Некоторое время спустя контакты между Феодосием и Святославом были восстановлены, и они стали наносить друг другу визиты. В последний раз Святослав посетил Феодосия незадолго до его смерти 3 мая 1074 г., о чем сохранилось краткое упоминание в «Житии» Нестора и более обстоятельное в ПВЛ под 1074 г., где говорилось, что на шестой день болезни Феодосия (1 мая) Святослав пришел к нему с сыном Глебом. Феодосий сказал князю, что вверяет монастырь его попечению, оставляя настоятелем вместо себя монастырского доместика (эконома) Стефана[361]. Это не единственное расхождение между «Житием» Нестора и летописными сказаниями о Печерском монастыре, которые читаются в ПВЛ под 1051, 1074 и 1091 гг. Дело в том, что Нестор стал пострижеником Печерского монастыря после смерти Феодосия и писал свой труд со слов старших монахов – Феодора и Илариона. Автор «Сказания о начале Печерского монастыря», под 1051 г. упоминающий о себе в первом лице, напротив, называет себя учеником игумена (как и автор повествующего о перезахоронении мощей Феодосия по приказу игумена Иоанна летописного рассказа 1091). По Нестору, основоположник монастырского жития Антоний Печерский удалился от дел, когда братия насчитывала 15 человек, а в летописи это количество уменьшено до 12. Нестор считает основателем нового Печерского монастыря Феодосия. В летописном «Сказании…» основание приписывается его предшественнику на посту игумена – Варлааму, позднее переведенному на аналогичную должность в монастырь Св. Дмитрия, основанный Изяславом Ярославичем. По Нестору, Феодосий ввел в обители устав Студийского монастыря, получив его из Византии через посредство печерского монаха Ефрема (позднее митрополита Переяславского). В «Сказании…» устав приносит на Русь студийский монах Михаил. Согласно Нестору, перед смертью Феодосий по совету братии назначил преемником доместика Стефана, тогда как по летописи он хотел видеть им некоего пресвитера Иакова и назначил Стефана, лишь уступая настоянию монахов. Показательно, что Нестор, в отличие от автора упомянутых летописных статей, называет Стефана преподобным. По словам Нестора, Феодосий сам предсказал свою кончину и умер на 6-й день болезни, но в статье 1074 г. о предсказании Феодосия ничего не говорится и сообщается, что он умер на 8-й день болезни. Эти фактические расхождения, установленные в ходе историографических дискуссий середины XIX столетия, равно как и расхождения между ПВЛ и «Чтением…», говорят о том, что агиограф Нестор вряд ли мог быть причастен к летописной традиции, о чем известно из «Киево-Печерского патерика» (сборника рассказов о монастырских подвижниках, основа которого сложилась в первой четверти XIII в. в ходе переписки печерского монаха Поликарпа с суздальским епископом Симеоном), тем более – к составлению ПВЛ, которое атрибутировал Нестору составитель Хлебниковского списка XVI в.
Кончина Феодосия и удаление из Киева другого печерского оппозиционера, Никона, который, видя «смятение в князьях», ушел в монастырь, основанный им в Тмутаракани, развязали Святославу Ярославичу руки. Ему даже удалось установить контакт с прежним союзником своего брата – Болеславом II Смелым, который в 1075 г. заключил со Святославом союз против чешского князя Вратислава II (1061–1092, король с 1086). Ситуация изменилась лишь после того, как 27 декабря 1076 г. Святослав скончался «от резанья желве» и киевский стол 1 января 1077 г. занял Всеволод Ярославич. В этих условиях Болеслав II решил поддержать Изяслава, который при содействии польских войск начал наступление на Волынь, где встретился с Всеволодом и, по всей видимости, заключил соглашение о разделе сфер влияния на Руси, которое позволило ему 15 июля 1077 г. вернуться в Киев. Всеволод вокняжился в Чернигове, его сын Владимир Мономах – в Смоленске. Ярополк, получивший стол в Вышегороде, очевидно, стал соправителем Изяслава в Киевской земле, однако в Новгороде, Владимире-Волынском и в Тмутаракани продолжали княжить сыновья Святослава. В 1078 г. жителями Новгорода был изгнан Глеб Святославич, вскоре погибший в Заволочье. Это был первый известный случай проявления новгородской «вольности», подозрительно выгодной для Изяслава, который отправил на княжение в город на Волхове своего сына Святополка. Весной того же года Олег Святославич, согласно «Поучению» Владимира Мономаха, был «выведен» из Владимира-Волынского в Чернигов.
