вас из-за такого пустяка как браслет. Это кажется мелочью, и так оно и есть. Но если бы я дожидался, пока произойдет что-то серьезное, то очень быстро это стало бы вопросом жизни и смерти. А у меня нет возможности изображать джентльмена.
— Понимаю, сэр.
— Рад это слышать.
Он протянул руку ладонью вверх. Бэббидж смахнула слезу тыльной стороной руки и пошарила в кармане. Она достала браслет и сжала его в кулаке всего на секунду. Что бы эта безделушка для нее ни значила, отдать ее означало принести жертву. Советер накрыл рукой тонкую серебряную цепочку с крохотной подвеской в виде птички. Он постарался смягчить свои слова улыбкой.
— Свободны.
Когда она закрыла за собой дверь, Советер вернулся к компьютеру. Поступило новое сообщение от Кортасара. Он поежился. С тех пор как астеры спустили курок, этот ученый, любимчик Дуарте, посылал всё новые и новые сообщения. Его энтузиазм смущал Советера. Сам этот человек его пугал, а его увлеченность их проектом на новой станции Лакония была сродни сексуальной.
Но долг есть долг. Советер выбросил безделушку Бэббидж в утилизатор и открыл сообщение. Кортасар находился слишком близко к камере, а может, по каким-то соображениям решил остаться слегка не в фокусе. Но его широкий подбородок и жидкие черные волосы ни с чем не спутаешь. Советер потер руки, словно подсознательно пытался их вымыть.
— Капитан Советер, — сказал странный коротышка. — Рад сообщить, что образец прибыл в целости и сохранности. Благодарю за то, что взяли над ним шефство после его вызволения. Правда, я с сожалением узнал, что флот отстает от расписания.
— Всего на несколько дней в многомесячном путешествии, — сказал Советер и экрану, и самому себе. — Мы нагоним отставание.
— Я знаю, вы в курсе, что время и припасы будут в дефиците, пока мы не заставим эту штуковину нам подчиняться. Чтобы сократить этот дефицит, исследовательская группа подготовила чертежи и спецификации для некоторых изменений на «Барките», чтобы он мог состыковаться с образцом. Кое-какими модификациями ваши инженеры могут заняться в пути. И конечно, если у вас есть вопросы, я в вашем распоряжении. Конец связи.
На экране возникла серия технических чертежей. Этого было более чем достаточно, чтобы взбеленить Советера. Они называли инопланетные технологии протомолекулой, но, конечно же, эти микрочастички агрессивной жизненной формы, забравшиеся так далеко, были лишь одним из многочисленных инструментов чего-то большего. И если Кортасар верно интерпретировал сверхсекретные данные экспериментов ФМРК, то человечеству будет куда проще приручить и использовать протомолекулу.
И все же модификации, которые хотел сделать на «Барките» Кортасар, до омерзения напоминали нечто живое. Как будто они не конструируют новую шлюзовую камеру корабля, а скорее врезают в него какой-то здоровенный протез.
Это начало чего-то совершенно нового и мощного, и если этим не воспользуются приличные люди, то воспользуются мерзавцы. Вот что сказал им адмирал Дуарте тем вечером, когда переманил Советера на свою сторону. Тогда это было верно, верно и сейчас. Советер включил камеру, поправил прическу и нажал на запись.
«Сообщение получено. Я сейчас же передам чертежи инженерам. Если у них возникнут сомнения, мы с вами свяжемся». Коротко и ясно, минималистично, но вежливо. Профессионально. Она надеялся, что сообщение выглядит профессиональным. Советер пересмотрел его, чтобы точно убедиться, и хотел переписать, заменив «сомнения» на «вопросы», но потом решил, что это слишком. Как только он послал сообщение, система чирикнула.
— Капитан, Медина дала нам добро.
— Да неужели, мистер Когома? Как мило с их стороны. А как разрешилась та ситуация с номером посылки?
— Сухогруз пришвартовался в доке станции, сэр.
Значит, доходягам достанется еще один корабль. Если бы «Тореадор» знал, откуда дует ветер, то на всех парах бросился бы к той малопригодной для жизни планете, откуда прилетел, чтобы попытаться там выжить без потерянных припасов. Потому что Вольный флот заграбастывал все корабли, проходящие через станцию, тем самым обрекая колонии умирать с голоду. Ослабляя их. К тому времени как астеры сообразят, что они оказались в арьергарде истории, Дуарте уже получит всё, что хотел.
