Оплатить покупки я собиралась наличными. Работала я с четырнадцати лет и до самого переезда, и стажировка, на которую меня взяли на втором курсе, тоже была оплачиваемой. Денег на ежемесячную оплату квартиры хватало, и семейная привычка всегда хранить при себе наличку тоже давала свои плоды. Никто из Руни не держал денег на банковской карте – исключая случаи, когда зачем-то нужно было оставить бумажный след.
Была еще одна мера предосторожности – вдобавок к нужным нам лекарствам я набрала еще всякой всячины: дезодорант, батончик на перекус, прокладки, импульсивно схватила блокнот на спирали, набор ручек и колоду карт.
В очередь встала к кассиру-мужчине и первыми на ленту выложила именно прокладки. После этого он уже особо не присматривался к остальным покупкам.
Через два с половиной часа, когда я зашла в бункер Джексона, я застала своего пациента в необычном положении: он слегка приподнялся на матрасе, ровно настолько, чтобы удобнее было осушить стакан с виски.
– Соскучилась? – иронично поинтересовался у меня Гарри.
Я возмущенно уставилась на Джексона.
– У нас таблетки закончились, – проворчал он в свое оправдание.
– Вот пополнение, – процедила я и бросила на пол пакеты из аптеки. – Удачи.
Просто чудесно. Я из кожи вон лезу, чтобы спасти эту неблагодарную тварь, а он набухивается себе спокойненько.
Я поспешила к выходу. За спиной раздался гулкий, слегка вялый от виски голос:
– Бородач, не волнуйся. Она вернется.
Глава 12
Я не была у себя в квартире несколько дней. Наверное, будь я нормальным человеком, мое исчезновение бы заметили, вот только, по сути, я мало чем отличалась от Джексона с его тягой к отшельничеству. Я переступила порог в твердой уверенности, что никто меня не хватился, и вдруг увидела записку.
На листе заглавными буквами было выведено имя моей сестры. КЭЙЛИ. Чуть ниже значилось время, старательно подчеркнутое тяжелой рукой: 8 вечера.
Кто и когда подбросил записку, я не знала, но ни капли не сомневалась, что ее написала мать – и что игнорировать это послание не стоит. В лучшем случае в нем говорилось о сегодняшнем вечере. В худшем – если я все-таки пропустила общий сбор – нужно было срочно придумывать правдоподобное объяснение, где же я пропадала.
В восьмом часу я пошла к машине. А когда свернула на грунтовку, которая вела в тупик, где и стоял дом Руни, сразу поняла, что ничего не пропустила. И что на встречу позвали не только меня.
Намечался семейный сбор.
Я вошла в дом. На кухне сидели мои родители и еще с десяток родственников. На плите и на кухонной стойке были расставлены угощения – их тут было целое море. Все были одеты в черное. И только я явилась в джинсах и застиранной серой толстовке. Никто не обращал на это особого внимания, пока мать ко мне не повернулась. Тогда все мгновенно изменилось.
Если Иден Руни что-то замечала, никто не оставался в стороне.
– Рада, что ты выбралась на поминки родной сестры, – непроницаемым тоном проговорила мать. – Надеюсь, желтушные репортеры тебя не атаковали на входе.
Репортеры? Давний инстинкт потребовал скрыть даже тень изумления.
– Я никого не видела.
– Ну надо же, – произнесла мать и едва заметно улыбнулась уголками губ. Я невольно подумала о том, как изощренно моя семья умеет избавляться от нежеланных гостей.
– А где собаки? – спросила я.
– Это частная территория, – подметила мать. Ох уж этот ее талант отвечать на вопросы, не отвечая на них. – Не моя вина, если кто-то игнорирует знак «Вход воспрещен».
Никто из местных журналистов (ни из нашего городка, ни из соседних) не пошел бы на такой риск. Так ведь и новость не рядовая, сообразила я. И почему я раньше не подумала о том, что пожар на острове Хоторнов попадет на первые полосы газет по всей стране?
А может, и по всему миру…
Частный остров. Трагедия миллиардера. Юные жизни, оборвавшиеся так рано. Я постаралась не думать о том, какой медиацирк начнется после возвращения Тоби Хоторна, и сосредоточилась на других словах матери.
Сегодня – поминки моей родной сестры.
Руни похорон никогда не устраивали. Тела всегда сжигали – легально или еще как-нибудь, – чтобы никаких улик не осталось. Кэйли уже обратилась в пепел, так что вопрос уже улажен. Не будет ни официального захоронения, ни могилы, ни проповеди, ни священника.
В нашей семье устраивались только поминки.
– Ей бы не понравилось, что все в черном, – заметила я, нарушив правило невидимости номер сто один: всегда отмалчиваться.
– Думаешь, серый ей бы больше понравился? – спросила мать. Голос у нее был бесцветный, но во взгляде сквозило что-то почти человечное.
– Вряд ли, – признала я. Скорее всего, Кэйли пришла бы в ужас при виде моей толстовки.
Красотка. Само изящество. Кэйли смотрела на меня особенным взглядом. Видела во мне то, чего не замечала я сама.
Мать внимательно посмотрела на меня, потом поднялась и подошла ближе.
