нет», даже если знаешь, как добиться ответа «да». Видеть, что его потребность сейчас важнее твоего желания.
Я хотела узнать ответ. А он нуждался в том, чтобы я не задавала вопросов.
– Если хочешь сказать, говори, – хрипло напомнил Джеймсон.
Я резко подалась вперед. Целовать его было все равно что дать волю приливной волне, урагану, пламени, которое надвигается стеной. Я чувствовала силу, жар и… не только.
– Он как солнце и луна, – прошептала я, касаясь его губ своими. Каждый вздох Джеймсона волновал меня, каждое прикосновение растекалось по коже электричеством. – И я его любила.
Джеймсон посмотрел на меня так, будто это я была неукротимой стихией. Главной загадкой в истории. Словно он готов был всю жизнь посвятить тому, чтобы меня разгадать.
– Эйвери, – прошептал он. – Наследница.
Мы были единым целым, к добру или к худу.
Мы.
Мы.
Мы.
Глава 18
В Праге есть известная улочка – Винарна Чертовка, ширина которой и двадцати дюймов не составляет. Больше она похожа на узкую лестницу, по которой и один-то человек с трудом спустится. На ней даже пришлось повесить светофор, чтобы пешеходы, идущие навстречу друг другу, не застряли посередине.
Джеймсон прибежал на место первым. Он ждал меня у светофора, в самом сердце старейшего района Праги. При виде меня он сразу нажал на кнопку, чтобы те, кто подходит к улице с другой стороны, знали, что он сейчас по ней двинется.
Я сомневалась, что он найдет следующую – и последнюю – подсказку, спрятанную мной, с первого раза. И хоть я уже давно привыкла к секретным ходам и потайным комнатам, на этой лестнице даже мне стало неуютно – уж больно она тесная.
На подступах к дальнему концу улочки Джеймсон вдруг остановился – и не просто сбавил шаг, а встал как вкопанный, будто все его тело вдруг обратилось в камень.
– Джеймсо… – начала я, но не успела договорить его имя, как он дернулся вперед. И побежал.
Я бросилась следом, выскочила из узкой улочки – секунды на две позже, чем он, – огляделась, но Джеймсон будто сквозь землю провалился.
Он исчез.
Я решила его подождать – вдруг он скоро появится?
Я ждала.
Ждала.
Но он не вернулся.
Следующим утром
– Ты так и не закончил мою игру, – сказала я, положив голову на грудь Джеймсону. Я слушала, как стучит его сердце, и ждала, что он мне ответит. – Я ждала, а ты не вернулся. И не нашел последнюю подсказку.
– А она еще у тебя? – с ноткой недовольства спросил Джеймсон.
Нет, она осталась на узкой лестнице, с которой Джеймсон поспешил скрыться.
– Ладно, может, хотя бы расскажешь, как ты это провернул? – спросила я, решив сменить тему.
Он молчал так долго, что я уже потеряла надежду на ответ, но он все же последовал.
– Через тайный ход, как еще? – сказал Джеймсон. Судя по голосу, на его губах играла легкая улыбка, но было в интонации еще что-то едва уловимое, что-то такое, что он пытался скрыть от меня.
Я припомнила свои догадки о его тайне – о секрете, который наполнил его неописуемой энергией, подбил на то, чтобы мы затеяли эту игру.
– Ты что-то нашел. – Я повторила свою версию событий, а потом исправилась: – Точнее, много чего.
Множество тайных ходов.
– Они в этом городе повсюду – если знать, где искать, – тихо проговорил Джеймсон.
У меня по спине пробежали мурашки, только я не сразу поняла почему. А потом вспомнила женщину в ярко-красном платке, которая рассказала мне о мемориальных табличках.
Она ведь использовала ровно те же слова.
– Ты победила, – сообщил Джеймсон. Мне пришлось выгнуть шею, чтобы увидеть его лицо, не вставая. – Прошла мою игру до полуночи. А я твою так и не закончил.
Что же ты такое увидел в конце узкой улочки? Почему бросился бежать? И что было потом? С чем же ты, черт возьми, столкнулся, Джеймсон?
– Уговор был такой: победитель решает, чем мы займемся в последний день в Праге, – напомнила я и, отстранившись от его груди, села рядом на кровати, скрестив ноги. – А ты вообще хочешь тут остаться еще на день?
Или нам лучше отсюда уехать?
Джеймсон ответил таким спокойным тоном, будто его в этой жизни ровным счетом ничего не тревожило.
– Я слышал, в Белизе в это время года очень красиво, – сказал он, глядя на меня с такой знакомой улыбкой.
Сделать вид, что это все не важно. Что ему вовсе не нужно уезжать. В этом был весь Джеймсон.
Я встала, быстро написала сообщение Алисе, потом вернулась в постель к юноше с бинтами у шеи.
Джеймсон Винчестер Хоторн.
– Ну что ж, Белиз так Белиз, – объявила я.
Слева Направо и Справа Налево
Иногда, когда я смотрю на тебя, я чувствую тебя всем своим существом, а внутренний голос шепчет, что мы – одно.
