И какая мне разница, какую миссию она планировала поручить мисс Кэйли?
Разве важно, что моя сестра ее любила?
Почему это все имеет значение?
Мое дыхание стало рваным. «Но нет, – твердила я себе, – я вовсе не плачу». Я отрешилась от своей боли. Скоро дыхание выровнялось, и одна-единственная мысль затмила все прочие, напомнив о том, что пора бы выключить воду: сегодня мне нужно победить в игре.
– Поздновато ты, – заметил Гарри, открыв мне дверь в барак. Внутри было темно хоть глаз выколи.
– Еще не спишь?
– Да я вообще не сплю. Сон для смертных, – пожав плечами, пояснил он. Даже в темноте я чувствовала на себе его внимательный взгляд. – Ты плакала.
В небе сияла полная луна, но ее света было недостаточно, чтобы он детально рассмотрел мое лицо.
– Совсем сбрендил? – Я фыркнула. – У меня, кстати, готов ответ. Ты загадал слово uncopyrightable[26]. – Именно оно считалось самым длинным словом в английском языке (не считая медицинских терминов), состоящим из букв, которые ни разу не повторяются. Его-то я и успела найти в Интернете, прежде чем появление матери в больнице разделило мою жизнь на до и после. – А где Джексон?
Мне не хотелось оставаться с Гарри наедине – я сама не понимала почему, а может, понимала, только признавать не хотела.
– Бородач последнее время часто оставляет меня одного, когда думает, будто я уснул, – нечитаемым тоном сообщил Гарри.
– А я-то думала, сон для смертных, – подметила я.
И почти что услышала, как его губы изгибаются в одной из фирменных ухмылок.
– Ответ правильный, Анна Слева Направо и Справа Налево, но разгадала ли ты шифр?
Я переступила порог и включила свет – слушать его голос во мраке было утомительно.
– Да какая разница? Я все равно выиграла.
– Ты что, еще не поняла? – спросил Гарри. – Все имеет значение. Все – или ничего.
Третьего не дано. Я отчетливо осознала, что приходить сюда сегодня не стоило. А еще поняла, что не уйду.
На Гарри была старая рубашка Джексона. Ее ткань так истончилась, что под ней угадывались бинты. Но мне пока не хотелось делать перевязку.
И быть одной тоже не хотелось. Одиночество – искусство, которое я освоила в совершенстве, но сегодня готова была от него отказаться.
– Ты спрашивал про мою потерю, – хриплым голосом начала я. Мне срочно нужно было выговориться, а Гарри как раз оказался рядом.
Очень близко.
– Грустно это признавать, но я ведь проиграл, Анна Слева Направо и Справа Налево, – напомнил он. Иными словами – я вовсе не обязана была раскрывать ему душу.
– У меня есть сестра, – выпалила я. Эти слова на вкус были точно пыль. Очередная ложь. – Вернее, была.
Встреча с матерью выпустила наружу всю мою скорбь, все горе, которое я не позволяла себе прожить до конца. А он был рядом. Так близко.
– Мне очень жаль.
В голосе слышалась искренность. Гарри сочувствовал моей боли. Сочувствовал, что я потеряла сестру, – но не знал, что именно он в этом виноват.
– Ты не обязан мне сочувствовать, – отрезала я и, пока он не успел спросить почему, повернулась к двери. Ее еще не успели закрыть. На улице по-прежнему серебрилась полная луна. – Маяк, – процедила я.
– Что – маяк? – мягким – настолько, что мне даже стало не по себе, – голосом уточнил он.
– Вот какая мне нужна награда, – уверенно отчеканила я. – За победу в игре. Мы пойдем по каменистому берегу до самого маяка. Нужно уложиться в пять минут. И ты весь путь пройдешь без моей помощи.
Ответил он не сразу.
– Это и есть твоя награда? Я разочарован.
– А я предупреждала, что придется привыкнуть к разочарованиям, – огрызнулась я и вышла на улицу.
– Да, где-то я это слышал, – подтвердил Гарри и пошел за мной. В этот раз я не подавала ему руки и никак не помогала удерживать равновесие. Пусть сам справляется, черт побери. – Только вот знаешь что, Анна?
Я уже торопливо шагала сквозь мрак, разбавленный светом луны.
– Я ни разу не разочаровался в тебе, – сказал Гарри. Он не отставал от меня, хоть идти ему наверняка было безумно больно.
Мне вспомнилось, как он говорил, что первым его воспоминанием была я. Я ни разу не разочаровался в тебе. Да какое он вообще имеет право говорить такое мне, если именно из-за него мой мир разлетелся на осколки?
А какое я имею право это все слушать? Думать о моем портрете, который он нарисовал? Разве я вправе испытывать хоть что-то, кроме жгучей ненависти?
– А как ее звали? – спросил Гарри у меня за спиной. Его голос был тихим, но я бы его и за милю услышала. До маяка оставалось ярдов десять, а он еще ни разу меня не коснулся, не попросил помощи. – Твою сестру.
– Кэйли, – ответила я.
Он ответил не сразу. Я даже не поняла, в чем дело: то ли ему трудно ступать по камням, то ли он молчит из уважения, ведь имя сестры так много для меня значит. Впервые за все время нашей прогулки я обернулась.