Войны, размышлял Советер по пути на командную палубу, давно уже не ведутся за территории. Задача военных — приструнить врага. Локальные войны на Поясе на протяжении нескольких поколений не были попыткой удержать станции Веста или Церера, или любой из десятков мелких ресурсных центров в обширном космосе. Войны всегда велись за то, чтобы помешать АВП или любой группировке Пояса объединиться в организованную силу. Пока правила не изменились и эта сила не стала полезной. Вольный флот мог бы возникнуть десятилетия назад, если бы это позволили люди вроде Дуарте. Теперь, когда Пояс наконец обрел флот, астеры обнаружат, насколько тот бесполезен.
А пока что в ближайшие несколько лет флот будет отвлекать на себя Землю и то, что осталось от Марса. А потом... Наградой за смелость станет шанс изменить историю.
На командной палубе царил полный порядок. Все на местах, дисплеи только что почищены, панели управления отполированы. «Баркит» прибудет на станцию Лакония таким же безупречным, каким покинул Марс. И они не будут носить браслеты. Советер подплыл к своему креслу и пристегнулся.
— Мистер Тейлор, включите сигнал о запуске тяги. Мистер Когома, сообщите флоту и станции Медина, что мы отбываем.
— Сэр, — обратился к нему офицер с боевого поста, — разрешите открыть оружейные порты.
— А мы ожидаем военных действий, мистер Кун?
— Нет, сэр. Просто для страховки.
Кун тоже не доверял доходягам. И правильно. Это же просто шайка бандитов и ковбоев, считающих, что раз у них есть пушки, то есть и власть. Советер подумал, что рановато еще Вольному флоту перечить Дуарте, но они глупы и импульсивны. Не стоит считать, что вооруженные дилетанты поведут себя так же, как и профессионалы.
— Разрешаю. И подготовьте ОТО, раз уж на то пошло. Мистер Когома, прикажите всему остальному флоту сделать то же самое.
— Есть, сэр.
Прозвучал сигнал, и Советер утонул в кресле, за пару секунд вернулся вес. Путь к станции Лакония был коротким. Пространство между кольцами микроскопическое по сравнению с обширностью настоящего космоса. И темное. Беззвездное. Зануды-физики твердят, что по ту сторону колец вообще нет пространства. Что люди живут в пузыре, но он заканчивается не преградой, а глубокой дырой, которую ученые не могут точно описать. Советеру это и не было нужно.
Врата Лаконии придвинулись, по ту сторону четко сверкала горстка звезд, их становилось больше по мере приближения. Выхлопные шлейфы авангарда флота сияли ярче звезд. Там будут иные созвездия. Галактика под другим углом — как будто совершенно новое небо.
— Приближаемся к кольцу, сэр, — раздался голос Келлер из навигационной панели. — Пройдем через три... Две...
Келлер рассыпалась. Нет, не так. Келлер сидела на том же месте, но превратилась в облако. Все превратились в облака. Советер поднял руки. Он видел их превосходно: все изгибы кончиков пальцев, промежутки между молекулами, потоки крови под ними. Он видел молекулы воздуха: азот, кислород, углекислый газ — все как безумные плясали друг перед другом, заслоняя более глубокое пространство между ними. Вакуум, проникший во всех.
«У меня инсульт, — подумал Советер. А потом: — Нет. Это что-то другое. Что-то не так».
— Вырубите двигатель! — крикнул он. — Разворот!
И волны его слов разошлись по видимому, но невидимому воздуху расширяющейся сферой, отразились от стен, дрогнули в тех местах, где пересеклись с криками ужаса и завыванием сигнала тревоги. Это было прекрасно. Облако на месте мистера Келлер шевельнуло руками и удивительным образом не проникло через пустоту панели управления.
Сначала он услышал шуршание молекул, а потом до него донеслись слова:
— Что происходит? В чем дело?
Он не мог посмотреть на экраны — на месте ли звезды. Он видел лишь атомы и фотоны этого нечто, а не те узоры, которые они составляли. Кто-то закричал. Потом еще один.