– Анна, я тебя знаю, – начала она, и я испугалась, что она о чем-то догадывается, но тут последовало неожиданное: – Тебе нужно услышать правду от меня. – Мать заглянула мне в глаза. – Она погибла.
Нет, она не догадывалась, где я пропадала, чем занималась и кому помогала. Но знала, что, пока сама не скажет мне эти жуткие слова, я не смогу – не смогу, не смогу – до конца принять смерть Кэйли.
Я знала, что ее больше нет. Чувствовала это. Но вот уже много дней скрывалась от этого осознания.
– Знаю, – хрипло ответила я.
– Знаешь, Анна? – Она изучающе смотрела на меня. Нетрудно было догадаться, что она ищет в моем взгляде. Пламя. Гнев. Иден Руни надеялась рассмотреть во мне хоть искорку ярости, хоть каплю желания отомстить.
А я все это скрывала. Не важно, что все эти чувства были мне знакомы. Не важно, что все они обрушивались на меня каждый раз, когда я смотрела на Тоби Хоторна, не успев напомнить себе, что передо мной Гарри.
Нет. Я не маменькина дочка.
– Иден. – Из-за спины матери послышался непривычно мягкий голос отца. – Пусть девочка поест.
Стоило мне выйти из кухни, и на меня тут же перестали обращать внимание. Вскоре я забрела в маленькую комнатку, где собрались мои дяди, «дяди», кузены и «кузены», чтобы перетереть злободневные темы и выпить пивка.
– …посредники. Минимум трое из них на Хоторнов работают!
Беседа была в самом разгаре. Контекст оставался для меня туманным. Участники разговора один за другим накидывали новые подробности.
– Копы гребаные нас отшили. Видимо, предложеньице получше поступило.
– Вот если б полиция штата не вмешалась, никаких бы проблем не возникло.
– Чертовы федералы тоже уши навострили.
Мне было ни капельки не интересно, но я понимала: если уйду, привлеку лишнее внимание.
– Так и что же?! – рявкнул Рори, брызжа слюной. – Им все с рук сойдет, только потому что денежек много? Мы позволим им такое писать о нашей Кэйли? – Он гневно швырнул на стол газету.
Мне вспомнились жалобы матери на репортеров и слова, сказанные отцом несколько дней назад: всю вину теперь свалят на нее. Вот увидишь, так и будет.
Я вынырнула из тени – возможно, это была ошибка, но все ошибки, которые я совершала, были сделаны ради Кэйли. Я потянулась за газетой и быстро прочла статью на первой странице.
Картина, которая в ней обрисовывалась, была однозначной донельзя: неблагополучный подросток – наркоманка с приводами в полицию. Трое юношей, которых могло ждать блистательное будущее, если бы не безвременная гибель.
– Они винят в пожаре Кэйли! – сказала я вслух. Но ведь трое парней сами решили отправиться на остров – себе на беду, да еще керосин с собой прихватили…
– Чушь полная, – прорычал Рори. – Зря Иден мне не позволила…
– Рори, – остановил кузена его отец, когда в комнату зашла моя мать.
– Как по мне, конкретно эта проблема решилась сама собой, – медленно проговорила она. – Мальчишки мертвы. Мусор, так сказать, вынес сам себя.
Я опять вспомнила, как обрабатывала ожоги Тоби Хоторну. Гарри. Это имя помогало возвести в сознании прочную стену. Его зовут Гарри. Он никого в этой комнате не интересует. Он никто.
– Анна, ты что, язык проглотила? – неожиданно спросил Рори, и его голос сочился обидой и негодованием. Еще бы: ведь я видела его слабым, наказанным. Такое мне простят не скоро, особенно теперь, когда моя мать снова его заткнула.
Я недолго раздумывала над ответом. Всего-то и нужно было, что притвориться, что я не предаю свою семью каждую секунду своего существования.
– Мы на поминки собрались, – начала я. Руни одинаково хорошо умели и мстить и скорбеть. – Кэйли была… – Ну как, как описать ее словами? – Она умела любить, – тихо произнесла я.
Моя сестра никогда никого не отталкивала. Она любила свою семью, хоть та и состояла сплошь из монстров.
– Когда Кэйли родилась, сразу же заорала во все горло, – сказала мать. Пришел и ее черед говорить скорбные речи. – А первый раз она улыбнулась в пять недель. И с тех пор улыбка не сходила с ее лица.
Рори внимательно взглянул на меня, а потом поднял свой стакан с пивом.
– За Кэйли, – громко процедил он.
Все подхватили этот тост. Кто-то сунул и мне бутылку.
– За Кэйли, – прошептала я.
Через несколько часов, когда всех уже порядком развезло, я тайком выскользнула из дома, в котором прошло мое детство. По пути к машине я думала о том, что теперь, после смерти Кэйли, меня уже ничто не держит в Роквэй-Вотч и можно в любой момент сесть за руль, поехать на восток, чтобы больше уже не вернуться. Можно перевестись в колледж в тысяче миль отсюда, так далеко, что семья решит не тратить силы на то, чтобы меня вернуть.
После смерти Кэйли родня, наверное, не слишком-то удивится моему побегу. Главное – просто