ю обрыва, а ветер дует мне в лицо.
И все же общее впечатление от портрета не навязывалось отдельными деталями – его нельзя было назвать мягким, или жестким, или острым, или мечтательным. Скорее, живым.
Уж не знаю, как ему удалось нарисовать меня, не приукрасив ни одну из моих черт и не навязав мне несуществующих эмоций (тогда можно было бы говорить хоть о какой-то художественной вольности). Этого не было и в помине. Ни один штришок не вызывал ощущения, что это вовсе не я, при этом рисунок никак нельзя было назвать невыразительным.
– Что думаешь? – спросил он, отвлекая меня от размышлений.
Я сказала себе, что он интересуется вовсе не моим мнением о портрете, и сосредоточилась на загадке.
39 38 32 44 45 310 53 35 5 34 22 3 7 2 42
Я так надеялась, что в шифре встретятся повторяющиеся цифры, а лучше их комбинации, но, увы, повторов там не было.
Эта загадка сводила с ума. Буквально. Я не понимала, как же мне разгадать значение всех этих цифр.
– Можно начать с выписывания всех букв алфавита, – подсказал Гарри с крайне самодовольным видом. – Вдруг это наведет тебя на размышления?
Это подсказка или он просто издевается? С ним это невозможно было понять наверняка, но имелись и плюсы: чем сильнее меня раздражала загадка, тем проще было забыть о портрете и о том, какой он меня видит.
Я отмахнулась от его совета и решила проанализировать сами числа. Четыре однозначных. Одно трехзначное. Переключимся пока на остальные. Из десяти двузначных пять начинаются с тройки, три – с четверки, одно – с двойки и одно – с пятерки.
– Я бы все-таки рекомендовал выписать алфавит, – напевно протянул Гарри – по-прежнему жутко довольный собой.
Это точно была подсказка. Но я не собиралась тут же, прямо у него на глазах, пустить ее в ход.
– Ладно, хватит с меня игр, – заявила я. – У меня остался еще один день. А сейчас потрудимся немного.
Гарри потянулся к салфетке с моим портретом, который – штрих за штрихом, линия за линией – становился все реалистичнее. Он посмотрел на рисунок, а потом на меня.
– Прям как в жизни, – тихо произнес он, и его голос, точно далекий летний гром, пронесся по комнате. – Прям как в жизни.
Следующий день выдался очень уж суматошным. Медсестры из родильного отделения когда-то рассказывали, что больше всего пациентов у них в полнолуние. Звучит донельзя глупо, но в онкологии произошла та же история – или так просто совпало.
Когда у меня наконец получилось выкроить для себя минутку, я подумала вовсе не об обеде, а о том, что сегодня третий день игры в «Виселицу». Если я не найду разгадку, мне придется рассказать Гарри о моей матери – или о Кэйли.
Мне нельзя проиграть. По пути в столовую я утащила из принтера, который стоял на сестринском посту, лист бумаги и стянула со стола ручку. Как бы я ни проклинала Гарри, в итоге решила все же воспользоваться его подсказкой и расписать весь алфавит. Закончив работу, я уставилась на буквы.
Большинство чисел в головоломке начинаются с тройки, напомнила я себе. А еще двузначных цифр гораздо больше, чем однозначных. А как интерпретировать тот факт, что единственным трехзначным числом было 310, я пока не знала.
Почему? Я уставилась на выписанные буквы. Черт бы его побрал. Ну неужели так сложно было повторить хоть одну буковку или число?
«Кажется, у меня в крови любовь не только к азартным играм, но и ко всяким коварным уловкам», – ответил мне голос Гарри, прозвучавший в памяти.
«Ни одна буква не повторяется», – мысленно произнесла я. Потом быстренько съела яблоко и опять поспешила на сестринский пост на третьем этаже. Там я юркнула за стол и уселась за компьютер, удостоверившись, что моего куратора поблизости нет.
К счастью, больничные компьютеры были подключены к Интернету. У меня назрел вопрос, который я поспешила вбить в поисковик Ask.com, который, как обещалось, способен ответить на что угодно.
Оторвав взгляд от клавиатуры, я увидела, что ко мне идет моя начальница. Потом бросила взгляд на страницу с результатами поиска и…
Все поняла. Поспешно закрыла браузер, встала, но не успела обойти пост, как начальница меня заметила.
– Анна! – тут же окликнула она меня резковатым, но не то чтобы строгим тоном.
– Я тут это… – Я замялась, но договаривать не пришлось.
– Иди скорее, Анна. Скорее. – Она обернулась, и я с удивлением осознала, что меня вовсе не пытаются выгнать из отделения за использование компьютера.
Что происходит? Сердце пропустило удар. Я выглянула в коридор за спиной у медсестры. Там никого не было – но через пару секунд ситуация изменилась. Двойные двери распахнулись внутрь, и в коридор вкатили коляску с пациенткой. Было понятно, что привезли ее в неотложное отделение, а потом почему-то решили перевести сюда.
В онкологию.
Я присмотрелась. На инвалидной коляске сидела моя мать.
