[502] (а также матерью Кнута Магнуссена и жены Вальдемара I Софии Владимировны, рожденной во втором браке). Как полагает А. В. Назаренко, этот брак состоялся около 1129 г. и был обусловлен стратегическим союзом Дании с Польшей, который ставил целью политическую изоляцию Кнута Лаварда и наступление на земли князя поморян Вартислава I[503]. Более сложный случай известен по «Саге об Олаве, сыне Трюггви» в «Круге земном», где говорится, что Олав I после отъезда из Руси женился на Гейре, дочери Бурицлава, конунга страны вендов (Виндланда)[504]. Во время, описанное сагой, «страна вендов» подчинялась польскому князю Мешко I, поэтому не исключено, что в данном случае произошла контаминация Мешко и его сына Болеслава I Храброго, которая являлась общим местом скандинавской традиции. Антропоним «Бурицлав» фигурирует в «Саге о йомсвикингах»[505], «Саге о Кнютлингах», «Гнилой коже», в сагах об Олаве, сыне Трюггви, и т. д.[506] В пользу правомерности такого тождества свидетельствует тот факт, что незадолго до своей гибели в 1000 г. Олав I посетил страну вендов и «пригласил Бурицлава конунга на встречу, и конунги встретились»[507]. В данном случае под «конунгом Бурицлавом» следует подразумевать Болеслава I, который был в то время польским князем. В то же время в сагах сообщается, что на дочери Бурицлава женился датский конунг Свен I[508], который, по Титмару Мерзебургскому, был женат на дочери Мешко и сестре Болеслава I[509].
Хотя альтернативная гипотеза, предложенная С. М. Михеевым, подразумевает вторичность антропонима Burizlafr по отношению к антропониму Buriz, под которым, по его мнению, Борис Владимирович мог быть известен среди скандинавов[510], необходимо отметить, что такой антропоним, по-видимому, появился в текстах, изначально написанных на латыни («Vetus chronica Slalandie», «Annales Lundenses», «Annales Essenbecenses»), не ранее XII в. В «Деяниях данов» Бурисом (лат. Buris или Burisius) именуется сын погибшего в 1134 г. Хенрика Скателара, который сначала был союзником Вальдемара I, но затем стал строить против него козни и был закован в кандалы[511]. В одном из дополнений к «Старой хронике Слаланда» говорится, что Бурис был схвачен и ослеплен Вальдемаром I в 1167 г. («Burisius captus est a rege Waldemaro et eruti sunt oculi eius»)[512]. Предполагать, что данный антропоним быстро трансформировался на исландский манер, представляется проблематичным. Тем более учитывая тот факт, что, по сути дела, имя Burizlafr являлось «собирательным»: в древнеисландских текстах под ним фигурировали в том числе и польские князья с именем «Болеслав». Поэтому необходимо принимать во внимание вероятность синтеза в образе «конунга Бурицлава» Болеслава I и Святополка I аналогично рассмотренному выше образцу – Мешко I + Болеслав I. То, что в скандинавской традиции сюжетная развязка междукняжеского конфликта начала XI в. существовала в двух противоречащих друг другу вариантах (пленение Бурицлава в одном случае и его убийство в другом), может служить аргументом в пользу того, что, по крайней мере, один из «финалов» являлся результатом литературного творчества. Сложный композиционный характер «Пряди об Эймунде» наводит на мысль, что второй вариант, использовавшийся для демонстрации находчивости и удачливости Эймунда, сложился достаточно поздно, потому что создатели этого «сценария» сконструировали ситуацию, которая в более раннее время квалифицировалась как неподобающее убийство и могла бы послужить не прославлению, а, наоборот, осуждению главного героя.
