уехать.
Но почему же я в итоге поехала не на восток, а к себе в квартиру? Почему пошла в душ и долго ревела под струями воды, вместо того чтобы свалить поскорее из этой чертовой дыры? А потом вышла из душа, оделась и решила вернуться в барак?
К нему?
Глава 13
– Вы бухали, – с укором сказала я, как только Джексон впустил меня внутрь. От рыбака так несло, что, казалось, я попала на ликеро-водочный завод.
– Ну, Гарри ты бухать запретила, – напомнил он и пожал плечами. – Тут уж одно из двух: или самому допить, или выливать, – пояснил он таким тоном, что сразу стало понятно: вариант «выливать» всерьез никогда не рассматривался.
Ладно, подумала я, даже к лучшему, что Джексон напился. Будь он трезв, наверняка бы заметил красные пятна на моих щеках, воспаленные глаза.
Кэйли всегда плакала красиво – чего ну никак не сказать обо мне.
Через несколько минут Джексон отрубился. Гарри тоже крепко спал. Я опустилась на пол рядом с его матрасом и подытожила в уме все, что услышала на поминках. Отец моего пациента, миллиардер Тобиас Хоторн, выслал в Роквэй-Вотч своих людей, чтобы замять скандал. А это означало, что у меня появилась прекрасная возможность избавиться от бремени, разлегшегося на соседнем матрасе. Для этого нужно было как-то связаться с одним из агентов Хоторна. И тогда за считаные часы, если не за минуты, дорогого наследничка перевезут на вертолете в какую-нибудь элитную клинику в сотнях миль отсюда, и моя семья будет ему уже не страшна.
Я вспомнила о прессе и попыталась представить, как журналисты обставят воскрешение Тоби Хоторна. «Предположит ли хоть кто-нибудь, что ты причастен к пожару? – тихо спрашивала я. – Свалишь ли ты все на «трудного подростка»?»
Ярость, которую я сдерживала в присутствии матери, снова пробудилась и захватила тело. Ладони сжались в кулаки, мышцы в животе налились свинцом. Зубы сжались так, что аж челюсть свело. Невыносимо было думать, какой моя сестра запомнится этому миру.
Ненавижу тебя. Эти слова заземляли, притупляли боль. Я повторяла их снова и снова, опустив ладонь Гарри на грудь – туда, где не было ожогов.
Ненавижу тебя.
Ненавижу тебя.
Ненавижу.
И тут я услышала едва различимое бормотание. Я тут же отдернула руку и схватилась за край матраса. В комнате было темно, но я слышала, как он шевелит губами. Увы, разобрать слов не получилось. А потом он начал дергаться. Извиваться.
«Знать бы, когда он в последний раз пил обезболивающее», – подумала я.
Знать бы, почему меня это заботит.
Я взяла с пола фонарик и включила его. Мой пациент лежал с закрытыми глазами, а его голова дергалась из стороны в сторону – так резко, что все тело подрагивало от этих движений.
Ожоги. Обездвиживать его мне не хотелось.
– Проснись, – сказала я, пытаясь совладать с гневом.
Он не проснулся.
– Просыпайся!
Его губы снова зашевелились, а голос стал чуть громче – настолько, что получилось разобрать слова.
– Дерево…
Теперь уже главный злодей в моей жизни не просто извивался. А рисковал навредить самому себе.
Я поймала ладонями его лицо. Большие пальцы легли на скулы.
– Не в мою смену, придурок.
Мне пришлось напрячь все силы, чтобы обездвижить его голову, а через пару мгновений и тело замерло.
– Дерево – это яд, – произнес он и распахнул глаза. Наши взгляды тут же встретились. Я выронила фонарик на матрас. Его тонкий луч почти не рассеивал тьму, но мне удалось разглядеть – а может, представить – каждый изгиб лица Тоби Хоторна. Челюсть, будто высеченную из гранита. Острые как лезвие скулы. Глубоко посаженные глаза.
Боли я в них не увидела. Только ярость, отчаяние и что-то еще. На миг мне даже показалось, будто я смотрю в зеркало.
А потом он окончательно проснулся. Выражение лица переменилось, точно гладь озера под порывами ветра, и губы снова зашевелились.
– Танат… – прошептал он.
Я сперва решила, что мне почудилось, но потом снова услышала его голос, пробивающийся сквозь тьму, ничуть не рассеявшуюся от слабого света фонарика.
– Доход. Мадам. Потоп, – перечислил Гарри, не сводя с меня глаз цвета ночного леса. – Ротатор. Шабаш.
Этот самодовольный ублюдок перечислял слова-палиндромы. Прибить его захотелось еще сильнее.
Глава 14
Скоро мне разрешили вернуться в больницу. И я пошла. Я много работала. Иногда спала.
Но снова и снова возвращалась к Джексону.
Я решила, что не стоит выходить на связь с посредниками Тобиаса Хоторна. Как только станет известно, что наследник Хоторнов выжил, все, включая мою мать, тут же зададутся вопросом – как. Я боялась, как бы команда миллиардера не прислала свой вертолет прямо к скалам, у которых стоял бункер Джексона. Подставлять его под удар мне совсем не хотелось. Оставался единственный вариант: подлечить моего пациента до такой степени, чтобы его и самой можно было транспортировать.