Даже в слабом свете луны было видно, как взбухли мышцы у него на шее. Идти было нелегко, но он шел.
– А как она умерла? – спросил он. Тон не был ни жестким, ни мягким. Спокойным – и все.
Ты ее убил. Я снова повернулась к маяку и продолжила идти, только уже чуть быстрее.
– Ты проиграл в нашей игре, – напомнила я. – Я не обязана отвечать на твои вопросы.
А вскоре он уже шел рядом со мной – хотя этого точно не стоило бы делать. «Надо сбавить темп», – подумала я. Никому лучше не будет, если он еще сильнее травмируется из-за меня. Но я почему-то не могла притормозить.
Удивительно, но он успевал за мной, хоть и движения были резковатыми.
– Я хоть раз давал тебе повод думать, будто я умею проигрывать?
О нет. Конечно нет. Он ведь сам Тоби Хоторн. Вот только для меня его зовут Гарри, и он теперь слишком близко, а мне не хочется оставаться одной.
– Ты вовсе не обязана мне ничего рассказывать, Анна Слева Направо и Справа Налево. Но я приму все, чем ты только меня одаришь.
Я ни разу не разочаровался в тебе.
Приму все, чем ты только меня одаришь.
Это все ошибка – и то, что я пришла с ним повидаться в таком состоянии, и то, что вытащила его на улицу и заставила напрячь все силы. Сплошная ошибка, а я все не могу остановиться.
Гарри споткнулся. Я подхватила его. Мои пальцы вцепились в его руки, чуть повыше локтей. Я и не думала, что могу держать так крепко. Через пару секунд он выправился, и моя хватка ослабла. Мы оба замерли в лучах лунного света и просто глядели друг на друга.
Я и богатенький наследник, убивший мою сестру и даже не знавший об этом.
Его неуловимый, точно прикосновение ветра к моим волосам, запечатленное на том портрете, взгляд ласкал меня.
– Слезы тебе не к лицу, – тихо заметил он. – Как ни крути.
От такой наглости я покачала головой. Ну да, куда он без этого.
– Тебе больно? – спросила я, отпустив его.
– Это не важно, – отрезал Гарри. – А тебе?
– До маяка доберешься? – продолжила допрос я, решив, что о своей боли не скажу ему ни слова.
Гарри снова хитро улыбнулся.
– Мы сами наделяем агонию смыслом, – заметил он и сделал шаг вперед, а потом и еще один.
Какое-то время мы вдвоем молча шагали по камням. На половине пути к маяку я – и сама не понимаю зачем – прервала молчание.
– У моей матери рак. Я не должна была об этом узнать, но так уж вышло.
– И переживать, наверное, не должна была? – уточнил Гарри, и его тон напомнил мне о той сказке, которую он придумал, взяв за основу мою жизнь. О том, как он меня описал.
– Хватит, – перебила я. – Хватит делать вид, будто я… – Самоотверженная. Добрая. И пришла к нему вовсе не из-за мазохистской тяги к саморазрушению.
– Будто ты – это ты? – уточнил он, и его голос эхом разнесся над каменистым берегом.
– Ты меня совсем не знаешь, – грубо напомнила я.
– Ты просто мне не веришь.
Он был совершенно прав: я действительно не верила.
– Моя мать – убийца, – продолжала я. – Она не одну жизнь загубила.
– А тебя она когда-нибудь била? – спросил Гарри изменившимся голосом – низким, выдержанным. Это был голос человека, готового за меня отомстить.
Это все страшная ошибка. От начала и до конца. Ошибка, и все же мы шаг за шагом подбирались все ближе и ближе к маяку, и пути назад у нас уже не было. Его не было с той самой секунды, как он открыл мне дверь в барак.
– Мать никогда не поднимала на меня руку, – тихо ответила я. – В этом не было необходимости.
– Мне кажется… я понимаю, каково это. – Гарри остановился. Волосы у него уже так отросли, что почти закрывали глаза. В свете луны они казались скорее черными, чем темно-рыжими. Он выдержал долгую паузу и продолжил путь, осторожно переставляя ноги. Я тоже пошла следом.
Семьдесят процентов пути позади.
Восемьдесят.
– Иногда, когда я смотрю на тебя, – начал Гарри хриплым, гулким голосом, – я чувствую тебя всем своим существом, а внутренний голос шепчет, что мы – одно.
Этого не может быть. Ни за что на свете. Но я ведь разгадала все его загадки. Пора остановиться. Это просто необходимо. Но, черт возьми, я продолжала идти.
И он тоже.
– Но потом ты делаешь что-нибудь, полное доброты и самоотверженности, Анна Слева Направо и Справа Налево, – и я понимаю, что ты другая. Не такая, как я. Что ты такая одна во всем мире, будь он проклят.
– Замолчи, – дрожащим голосом приказала я. Может, у меня и все тело дрожало. В памяти вновь зазвучал голос Гарри, описывавшего мои эмоции: наблюдать за тем, как ты прячешь свои чувства, все равно что смотреть, как за дамбой бушует шторм. – Хватит.
До маяка оставалось всего ничего – ярдов десять от силы.
– Я не умею останавливаться, – тихо произнес Гарри. – И, кажется, никогда не умел.