ько стодолларовую купюру – а кроме нее, ничего, если не считать маленького плоского металлического кругляшка, похожего на монету в двадцать пять центов. На кругляшке было выбито несколько концентрических кругов.
Казалось бы, зачем мне таскать с собой эту непонятную «монетку» – и все же я положила ее в карман. И днем, в больнице, и ночью, в бараке Джексона, она всегда была со мной, и всякий раз, когда я вскользь касалась ее рукой, я думала: ну когда уже мы сможем его вывезти?
Когда уже можно будет забыть обо всем, что случилось? И о нем?
Как-то ночью, пока я, сидя у себя в квартире, разворачивала очередной бумажный кубик, я вдруг почувствовала запах. Едва уловимый запах лимона.
Я поднесла бумагу поближе к лицу и принюхалась, потом подобралась поближе к ночнику, чтобы рассмотреть лист. Сперва он показался чистым, но стоило жару лампы его согреть, как сверху проступили слова.
MINIM.
MURDRUM.
AIBOHPHOBIA.
– Невидимые чернила, – процедила я таким тоном, словно это было страшное ругательство. – И палиндромы.
– Долго же ты думала, – подметил Гарри. И откуда он узнал, что я обо всем догадалась?
– Очень остроумно, – съязвила я.
– Лимонный сок, – продолжал он. Так вот почему в списках покупок постоянно появлялись лимоны.
– Поднимайся, – потребовала я. Последние дни мы не раз пытались поставить Гарри на ноги, но без моей помощи он не справлялся.
И не оставался в вертикальном положении надолго.
– Minim – это одна капелька жидкости. К примеру, бурбона, – пояснил Гарри, наслаждаясь каждым словом и не выказывая и тени желания встать. – Murdrum – убийство неизвестного человека. Кстати, у нас оно не намечается?
Я гневно уставилась на него.
– Все к этому идет.
– А aibohphobia – это боязнь палиндромов, – продолжал он. Сколько же удовольствия приносил ему этот разговор!
– Ты это все выдумал.
– Вовсе нет, – заверил Гарри с таким невозмутимым лицом, что трудно было понять, блефует он или нет. Я снова потребовала, чтобы он встал.
В этот раз он повиновался. Я привычными движениями подхватила его. Мои руки знали, как спасти его от падения. А его тело – как принять эту помощь.
– Попробуй шагнуть, – деловито велела я, приготовившись к новой порции острот. Но, как это ни удивительно, фанат палиндромов в этот раз обошелся без драмы. Он перенес вес тела на одну ногу, а вторую попробовал приподнять.
Не получилось. Стопа проволочилась по полу.
– Он был сама грация и красота, – невесело протянул Гарри. Нотки сарказма чувствовались скорее в выборе слов, чем в интонации.
– Это все из-за травмы головы, – сказала я. Я не знала, насколько его мозг пострадал от падения, но это предположение представлялось мне самым логичным. На ногах не было ожогов, симптомы травм позвоночника тоже отсутствовали.
Я хотела было уложить его обратно на матрас, но Гарри стал сопротивляться. Светлая кайма вокруг его темно-зеленой радужки сегодня была заметнее, чем в прочие дни.
– Можно немного отдохнуть, – сказала я.
Его зрачки тут же расширились. Чернота надвинулась на темную зелень, точно полуночная волна на край песчаного пляжа.
– Покажи, что у тебя в кармане, – попросил он. – И тогда я решусь на еще одну скромную попытку.
«Если у Гарри есть хоть капелька скромности, то я – английская королева», – подумала я.
– Сядь сначала, а потом покажу.
Гарри сел. Поколебавшись секунду, я достала кругляшок, найденный у него в кошельке.
Он уставился на него.
– Откуда это у тебя? – спросил он тоном, которого я не слышала с тех самых пор, как он по моей милости терпел страшнейшую боль. Голос был грубый. Хриплый.
– Узнал, значит, – сказала я, посмотрев на «монету».
– Откуда? – повторил он, рассекая воздух своим вопросом, точно ледяным мечом.
– Из твоего кошелька, – сказала я, сама не понимая зачем. Почему-то я даже не стала сопротивляться, когда он забрал из моих рук кругляшок и со всей силы швырнул его в стену.
Впервые в жизни я вздрогнула и отшатнулась.
Дверь в барак распахнулась. Джексон застыл на пороге, переводя взгляд с меня на Гарри и обратно.
«Никакой это не Гарри», – шепнул внутренний голос. Уже не получалось избавиться от пронзительного осознания, что передо мной Тоби.
– Ты узнал этот диск, – сказала я. – Что это такое? Что ты вспомнил?
– Ничего, – ответил он и не солгал. Я всегда остро чувствовала, когда он лжет, и это было взаимно. – Я ни черта не помню, но твердо знаю одно: тебе эта вещь ни к чему.
Я долго-долго смотрела на него, пытаясь понять, что же происходит у него внутри. Не пробудились ли в подсознании воспоминания о том, кем он был раньше?
