– А если я выиграю, что ты мне дашь? – парировала я.
– Подарю тебе тишину, – тотчас ответил он. – Целый день буду помалкивать.
Целый день без его докучливых комментариев! Звучит соблазнительно!
– Два дня, – начала торговаться я.
Гарри едва заметно кивнул.
– Принято.
Я показала свои карты.
– Две пары. Короли, – объявила я.
– И у меня две, – эхом повторил он и положил свои карты рядом с моими. – Вальты. – И снова едва заметная, лукавая улыбка. – Кажется, ты победила!
Прозвучало это зловеще.
Глава 15
Потом у меня выпало два долгих дежурства в больнице, так что некогда было насладиться наградой. Но Гарри остался верен своему обещанию и в ночь, когда я вернулась и стала делать ему перевязку, не позволил себе ни одного насмешливого комментария, как и на следующую.
Он просто молча наблюдал за мной, так внимательно и неотрывно, что я прямо-таки кожей чувствовала его взгляд, такой же плавный и шелковый, как голос, которому он не давал волю. Но чем пристальнее он меня разглядывал, тем упорнее я пыталась сконцентрироваться на работе – и ни на чем больше.
Рана на голове затянулась. Вокруг нее начали отрастать волосы. В этом месте они были гораздо темнее, чем у рыжевато-каштановых кончиков – наверное, потому что те выгорели на солнце. На ощупь новые волоски были удивительно жесткими. Впрочем, с чего бы им быть мягкими?
И с чего мне вообще их трогать.
Ожоги третьей степени на груди внушали мне опасения. Они все никак не хотели заживать, в отличие от остальных. Некоторые участки кожи пугающе побелели, некоторые, наоборот, почернели. У самого края раны, где ожог третьей степени плавно переходил в ожог второй, образовались страшные волдыри. Нервные окончания чувствительности не утратили, так что боль, наверное, была умопомрачительной, но больше всего меня пугала область в самом центре торса – именно там повреждения могли быть глубокими и спровоцировать развитие инфекции.
Я закончила работу и отвернулась, но ни капли не сомневалась, что он по-прежнему на меня смотрит, в его темно-зеленых глазах плещется боль, а на губах играет усмешка.
Когда дни тишины миновали, Гарри, видимо, решил за них отыграться – и завести разговор.
– Ты работаешь в больнице, – начал он.
– Блестящее умозаключение.
– Вот сейчас обидно было, Анна Слева Направо и Справа Налево.
– Не зови меня так.
Гарри задержал взгляд на моих губах и едва заметно улыбнулся.
– Мне кажется, ты не прочь еще что-нибудь выиграть.
Джексон оставил меня вдвоем с нашим пациентом. У меня выпал выходной в больнице, а рыбаку нужно было на что-то жить, и он поплыл работать. Я понимала: чем лучше у него получится выдерживать привычную рутину, тем ниже вероятность, что он привлечет к нам внимание. Правда, меня это напрочь лишало свободы. Я должна была сидеть в бункере и присматривать за Гарри.
Оставлять моего пациента в одиночестве было рискованно.
– В пятикарточном покере? – спросила я. – Давай так: если выиграю я, ты засунешь это дурацкое прозвище куда подальше и три дня не будешь ни говорить со мной, ни пялиться.
– Не пялиться? Какая высокая цена. – Он скользнул взглядом по моему лицу: глазам, губам, скулам, вновь по глазам. – А ты мне что взамен?
Я скрестила руки на груди.
– Лист бумаги.
– Какая жесткая сделка! – Он нарочито медленно улыбнулся. – Ладно, принимаю твои условия.
Я раздала карты. Посмотрела, что выпало мне, и решила лишний раз не рисковать – ведь соперник точно пойдет другим путем. Положила две карты лицевой стороной вниз.
– Вечно забираешь по две, – подметил он с нескрываемым удовольствием. Это уже перебор, ей-богу.
– Дай угадаю, – сказала я. – А тебе ни одна не нужна.
– Любишь ошибаться? – парировал он, взяв из колоды еще две карты. Как только он посмотрел, что ему досталось, по лицу разлилось торжествующее выражение. Все это не сулило мне ничего доброго.
– Вскрываемся, – скомандовала я.
Гарри показал свои карты.
– Фулл-хаус.
Я выложила свою пару тузов.
– Вот это поворот, Анна Слева Направо и Справа Налево. Прозвище остается.
Я подошла к столу, вырвала лист из блокнота, купленного в аптеке, вернулась к матрасу и швырнула его. Лист приземлился по соседству с лицом Гарри.
– Я тебя чем-то обидел, лгунья моя?
«Вовсе я не твоя», – подумала я, но вслух этого не сказала. Мое спокойствие было непоколебимым. Непобедимым.
– Тебе список продиктовать? Хочешь?
Он ответил не сразу – словно вертел мой вопрос в голове, как вертел когда-то в ловких пальцах кусочек мела.
– По-моему, я уже не в состоянии хоть чего-то хотеть, – ответил он наконец, и его голос был тихим и глубоким, как затишье перед бурей, как волны под покровом ночи.
