Яночка тряхнула головой, стараясь избавиться от мысли, которая там не могла родиться естественным путём, и тут же наткнулась на спину Маркела, остановившегося после преодоления очередной порции лестничных маршей.
– Отечественная культура уходит корнями в древность настолько глубоко, что докопаться до этих самых корней может только псих или подвижник, что в отдельных случаях одно и то же. Мы в этом копаться не будем. Мы вообще ни в чём не будем копаться, пока завтракать не позовут. И только оценив с помощью обонятельных рецепторов качество предложенной пищи, мы возьмём нож и вилку и начнём копать ими себе могилу. Поскольку лишь такой путь приемлем для человека здравомыслящего, для человека достойного, для настоящего гражданина и прилежного прихожанина. А бурду мы есть не будем, потому что не пахнет она отечественной культурой, а воняет, как отборное дерьмо со слоновьих пастбищ в Шри-Лагаше.
– Дед, ты охренел, что ли? – вежливо спросила Яночка, на всякий случай, спустившись вниз на пару ступенек. – Какие слоны, блин…
– Да, верно… – как будто спохватившись, заметил Маркел. – Слоны не смогут протиснуться в интересующее нас помещение вследствие несовпадения собственных габаритов с размерами дверного проёма. Лучше прикинуться мышками, червячками или блошками. – Он уверенно продолжил движение навстречу заветному складу древних артефактов, источников изначальной Силы, сочащейся сквозь трещины в дряхлеющем монолите мироздания.
У старикана явно съехала крыша – то ли приближение к заветной цели на него так действовало, то ли он раньше только прикидывался нормальным.
Маркел поднимался по лестнице, не оглядываясь и что-то бормоча себе под нос. По крайней мере, теперь можно было особо не мучиться, придумывая отмазку. Если их накроют, можно сказать: ещё в кафе заметила, что старикан не в себе, и решила проявить заботу – проследить, куда он такой попёрся. А охрану не позвала по доброте душевной – не хотела дедушку Маркела подставлять, а вдруг с ним только временное помутнение рассудка, а наутро всё пройдёт. Без навыков качественного вранья выжить в обществе родителей-полудурков, брата-кретина и наставников-сволочей было бы просто невозможно.
– Даже если дом без окон, без дверей, это не значит, что туда невозможно войти, а оттуда невозможно выглянуть. Всё это – предрассудки, которыми власти потчуют доверчивую публику, – продолжал говорить Маркел, спокойно и уверенно. – Для сильных духом, вот как мы с тобой, даже глухая сена не станет непреодолимым препятствием. Пусть противник ощетинивается штыками, роет противотанковые рвы, опутывается колючей проволокой с ног до головы. Ему же хуже. Сила духа не замечает препятствий материального мира, она просто на них плюёт. Если цель желанна, если помыслы чисты, если чувства не утратили свежесть, то и путь, ведущий к заветной цели, светел и прям.
Он остановился перед бронированной дверью и поднял руку, как будто собирался постучаться.
– Что, приплыли? Назад пойдём? – поинтересовалась Яна, испытывая даже некоторое облегчение оттого, что путь закрыт. За время подъёма по тёмным лестничным пролётам в обществе свихнувшегося старикашки у неё даже поубавилось злости на Таню Кныш (стерву, корову, дрянь дебильную).
– На какой зад?! – Маркел усмехнулся и прижал ухо к массивному кодовому замку. – Ты что, милая… Я же отшельник, подвижник, страстотерпец, почти святой. Неужто меня Господь не надоумит, как пройти… – Лицо его приняло выражение глубокой задумчивости, а указательный палец правой руки завис около пронумерованных кнопок. – Раз-два-три-четыре-пять, шёл тушканчик погулять. – Он надавил на пятёрку. – А и Б сидели на столбе… – На девятку он нажал дважды. – Вышел месяц из тумана, треснув водки два стакана. – Большой палец утопил кнопку с единицей, и механизм замка, скрытый за броневой плитой, лязгнул, выдвигая задвижки из пазов. – Вот так, деточка… – Петли даже не скрипнули, а сквозь щель между приоткрытой тяжёлой створкой и стальным косяком, просочился мягкий серебряный свет. – Проходи вперёд, красавица моя, проходи… А то ещё подумаешь, что закроить чего-нибудь хочу. Заходи и бери чего хочешь, а я уж, что останется, тем и перебьюсь.
Он отворил дверь пошире и посторонился, уступая Яне дорогу.
Тёплый серебряный свет звал к себе, манил за собой, раскрывал свои объятия. На мгновение она даже забыла, как сюда попала и зачем пришла. Короткий коридор, погружённый в полумрак, вёл к проёму, занавешенному полупрозрачной портьерой, за которой и мерцало неведомое сияние. Стоило только переступить через порог, сделать не больше дюжины шагов, и рука сама тянется, чтобы откинуть в сторону занавеску, за которой затаилось истинное чудо, вечное могущество, верная возможность накрутить хвост проклятой манекенщице, чтоб на неё каждый день по два подноса падало…
Она оказалась в просторном круглом зале со стенами из голубоватого мрамора, а в центре, в застеклённой витрине, освещённой несколькими шарообразными плафонами, странным образом парящими под куполообразным потолком, разместились те самые чудотворные предметы, о которых ей уже несколько раз рассказывал Маркел. Кстати, где он?
Яна оглянулась, но лишь до её слуха донеслось, как за портьерой лязгнул захлопывающийся замок. Но ей уже было не до Маркела.