– Забирай себе, – предложила я тихо и пошла за «монеткой».
– Нет, – отрезал он. И снова этот тон: грубый, хриплый, даже отчаянный. – Спрячь где-нибудь. Главное – чтобы больше никто его не увидел.
Той ночью – и утром, пока я прятала кругляшок под половицей в бараке, – я думала: зачем Тоби Хоторн вообще приехал в Роквэй-Вотч – да еще под алкоголем и веществами? Зачем ему нарываться на неприятности? И тут мне в голову впервые пришла догадка: а что, если сын миллиардера от чего-то бежал?
Что, если у него были причины сжигать поместье?
Глава 22
Прошло недели две. Гарри перестал мастерить бумажные фигурки, но бумагу по-прежнему просил. Как-то раз, в свой выходной, я пришла в бункер и обнаружила, что на одной из бумажек он вывел единственное слово:
SEA[14]
– Эта игра, Анна Слева Направо и Справа Налево, называется «Два хода», – пояснил он. – Она довольно простая. Твоя задача – составить пять слов. Sex[15]не считается!
«Нет, он просто невыносим, – подумала я. – И стоит только допустить, что это не так…»
– Ладно, попробую, – сказала я. – Если встанешь.
Он уже мог стоять без моей помощи. Я лишь страховала на случай, если потеряет равновесие – не больше.
– Дай-ка мне веселенькую таблеточку, – попросил Гарри, – и морочиться с игрой не придется!
Окси ему уже не требовался – прежняя боль давно отступила.
– Лучше попробуй сделать шаг, – парировала я. – Тогда послушаю твой рассказ о том, почему же игра так называется.
В этот раз у него все получилось – а стопа уже не волочилась по земле. Я выжидающе вскинула бровь.
С Гарри ожидание всегда было недолгим.
– В этой игре все буквы представляют собой комбинации прямых линий. Поэтому О напоминает прямоугольник. А у R заостренные очертания. – Воспользовавшись нашей близостью, он потянулся ко мне и взял за руку. Не успела я ее отдернуть, как он уже вырисовывал символы на тыльной стороне:
Его касание было легким, но ощутимым. Даже слишком.
– Чтобы сделать ход, надо добавить, убрать или переместить одну линию, – тихо продолжал он. – К примеру, можно легко превратить E в F.
Я всем телом, каждым нервным окончанием почувствовала, что сейчас он снова начнет рисовать пальцем по моей коже, и поспешила высвободиться.
– Ты задолжал мне еще два шага, – напомнила я, смерив его строгим взглядом.
Правда, такого уговора у нас не было, но я не оставила ему выбора. Левая нога у него была куда слабее правой. Трудно было представить, как скоро он вообще окрепнет настолько, что сможет пересечь комнату – а не то что пройтись пару миль по каменистому берегу. Сажать его в мою машину в Роквэй-Вотч было нельзя – слишком рискованно, да и вряд ли мы с Джексоном сумели бы протащить его на себе так далеко. Этот путь ему предстояло проделать самостоятельно.
– Еще пять шагов – и я сыграю в твою игру, – пообещала я.
Я была уверена, что он не справится, даже если будет опираться на меня для равновесия. Но чутье меня подвело.
– Ну что, жги, – сказал он, опустившись на пол с моей помощью. – Только помни: надо составить пять слов, sex не считается.
Пять слов. Два хода. Один шанс стереть с его лица эту самодовольную ухмылку. Я схватила листок, оставленный на матрасе.
SEA
Я мысленно разбила каждую букву на отдельные линии, потом взяла ручку и сделала первый ход: переместила нижнюю перекладину буквы «E» выше. Получилось:
SPA[16]
– Первое слово засчитано! – приподняв бровь, сообщил Гарри. – Осталось четыре, Анна Слева Направо и Справа Налево.
Я снова посмотрела на буквы, нарисованные Тоби. Как легко было бы составить запретное слово – убираешь перекладину у A, а оставшиеся две палочки скрещиваешь. Получается SEX. Дьявольская игра.
Да и сам Гарри чертенок тот еще.
В итоге я взялась за букву «S» и переместила две линии. Вышло:
PEA[17]
Еще три. Я написала слово SEA своей рукой, скопировав линии, выведенные Тоби, надеялась, что это подстегнет мою фантазию. Хорошо, дальше-то что? Взгляд снова переключился на чертову А, из которой так легко было сделать X.
«Гарри – худший человек на свете, ей-богу», – подумала я.
«Лжешь», – прошептал внутренний голос, но я не стала обращать на него внимание. Я презирала Гарри. Ненавидела его. И не могла дождаться, когда же он уже окончательно встанет на ноги. Чем скорее, тем лучше.
Я переделала букву A. Одну линию убрала. А другую переместила на самый верх.
SET[18]
– Кривоватая T получилась, но засчитаю, так уж и быть, – протянул Гарри.
Я снова переписала слово