И тут стены, которые я так старательно возводила в своем сознании, в один момент обрушились. Я увидела перед собой того же парня, с которым мы встретились в баре, того, что поставил свой стакан на самый край стола, чтобы проверить, упадет ли он, твердо зная, что этого не случится. Парня, который даже тогда уделил мне слишком много внимания. Парня, который купил керосин. Тоби.
А потом я подумала о моей сестре, бесстрашной, улыбчивой, так любящей танцевать. Представила, как ее объяло пламя.
Я встала и отошла подальше от парня, лежащего на матрасе. «Пока не вернется Джексон, уйти нельзя, – подумала я. – И если не я буду направлять разговор, контроль останется у него».
Гарри. Представь, что перед тобой просто Гарри.
– А что это было за дерево? – спросила я тихим, ровным голосом – вероятно, именно это от меня и ожидалось.
– Это какая-то загадка? – спросил он, и по тону сразу стало ясно: Гарри обожает загадки.
– Ты говоришь во сне, – сказала я и тут же подумала: «Интересно, услышит ли он за моим внешним спокойствием ту ярость, которую я чувствую всякий раз, когда имя сестры проносится на задворках памяти?»
– Говорю во сне? – повторил Гарри почти так же сухо, как я. – О дереве?
– Причем отравленном, видимо, – продолжала я.
Гарри ответил незамедлительно, тем же тихим, глубоким голосом, каким рассуждал про желания.
– Как и мы все?
Глава 16
В свой следующий выходной я приехала к бункеру только после заката. Металлическая дверь была слегка приоткрыта.
Такого еще ни разу не было! С тяжело колотящимся сердцем я распахнула дверь и увидела, что Джексон отчаянно пытается поднять Гарри с пола – а тот яростно сопротивляется, выпучив глаза, как безумец.
Я тут же подумала про ожоги – еще немного, и тоненькая, едва наросшая на раны кожица порвется и все лечение обернется прахом. Еще чего, придурок.
– Прекратите! – крикнула я, не успев осознать, что делаю. – Немедленно!
Принц агонии неожиданно замер – было в этом даже что-то зловещее.
– А тебя всегда все слушаются, не-медсестра Анна?
Джексон смотрел на него так, будто подумывает об убийстве. В этом он был не одинок. Мое сердце по-прежнему оглушительно стучало о ребра. Когда я увидела приоткрытую дверь, в голове сразу же мелькнула мысль, что моя семья нашла барак.
Нашла его.
– Сложный вопрос, – сказала я, не сводя глаз с Гарри. – Я обычно помалкиваю.
– И как, помогает? – с очередной ухмылкой уточнил он. Боже, сколько же у него еще хитрых улыбок в запасе?
– Обычно да, – отрезала я. Но не с тобой. – Марш в постель, – скомандовала я, и мы вместе с Джексоном уложили Гарри на матрас.
– Не в моих правилах отклонять предложения хорошеньких девушек, – мрачно подметил Гарри, – особенно если в них упоминается слово «постель».
Трудно сказать, что задело меня сильнее – «постельный» намек или то, что он назвал меня хорошенькой – таким тоном, будто это был искренний комплимент.
– Разберись с ним, – рявкнул мне Джексон.
Ответить я не успела – рыбак пулей поспешил к выходу.
Я кинулась за ним.
– Что случилось? – спросила я, не дав Джексону Карри раствориться в ночи.
– Этот упрямый сукин сын решил встать. И пройтись. И упал. – Силуэт Джексона трудно было разглядеть в лунном свете. – А потом как психанет.
Почему-то меня совсем не удивила новость о том, что Тоби Хоторну тяжело принимать неудачу.
Я вышла на крыльцо, понимая, что уйти дальше никак не могу, не могу оставить Тоби, нет, Гарри – думай, что это Гарри, – одного.
– Джексон, а мы правильно поступаем? – прошептала я во тьму, неожиданно для самой себя.
– Иногда нет никакого «правильно». Есть только Смерть и попытки ее прогнать.
– Ее? – переспросила я.
– Ага. Смерть – та еще стерва.
Я вернулась в барак. Гарри неподвижно лежал на матрасе, раскинув длинные руки и ноги. Мышцы в них взбухли – и во всем теле читалось напряжение. Глаза были закрыты. Он походил на прекрасную скульптуру, выбитую в граните яростной рукой гения. Но, когда я подошла чуть ближе, я увидела, что на его лице блестит влага. Новая слезинка отделилась от глаза и пробежала по щеке до самой челюсти.
Может, он и сам не замечает, что плачет. От боли? Из-за неудачи? Из-за того, что заперт в этих стенах? Не проронив ни слова, я стала его осматривать, чтобы оценить степень урона. Он тоже молчал, пока я не закончила.
– Ну что ж, получается, придется еще побыть у вас в плену, – наконец сорвалось с его губ.
Про плен он сказал дрогнувшим, колючим голосом, и я попыталась поставить себя на его место. И впрямь незавидная участь: потерять память, мучиться от страшной боли, да еще угодить в руки к незнакомцам.
– Поверь мне, как только ты окрепнешь настолько, что тебя можно будет транспортировать, я с огромным удовольствием увезу тебя за триста миль отсюда и высажу, а дальше сам будешь выкручиваться.
– Удивительно, но я тебе