Я не ушла. Это было попросту невозможно: ведь в этом случае она бы последовала за мной. Иден Руни никому из родственников не позволила бы увидеть ее слабость и просто уйти – уж это я знала наверняка.
«Зачем прятаться, когда можно сбежать?» – пронеслось в голове, хотя оба эти варианта были для меня одинаково недоступны. Я остановилась у двери палаты, куда завезли мать, немного выждала, натянула на лицо маску невозмутимости и только тогда переступила порог.
Она лежала в кровати и казалась такой маленькой и беззащитной… Вот только это было обманчивое впечатление.
Мать смерила меня взглядом.
– Ты ничего про все это не знаешь, – серьезно и размеренно отчеканила она.
Такая комбинация слов и тона вызывала трепет, но я отказывалась ему поддаваться.
– И не хочу знать, – уточнила я.
– Желания не всегда сбываются, правда же? – спросила она чуть погодя. Иден Руни жонглировала паузами ловко, точно острыми ножами. Последняя выдалась особенно долгой – и мучительной. – У меня были планы на твою сестру, – наконец сказала мать. – А ты ведь еще не успела уехать из города.
Иными словами, для исполнения замысла ей нужна была юная девушка, в идеале – родная дочь. Я подходила под оба критерия.
– Уеду, когда учебу закончу, – сказала я. Спокойный тон, спокойное выражение лица.
– Этим мы похожи – обе предпочитаем завершать начатое.
У меня сдавило горло, стоило только вспомнить, как я протыкала иглой кожу Рори. Я знала, что после того ночного визита мать еще вернется, но потом случилась трагедия с Кэйли, и какое-то время отец сдерживал ее пыл.
Но это время прошло.
– Я никому ничего не скажу, – пообещала я все тем же тихим голосом.
– О чем? – процедила мать.
Ответить «о том, что ты болеешь»? Исключено. Произнести слово «рак» я тоже не могла, как и упомянуть про медицинскую тайну. И уж точно не собиралась говорить фразы вроде: «О том, что видела тебя слабой».
– Ну вот и славно, – грозно подытожила она. – Не забывай, я тебя из-под земли достану. В любой момент.
Не успела я ответить, как она зашлась приступом кашля.
«Это что, рак легких?» – подумала я, но вслух спросить не решилась. А когда все же заговорила, голос звучал натужно.
– Ты поправишься? – Стоило произнести этот вопрос, как он показался мне ужасно детским. И не зря. Я мысленно отругала себя за то, что мне нужен ответ. О себе надо позаботиться. А не о ней. Хватит.
Ее строгие, злые глаза будто бы разбирали меня на атомы.
– Сестру ты очень любила. Кто бы мог подумать, что и ко мне ты не равнодушна.
Я хочу, чтобы было иначе.
Она смерила меня долгим-долгим взглядом.
– А ты смышленая, Анна, – наконец сказала она, и по моей спине побежали мурашки – без разумной на то причины. – Воистину моя дочь.
Нет. Неправда. Ни в одном из значимых смыслов.
– Тебе лучше будет, если я не вернусь, – сказала я.
– Это что, угроза?
Я увидела ее в больнице. Узнала ее тайну. А в семье Руни кое-кому очень не нравилось, что всеми делами заправляет женщина. В числе моих родственников были те, кто охотно воспользовался бы ее слабостью.
«Тебе же выгоднее, чтобы я с ними не пересекалась», – подумала я, но вслух этого не сказала. Я сказала другое:
– Какие угрозы, ты же сама назвала меня смышленой.
Мать тихо усмехнулась.
– Как же ты на меня похожа. Мне это давно говорят, еще с тех пор, как ты была совсем маленькой.
Мне вспомнился рисунок Гарри, портрет, который казался живым, а не чересчур строгим, мечтательным или мягким. Нет, мы с матерью совершенно не похожи.
Ничего общего.
Я повернулась к выходу, но у самого порога остановилась. Я понимала, что медлить не стоит, но ничего не смогла с собой поделать. Как ни крути, речь о моей матери.
– А папа знает? – спросила я, не оборачиваясь.
– А ты как думаешь?
Я покачала головой.
– Думаю, мне пора.
Ее ответ нагнал меня, когда я уже вышла в коридор.
– Анна, – окликнула меня мать. Я остановилась, но оборачиваться не стала. Просто молча ждала, пока она сделает прощальный выстрел. – Я тоже по ней скучаю.
Глава 30
Сколько я себя помню, плакать я себе позволяла только в душе. Тот, что стоял у меня в квартире, был совсем маленьким, но это не помешало мне юркнуть за шторку и тут же задвинуть ее до самой стены.
Слезы – признак слабости, но если рыдаешь в душе, это не считается.
Я включила воду. Все мышцы в теле были напряжены до предела, точно натянутая резинка, которая вот-вот порвется. Даже не подождав, пока кабинка прогреется, я встала под струи.
И содрогнулась.
А потом дала себе волю.
«Нет, я не плачу», – твердила я себе. Слезы смешивались с каплями, летящими из лейки, и потому получалось поверить, что их и в помине нет. С какой стати мне вообще плакать? Если кто на этой планете и заслуживает заболеть раком, так это моя мать. Если она умрет, что мне с того?