Девять раз из десяти у меня получалось думать о нем как о Гарри. Но тот единственный раз, когда это не выходило, высасывал из меня все соки. Я готова была поклясться, что главная тягота моего существования безошибочно чувствует, когда мне в голову приходит его настоящее имя – пускай сам он его, судя по всему, не помнил.
– Червы или пики? – спросил Гарри, даже не потрудившись открыть глаза. Его голос уже полностью восстановился от воздействия огня и дыма, и в нем появилось что-то плавное, текучее, шелковое; он одновременно и ласкал слух, и лениво царапал его, и игнорировать его было совершенно невозможно, что страшно меня раздражало.
– Тебе интересно, что мне больше нравится? – уточнила я, размазывая крем по воспаленной, красной коже на бицепсе. Ожоги второй степени уже выглядели гораздо лучше. А вот те, что алели на груди, заживали плохо. Я сосредоточилась на работе – лишь бы не думать о нем и не чувствовать под своими уверенными, бережными пальцами его мускулы. – Я бы предпочла пики.
– Чтоб заколоть врагов насмерть?
Крем был ужасно жгучий, но по изгибу губ Гарри сложно было понять, больно ли ему. «Ты бы так не шутил, если б знал, что у меня отнял», – подумала я.
Еще у Гарри имелась отвратительная привычка в упор не замечать моего молчания.
– Ладно, не будем про твои преступные замыслы, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Я вообще-то про карточные игры спрашивал. Ты же купила колоду. Наверное, замки из карт всяко круче, чем из пакетиков сахара.
Казалось, ему особенно приятно постоянно напоминать мне, что он все видит, все замечает.
– Так скажи же мне, Анна Слева Направо и Справа Налево, – скрипучим и в то же время шелковистым голосом произнес он. – Какой он, твой яд? Червы или пики? Что выберешь?
Яд. Это слово напомнило о фразе, сказанной им во сне. Дерево – это яд…
– Ничего, – проворчала я, мысленно раздавив это воспоминание, как букашку. – Некогда мне в твои игры играть. У меня полно дел. – Я переместилась от бицепса к ключице – значительно ближе к груди.
Гарри шумно вздохнул, стиснув зубы, но боль ненадолго отвлекла его от разговора.
– Если так ненавидишь игры, почему не хочешь мне рассказать, почему я до сих пор здесь торчу?
«Здесь – это на этом свете? Или в бараке?» – подумала я, но уточнять не стала.
– В наказание за мои грехи смертные, – только и проворчала я.
Он резко выдохнул – почти хохотнул.
– Почему я здесь, а не в больнице, mentirosa?
Я быстро раскусила его игру.
– Это «лгунья» по-испански? – предположила я.
Он ни подтвердил, ни опроверг мою догадку.
– Это из-за меня или из-за тебя? – не отставал он.
– Из-за нас обоих, – отрезала я.
Он наконец открыл глаза.
– Ну наконец-то чистая правда, – заметил он. Во взгляде Тоби Хоторна неизменно читалась власть.
– В больнице тебе находиться опасно, – сказала я и тут же поспешила снова возвести в сознании стену, убедить себя, что передо мной просто Гарри.
– Нельзя вот так вбросить такое и больше ничего не пояснять, Анна Слева Направо и Справа Налево.
«Еще как можно», – подумала я, поправляя марлевую повязку.
– Готово.
– До следующего раза, – помрачневшим тоном произнес он, а потом расплылся в улыбке, опасной, как наточенное лезвие. Доверять ей точно не стоило. – Будет так обидно, если в попытках встать с постели я покалечу себя, а заодно и старания твои перечеркну.
Я скрестила руки на груди.
– Да ты все равно далеко уйти не успеешь. Мигом сознание потеряешь от боли.
– Кажется, мне нужна утка, – с хитрецой произнес он. – Вот-вот приспичит!
– Джексон скоро вернется.
– Может, я хочу, чтобы именно ты мне помогла.
– А может, просто блефуешь, – предположила я.
– Блефую, – повторил Гарри, смакуя это слово. – Может, тогда в покер сыгранем? Всего один раунд.
Что-то подсказывало: если я сейчас откажусь, он со мной поквитается. Ну или с собой.
– Ладно, один так один, – отчеканила я.
– Давай в пятикарточный? – предложил он. Я уловила в голосе легкий техасский акцент.
– Ладно, – процедила я, взяла колоду, перетасовала и раздала карты. Что ж, победа над ним будет иметь терапевтический эффект. Я посмотрела, какие карты мне выпали, и две из них отложила лицом вниз на самый край матраса. – Возьму две.
Пока я брала дополнительные карты из колоды, Гарри приоткрыл глаза – едва-едва, но я готова была поклясться, что он видит все. Ни одна мелочь от него не укроется.
– А я воздержусь, – тихо проговорил он.
Опять блефуешь. Я потянулась за следующей картой, но тут он меня остановил:
– Нет-нет-нет, Анна Слева Направо и Справа Налево, погоди. Сперва сделай ставку.
– Ну уж нет, – проворчала я. – Обойдешься.
– А давай так. Если я выиграю, ты мне дашь лист бумаги. – Это предложение застало меня врасплох. При всей своей неоднозначности Гарри точно никак не мог сойти за скромнягу.