SEA и впилась взглядом в оставшиеся буквы. Чтобы сделать из E букву K, понадобится три хода. Чтобы превратить E в F – всего один, но слова sfa не существует.
«Зачем ты вообще согласилась?» – негодовал голос разума, но я не обращала на него внимания. В семействе Руни не одна Кэйли могла похвастаться азартностью. И почему-то меня не оставляло ощущение, что она бы одобрила мою затею.
«А именно – надрать этому богатенькому мальчишке задницу в его же игре», – уточнила я про себя.
Чтобы сделать из А букву H, нужно два хода. Из А букву V – столько же, только это мне ничего не даст. Винтики у меня в голове завращались быстрее. Еще можно превратить A в W, но понадобится три хода, поэтому слово sew[19]ну никак не вырисовывается. Еще из А можно за два хода состряпать N, но такого слова, как sen, я отродясь не слышала.
– А часики-то тикают, Анна Слева Направо и Справа Налево.
И тут я наконец разглядела очевидное решение.
– Ты сказал, что линии можно сдвигать, убирать и добавлять.
Гарри сохранял внешнюю невозмутимость, но я нутром чуяла: он понимает, что проиграл.
Я добавила к SEA букву L, состоящую всего из двух линий. А потом T – по тому же принципу. И seat[20]и seal[21]– вполне себе существующие слова.
– Список из пяти слов, в котором нет варианта sex! Я впечатлен! – с усмешкой прокомментировал Гарри.
Я мрачно посмотрела на него и встала.
– А я вот не очень. Давай еще разомнемся.
«Он у меня пойдет как миленький, чего бы мне это ни стоило», – подумала я.
Глава 23
К тому дню, когда Гарри научился проходить по целых пять шагов без помощи, у нас закончился блокнот. В следующую нашу встречу он решил использовать вместо бумаги тыльную сторону моей руки.
– А я-то думала, тебе жизнь дорога, – мрачно подметила я.
– Да ладно, Анна Слева Направо и Справа Налево. Ты же прекрасно знаешь, что это не так, – подметил он легко и насмешливо, хоть наблюдение и было правдивым. Иногда я видела в нем Гарри, а иногда в интонациях отчетливо угадывался Тоби, и от этого никак не получалось отмахнуться. Воспоминания к нему так и не вернулись – это я знала точно, но день ото дня все отчетливее видела, что он уже чувствует тьму, сгустившуюся за вуалью беспамятства.
Вопрос, что таится в этой тьме, не оставлял меня. Какие секреты стерла его амнезия? Иногда мне вспоминалось, как он умолял отпустить его на тот свет. Я приложила все силы, чтобы помешать ему там оказаться. Он выжил. И креп с каждым днем.
А еще невыносимо меня раздражал.
– Если хочешь меня помучить, не-медсестра Анна, или хуже – мотивировать, то дай хотя бы закончить эту штуку. – Он кивнул на рисунок на моей руке.
Я посмотрела на его «художества». Круг получился удивительно ровный – даже трудно было поверить, что так вообще можно нарисовать.
– А что это вообще такое?
Гарри улыбнулся одной из своих самодовольных улыбочек, в которой так и читалось: «Один из нас победит в этой игре, но это будешь не ты».
– Не знаю, Lügnerin[22]. А ты как думаешь?
Я не смогла бы сказать точно, на каком языке он в этот раз говорил, но смысл был мне предельно ясен, и Гарри был прав: я лгунья. Каждый день я приходила к нему, делая вид, что он не убивал мою сестру. Иногда мне почти удавалось в это поверить.
– Час. Целый час жесткой тренировки, – объявила я тоном, не допускающим никаких возражений. – Вот цена за то, что я разрешу тебе дорисовать этот дурацкий кружок.
– Устроишь мне жесткий марафон, – протянул он, и уголок губ опять изогнулся в той самой улыбке.
– Еще бы, ведь я терпеть тебя не могу и хочу поскорее от тебя избавиться. Договорились?
Он потянулся к моей руке.
– Сама знаешь, что да.
Над самой верхней точкой круга – во всяком случае, так казалось при том угле обзора, что был у меня, – он нарисовал букву W. Кончик ручки легонько щекотал кожу. А вот прикосновения его пальцев были куда ощутимее.
«Ненавижу тебя», – думала я, пока он вырисовывал следующую букву.
Ненавижу тебя.
Ненавижу тебя.
Ненавижу.
Внутренний голос едва слышно шептал эти слова (а ведь когда-то твердил их громогласно, как клятву), но я цеплялась за них что было силы, пока он вырисовывал букву за буквой; секунду за секундой, касание за касанием.
Гарри закончил и надел колпачок на ручку. Мой взгляд упал на его бицепсы и предплечья. Больше не нужно было прятать их под бинтами. Ожоги второй степени прекрасно заживали. Шрамы после них не будут сильно бросаться в глаза.
Чего не скажешь об отметинах на груди.