Сохранившийся в ПВЛ рассказ об убийстве Бориса с сюжетной точки зрения представляет достаточно цельное произведение (за исключением библейских цитат), в котором убийцами выступают верные Святополку вышегородцы, тогда как эпизод с варягами, по сути дела, является вторичным дополнением, который, при беспристрастном подходе к нему, имеет больше сюжетного сходства не с рассказом «Пряди…» об убийстве Бурицлава, а с летописным рассказом об убийстве Ярополка Святославича, которое тоже было совершено двумя варягами. Очевидно, что для создателей «Пряди…», так же как и для древнерусских летописцев, знавших о междоусобии Святославичей в X в., разыгравшаяся летом 1015 г. за право обладания наследством Владимира вооруженная борьба, сопровождавшаяся братоубийствами, ничего экстраординарного не представляла, и лишь позднее в летописной и агиографической традиции ей была придана негативная окраска. Поэтому, можно согласиться с В. М. Живовым, который отметил, что до гибели Бориса и Глеба «братоубийство было естественным способом, с помощью которого решалась проблема передачи власти», но «с появлением культа Бориса и Глеба это решение перестало быть привлекательным для Рюриковичей»[513]. Но нельзя забывать о том, что, при всей «непривлекательности» братоубийства для христианской Руси, здесь, как и в других странах христианской Европы, случались его рецидивы. Что касается вопроса о том, кто именно из сыновей Владимира Святославича мог скрываться под именем «конунга Бурицлава», на самом деле ответ не столь важен, как это представлялось в историографии второй половины XX в. Борис и Святополк в равной степени являлись сводными братьями Ярослава – если кто-то из них действительно мог быть убит варягами Эймунда, это убийство в любом случае должно быть признано братоубийством. Проблема в том, какое значение следует придавать этому факту: отнестись ли к нему объективно, признав неотъемлемой частью политической практики Средневековья, или субъективно, как это сделали создатели Борисоглебского цикла.
Династическая борьба в раннесредневековых государствах Западной Европы
Рассмотрев репрезентацию феномена братоубийства в памятниках скандинавского историописания, обратимся к историографической традиции «варварских королевств» вестготов, бургундов, франков и англосаксов, сложившихся в V–VI вв. на развалинах Западной Римской империи.
В хронике испанского хрониста Идация, епископа Лимикского, написанной в V в., под 453 г. сообщается, что «Торисмунд, король готов, вдохновленными враждою братьями Теодорихом и Фредерихом был умерщвлен; ему в королевстве наследовал Теодорих». Около 466 г. тот же автор пишет, что Теодорих «своим братом Эврихом оказался умерщвлен» и Эврих «таким же злодеянием, как и брат, наследовал в королевстве»[514]. Аквитанский хронист V в. Проспер Тирон раскрывает политическую подоплеку событий, сообщая, что «у готов, располагавшихся в галльских [землях], между сыновьями короля Теодориха, из которых Торисмунд, старший по рождению, сделался наследником отца, уже на третий год его правления начались распри, и когда этот король стал совершать то, что и миру с римлянами, и спокойствию у готов противоречило, то своими братьями, которым вредными распоряжениями постоянно угрожал, он был убит»[515]. Информацию о Торисмунде и Теодорихе как жертвах братоубийства подтверждает один из авторов «Галльской хроники», составленной на рубеже V–VI вв.[516] Позднее ее дублирует франкский хронист VI в. Марий Аваншский[517]. Эта версия же событий изложена в «Истории готов» архиепископа Исидора Севильского, где под 452 г. (490 год испанской эры) сообщается, что «Торисмунд, сын Теодориха, возведенный на королевство, царствовал один год. После того как он победил гуннов и в то же время траурными началами заложил основы собственного своего правления и потом вредоносную вражду стал вдохновлять и многое совершать с высокомерием, то братьями Теодерихом и Фригдарихом был убит». По словам Исидора, «Эйрих таким же преступлением, как и брат, наследовал в королевстве и правил 17 лет». Далее Исидор еще раз обращает внимание на тот факт, что Эйрих возвысился до этой почести преступлением, и подчеркивает, что он умер своей смертью[518], по всей видимости, наступившей в 484 г.
Несколько иначе представляет эти события остготский историк середины VI в. Иордан, который пишет, что Торисмунда, наследовавшего власть по решению войска после гибели Теодориха I в сражении на Каталаунских полях (451), где вестготы и римляне вместе противостояли войскам правителя гуннов Аттилы, радостно приветствовали в Толозе (Тулузе) знать и братья, и «не у кого не появилось и в мыслях начать войну за наследование», хотя римский полководец Аэций советовал ему быстрее вернуться в Галлию, чтобы опередить возможные действия своих братьев и предотвратить междоусобную борьбу в королевстве. Рассказывая об убийстве Торисмунда, он ничего не говорит о причастности его братьев, хотя существование какого-то заговора все же можно предполагать. По словам Иордана, Торисмунд заболел на третий год царствования «и, когда выпускал кровь из вены, был убит, потому что Аскальк, враждебный ему его клиент, рассказал, что [у больного] отсутствовало оружие». Это обстоятельство не помешало ему оказать сопротивление: «при помощи одной руки, которая оставалась у него свободной, он схватил скамейку и убил несколько человек, покушавшихся на него, став таким образом мстителем за кровь свою»[519]