Наступление на Святославичей, которое, как считал еще М. П. Погодин, преследовало цель лишить их уделов[362], могло быть следствием соглашения 1077 г., согласно которому по левой стороне Днепра была установлена гегемония Всеволода Ярославича, тогда как Изяславу Ярославичу пришлось утверждать свою гегемонию на правом берегу Днепра и в Поволховье, чему препятствовало присутствие в ключевых стольных городах сыновей его соперника, которых лишили волостей, превратив в безземельных князей (за ними в историографии закрепилось наименование «изгоев»). Олег Святославич решил сопротивляться «старшим» князьям, несмотря на то что был неплохо принят Всеволодом, и бежал в Тмутаракань, где княжил его брат Роман и находился еще один «изгой» – Борис Вячеславич, сын Вячеслава Ярославича, попытавшийся в мае 1077 г. захватить черниговский стол, на котором ему удалось просидеть лишь восемь дней. В 1078 г. Олег и Борис при содействии половцев организовали вторжение в Русскую землю. «Всеволод же вышел против них на Сожицу, и победили половцы русь, и многие убиты были тут: убит был Иван Жирославич и Тукы, Чудинов брат, и Порей, и иные многие, месяца августа в 25-й день», – сообщается в ПВЛ. Всеволод был вынужден обратиться за помощью к Изяславу. В летописи сохранились подробности встречи князей: «Всеволод же пришел к брату своему Изяславу в Киев; поздоровались и сели. Всеволод же поведал о всем происшедшем. И сказал ему Изяслав: „Брат, не тужи. Видишь ли, сколько всего со мной приключилось: не выгнали ли меня сначала и не разграбили ли мое имущество? А затем, в чем провинился я во второй раз? Не был ли я изгнан вами, братьями моими? Не скитался ли я по чужим землям, лишенный имения, не сделав никакого зла? И ныне, брат, не будем тужить. Если будет нам удел в Русской земле, то обоим; если будем лишены его, то оба. Я сложу голову свою за тебя“. И, так сказав, утешил Всеволода, и повелел собирать воинов от мала до велика»[363].
Подробность записи говорит в пользу того, что она могла быть написана очевидцем событий, сообщавшим о том, что Изяслав с Ярополком и Всеволод с Владимиром отправились к Чернигову, жители которого приняли сторону «младших князей», и были вынуждены устроить осаду города, но, получив известие о приближении Олега и Бориса с войском, пошли им навстречу. 3 октября 1078 г. на Нежатиной ниве состоялось сражение, в котором погибли Борис и Изяслав, а Олег едва успел бежать с остатками дружины в Тмутаракань. Власть в Киеве перешла к Всеволоду. Ярополку Изяславичу отошли Волынь и Туров, а черниговский стол занял Владимир Мономах. Борьба за «наследство» Святослава Ярославича продолжилась летом следующего года, когда на Русь, также при поддержке половцев, вторгся Роман Святославич, оставивший в Тмутаракани вместо себя Олега. Всеволоду удалось заключить мир с половцами, после чего Роман был уведен в степь и убит своими недавними союзниками. Олег, надо полагать, не без ведома киевского князя, был схвачен хазарами и выслан в Константинополь, а в Тмутаракани водворился присланный из Киева или Чернигова посадник Ратибор. Оппозиция «младших» князей была разгромлена. Это, по всей видимости, способствовало постепенному утверждению в практике междукняжеских отношений представлений о приоритете «старейшинства».
С точки зрения «реальной политики» поворотным моментом в становлении этой доктрины стал «волынский компромисс» 1077 г., когда младший брат добровольно уступил киевский стол старшему. Прецедент был создан, однако для придания ему политического веса необходимо было экстраполировать его в прошлое, представив следствием развившейся традиции, а кто лучше только что причисленных к лику святых князей-чудотворцев мог стать выразителем этой традиции и обеспечить ему больший авторитет? Как отметил В. Ю. Аристов, мотив приоритета «старейшинства» в процессе формирования Борисоглебского цикла последовательно возрастает от повести «Об убиении…» через «Анонимное сказание» к «Чтению…» Нестора[364], а современные датировки двух последних памятников указывают на конец XI – начало XII в. как период становления этой доктрины. В пользу того, что именно этот период являлся ключевым для ее оформления, говорит и объективная ситуация, сложившаяся на Руси между 1078 и 1113 гг., когда киевский стол на законном основании принадлежал старшему из потомков Ярослава Мудрого. В том же 1078 г. в Печерском монастыре, бывшем, по всей видимости, средоточием этой идеологии, игуменом вместо изгнанного братией Стефана стал вернувшийся из Тмутаракани Никон, управлявший обителью вплоть до своей кончины в 1088 г. Хотя сформулированное А. А. Шахматовым предположение о причастности Никона к формированию летописной традиции подвергается сомнению[365], пребывание во главе печерской обители, ставшей на рубеже XI–XII вв. ведущим интеллектуальным центром Руси, принципиального противника междоусобиц могло способствовать внедрению в политическую практику регулирования междукняжеских отношений представлений о приоритете «старейшинства», заметных в Начальном своде, работа над которым началась в монастыре в 1090-х гг. при игумене Иоанне. С одной стороны, задача печерских книжников облегчалась тем, что Всеволоду Ярославичу принадлежал генеалогический приоритет над «младшими» князьями. С другой стороны, положение осложнялось тем, что далеко не все «младшие» князья были готовы его признать. Составитель некролога Всеволода в летописной статье 1093 г. писал, что, когда Всеволод княжил в Киеве, «горе было ему от племянников его, так как начали они ему досаждать, один желая одной волости, а тот другой; он же, чтобы замирить их, раздавал им волости…»