– Двадцать букв, – подсчитала я, сосредоточившись на своей руке. – Не буду спрашивать, что они значат.
– Ну и прекрасно, – сказал он и встал с матраса, готовясь выполнить свою часть уговора. – Я бы все равно тебе не ответил.
Глава 24
В тот вечер, лежа в кровати перед сном, я решила немного почитать и взялась за пересказ истории о Красавице и Чудовище.
Поместье, полное чудес. Краденая роза с часовым механизмом. Проклятие. Чего там только не было! Но мое внимание зацепило именно Чудовище – да так, что я одолела зараз сто с лишним страниц. Этот персонаж привык грубо отталкивать других. Его надменность была неистребима, как и его проклятие. Он понимал, кто он такой, знал, что любовь к нему может погубить Красавицу, если и произойдет чудо и она окажется той самой спасительницей.
Захлопнув книгу – куда грубее, чем она того заслуживала, – я снова услышала голос Гарри, рассуждавшего о моих «сахарных» замках. Ты веришь в сказки, Анна Слева Направо и Справа Налево?
Нет. Ни капельки. Я откинулась на подушку и зажмурилась, надеясь, что меня вот-вот унесет в страну сновидений, но упрямые глаза так и норовили открыться. Черт. Я стала разглядывать свою руку.
Начала с первой буквы, которую изобразил Гарри. С W.
– W, Y, I, E, H, – шепотом прочитала я. Если произнести эти звуки подряд, получится что-то похожее на why[23], так? Дальше шло noc, а следом – nuh.
Проще говоря, очередная абракадабра. Я разглядывала буквы и гадала, не запрятаны ли среди них палиндромы. Я насчитала три N, три H, две E и еще по две U, W и Y.
Nun. Ewe. Eye[24]. Я живо представила себе губы Гарри, изогнувшиеся в усмешке, и меня накрыла ярость. Нет уж. Больше ни минуты на эту тупую игру не потрачу.
Ни минуты!
И все же на следующей день, в больнице, обнаружив, что чернила начали стираться от многократного мытья рук, я весь обеденный перерыв восстанавливала рисунок Гарри.
W, Y, I, E, H, N, O, C… Тот факт, что я запомнила всю последовательность, слегка действовал на нервы, но гораздо больше бесило то, что головоломку я пока так и не решила.
– Подсказку хочешь? – спросил Гарри.
Опять это самодовольное лицо. Я раздраженно уставилась на него.
– Ну ладно, нет так нет. – Гарри подмигнул мне. – Надеюсь, ты ценишь мое великодушие! Я же мог бы удариться в злорадство!
– А то ты в него не ударился, – съязвила я, заканчивая перевязку. При виде ожогов на груди и торсе я невольно задумывалась о том, что скоро гладкая кожа будет изрыта шрамами, и от этих мыслей нелегко было отрешиться. Иногда мне казалось, что шрамы останутся из-за меня.
Я помогала ему в полную силу, хоть он и не заслужил такой помощи, но этого оказалось недостаточно.
– Я злорадствую, но сдержанно, – уточнил Гарри. – Уверяю тебя, в противном случае я бы проявил свои чувства так, что ты запомнила бы это надолго.
На это я ответила милой улыбкой, которая насторожила моего пациента – и совершенно справедливо.
– Могу узнать, какие пытки у тебя запланированы на сегодня? – сухо спросил он.
В тот день у меня был выходной.
– Сегодня прогуляемся по неровной поверхности, – ответила я.
– Можно надеяться, что это метафора?
– Метафора чего? – переспросила я и мрачно на него взглянула. – Ладно, не уточняй. Сегодня мы пойдем на улицу.
– Что, средь бела дня? – Гарри удивленно выгнул бровь, а у меня тревожно заколотилось сердце. Несколько недель весь его мир – наш мир – существовал лишь в границах барака. Идти на улицу было рискованно – и вместе с тем необходимо.
– В такую даль все равно никто не заходит, – заверила я его, а заодно и себя и направилась к металлической двери. Слегка приоткрыла ее – чтобы проверить собственную правоту, а потом распахнула, чтобы и Гарри мог убедиться, что все в порядке. На побережье не было никого – только маяк возвышался в сотне ярдов от нас.
Гарри понадобилось какое-то время, чтобы дойти до порога барака, но его движения были плавными. Я первой вышла на каменистый берег. Он последовал за мной, вернее, попытался. Если бы я не подхватила его и не прижала к себе, Гарри непременно упал бы. И, только когда его пальцы с силой сдавили мое плечо, я догадалась, что его ослепило солнце.
«В бараке нет окон!» – тут же вспомнила я. Мне-то проще простого было об этом забыть. Я не жила там неделями, а наведывалась только по выходным; причем и приходила и уходила исключительно под покровом ночи.
А Тоби Хоторн полтора месяца прожил в комнате, где был только искусственный свет. «Давно надо было вывести его на улицу»