Старикана не было ни видно, ни слышно, но это уже не имело никакого значения. Жезл Младигора, тот самый, которым древний антийский воитель, если верить былинам, разверз пучину вод на пути бесчисленного воинства беспощадных аббаров, был весь из серебристого светящегося металла, а крупные зелёные самоцветы, украшавшие его набалдашник, сверкнули изумрудными искрами, как только Яна бросила на них взгляд. Лира Бояна выглядела, как обыкновенные гусли, потемневшие от времени, и лишь струны теплились тем же серебристым свечением. Над Трубкой Хой-Маллая висел раструб вытяжки, которая впитывала в себя серебряный дым, но всё равно в дымных локонах успевали мелькать крыши домов, утопающих в приглушённой зелени теснящихся лиственниц. Свирель Пана…
– Внимание! Тревога, категория «один»! Всем оставаться на своих местах! Любое передвижение рассматривается как сопротивление или попытка к бегству! – Оглушительный голос звучал как будто отовсюду. Яна от неожиданности упала на колени и успела только прижать к ушам ладони, прежде чем под потолком взвыла сирена и за спиной раздался топот сапог.
Она не успела даже почувствовать досаду от того, что ей удалось лишь взглянуть на эти чудесные вещицы. А ведь Маркел говорил, что стоит ей только прикоснуться к любой из них…
– Стоять! Руки за голову!
Да, такие команды лучше выполнять сразу и без промедления.
– Я только посмотреть… – Она оглянулась, пытаясь обнаружить лысого старикашку, но, похоже, Маркел так и не рискнул последовать за ней. «Сила духа не замечает препятствий материального мира…» Скотина! Трус! Дерьмо козлиное…
– Предупреждаю: несанкционированное проникновение на объект высшей категории секретности приравнивается к государственной измене второй степени. Ручки давай. – Молодой поручик, просто красавец, стоял перед ней, держа наготове наручники.
– Я только посмотреть…
– Объясняться будете не здесь и не со мной. – Казалось, поручику было немного жаль её, но браслеты он застегнул на её запястьях одним движением, как будто всю жизнь только этим и занимался.
Два рослых унтер-офицера стиснули её с боков и подтолкнули к выходу.
18 ноября, 8 ч. 15 мин. Главный штаб Спецкорпуса
– За истекшие сутки нашим агентам в Учебном Центре удалось спровоцировать на противоправные действия трёх кандидатов. Считаю необходимым объявить благодарность и вручить денежную премию Маркелу Сороке – за нетривиальность подходов и проявленную инициативу. Двое из трёх – его работа. – Майор Сохатый протянул Дине через стол лист с представлением.
– Хватит с него премии, – холодно ответила полковник Кедрач. – А на благодарности наши ему плевать.
Майор только кивнул в ответ, хотя, по его убеждению, Маркел скорее заслуживал месяца карцера – на хлебе и воде.
– А что делать? – Дина заметила, как поморщился её собеседник, возвращая в папку подписанную бумагу. – Приличные люди такими делами заниматься не будут, а если и будут, то очень неохотно. Так что придётся терпеть и выполнять все условия договора. Кстати, кто его стараниями угодил в лагерь?
– Яна Верба, шестнадцати лет (мелкая порча) – несанкционированное проникновение. – Майор заглянул в досье. – А также Лейла Кунь, двадцати пяти лет (ясновиденье, исполнение желаний, целительство) – нанесение телесных повреждений средней тяжести всё тому же Маркелу Сороке. Встретила его на тёмной лестнице, после того как он Яну препроводил, сломала ему два ребра, челюсть, ключицу, переносицу, левое запястье и нанесла травму в области паха. – Перечень ущерба, понесённого штатным провокатором, он привёл с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения.
– Что ж, работа у нас такая, – ответила Дина. – Тогда, пожалуй, и благодарности для него не жалко.
– Может быть, оставшихся реальных кандидатов в количестве, – майор заглянул в список, – одиннадцати человек, отправить в лагерь без формального повода и объяснения причин? Время поджимает, а они ведут себя слишком уж безукоризненно и ни на какие провокации не поддаются.
– Что в лагере? – Дина сделала вид, что пропустила последний вопрос мимо ушей.
– Вчера замкнуло электропроводку. Без объяснимых причин выгорело двадцать аршин силового кабеля. Полночи ограждение оставалось без освещения.
– Попытки к бегству были?
– Нет. Если аварию подстроили наши будущие маги, то это, скорее всего, репетиция. Кстати, замкнуло как раз в тот момент, когда кандидат Самсон Лыко, он же Буй-Котяра, язычник, приносил жертвы своим богам, а с Маргаритой Ручеёк случился приступ эпилепсии.
– Эти двое ладят между собой?
– Почти не общаются. Очень разные люди. Самсон вообще не помнит, что с ним было до тридцати лет, имя-то с трудом вспомнил. Шестнадцать лет назад его нашли язычники около железнодорожных путей со сломанной ногой. Скорее всего, спрыгнул с поезда на ходу. А вот Маргарита утверждает, что в своё время подписала контракт с Нечистым, но в чём-то перед ним провинилась, и он, по её словам, выставил бедолагу вон из Пекла с правом возвращения на лишь общих основаниях. Каждую свободную минуту использует для посещений часовни. Каждый раз от входа ползёт на коленях к Лику мученицы Наины и отбивает ей не менее сорока поклонов. Благодарит за ниспосланные ей тяготы и лишения.