Глава 1
Быть незаметной – это целое искусство. Не так уж и просто оставаться невидимкой в этом городе, да еще и с моей фамилией. Я вела себя тихо. Никогда не носила косметику. Следила, чтобы длина волос была ровно такой, чтобы их можно было завязать в неприметный хвостик – и не короче. А распускала их с единственной целью – чтобы они закрывали мне лицо. Но самый главный секрет крылся в другом – просто я старалась держаться от мира в стороне.
Я виртуозно умела быть наедине с собой – но не в одиночестве. Одиночество – чувство, которое делает тебя уязвимым, а я понимала, чем это может закончиться, недаром же я носила фамилию Руни. Любая слабость – все равно что лужица крови для стаи акул. До своих двадцати я дожила благодаря тому, что вела себя тихо и не высовывалась. Если бы не это, я не смогла бы вырваться из дома – и из оков семьи.
Во всех значимых смыслах, кроме одного.
– Кэйли, – тихонько позвала я сестру. Она в это время с энтузиазмом отплясывала на бильярдном столе. За разговорчиками местных пьянчуг меня трудно было услышать, но мы с Кэйли всегда тонко чувствовали друг друга.
– Анна! – не прекращая танца, воскликнула она. Кэйли вот так же радовалась мне и в те далекие времена, когда ей было всего три, а мне – шесть и она любила меня больше всех на свете. – Потанцуй со мной, а, красотка!
Кэйли всегда была оптимисткой. Иначе и не объяснить, почему она вдруг решила, что есть хоть крошечный шанс, что я захочу к ней присоединиться. Этот самый неоправданный оптимизм стал одной из причин того, что у Кэйли начались проблемы с законом. Другая причина крылась в том, что у меня не получалось спрятать ее от мира, хотя сама я пряталась мастерски. Казалось, Кэйли создана для того, чтобы плясать на столе и громогласно выражать свою радость – а порой и злость. Ее бесстрашие было на руку нашей матери.
Временами.
– Может, как-нибудь в другой раз, – ответила я.
– Ну и зря, у тебя прекрасно бы получилось! – Кэйли закружилась по столу, ловко огибая полудюжину бильярдных шаров. Трое парней с киями в руках, казалось, нисколько не возражали против вынужденного перерыва в игре.
Классические рубашки. Дорогая обувь. Похожи на учеников какой-нибудь дорогущей частной школы. Точно не местные. А значит, в этом баре им находиться небезопасно.
– Давай лучше до дома наперегонки, – предложила я, чтобы Кэйли только слезла со стола. Она очень любила соревноваться.
– Насколько я помню, ты там больше не живешь, серьезная наша, – напомнила она и, раскинув руки, прошлась вдоль края стола. Ее длинные волосы красиво рассыпались по спине. Дойдя до конца, она наклонилась и положила руку на плечо одному из игроков.
– Моя сестра куда проворнее, чем кажется, – театрально-громким шепотом поведала она.
Проворнее. Сильнее. Умнее. Список качеств, о которых не стоило бы болтать попусту, можно было продолжать. К счастью, парень, к которому Кэйли обращалась – на вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше, – вряд ли внимательно ее слушал, он не мог отвести глаз от ее груди, обтянутой кожаным нарядом. Его дружки тоже не отставали: один тоже глазел на Кэйли и наслаждался видом сзади, а другой…
Другой поднял неспешный взгляд на меня.
Волосы у него были рыжевато-каштановые и такие длинные, что почти закрывали глаза, но все равно невозможно было не заметить, как внимательно он меня изучал, задержав взгляд на потрепанных синих медицинских брюках, на губах и русых волосах.
– Интересно узнать поточнее: с какой скоростью ты бегаешь, а, Анна? – полюбопытствовал он тоном человека, который во всем видит повод для мрачных шуток.
Интуиция, вышколенная многолетними наблюдениями за миром и попытками от него спрятаться, подсказала два вывода: во‑первых, он либо пьян, либо под веществами, а может, и то и другое, во‑вторых, даже в этом состоянии ничего из внимания не упускает.
Я сохраняла внешнее спокойствие. Оно у меня было незыблемым. Непоколебимым.
Он все не сводил с меня темно-зеленых глаз, которые горели недобрыми – и это еще мягко говоря – огоньками.
– Приятно познакомиться, – сухо процедил он.
Не то чтобы знакомство вообще намечалось.
– А ты не местный, да? – предположила я. Это было скрытое предупреждение. Но он так не считал.
Взяв кусок мела, лежавший на бильярдном столе, он повертел его в пальцах.
– Ух ты, и что же меня выдало? – насмешливо спросил он.
Вопрос явно был риторический, но мой мозг сгенерировал автоматический ответ. У тебя загар слишком ровный. А на руках нет мозолей. И рубашка классическая. Три верхние пуговицы были расстегнуты, воротник приподнят скорее по небрежности, чем нарочно, и помят. Парень с ухмылкой облокотился на стол. Казалось, он возомнил себя полубогом, решившим поразвлечься беседой с ничтожными смертными. В его движениях угадывалась поразительная легкость, а в теле будто бы совсем не было напряжения. Не составляло труда представить его древним правителем, который нежится на роскошных носилках, пока их тащат рабы.