Тело сковал приступ боли. Клавдий судорожно напряг мышцы и вновь заскрежетал ногтями о рустику пола. Он хотел закрыть рот, чтобы не издать ни звука, но тризм, сковавший челюсть, не дал ему сделать это. Вампир приглушенно застонал, но вскоре сорвался на крик, сильнее вцепился в каменную кладку, словно тонущий за спасительную тростинку. И как тростинка не выдерживает веса утопающего, так и тонкие пальцы вампира, не выдержав, с хрустом переломались от напряжения. С диким скрежетом, сменившимся тонким клацаньем и нечеловеческим криком, раздробились ногти, впились острыми осколками в плоть. Брызнула кровь, залила собой черный камень, освежая старые кровавые подтеки. Переломанные пальцы закоченели в невообразимой, неправдоподобной позе. От озноба и напряжения Клавдия мелко затрясло, он мысленно выругался — настолько искусно, насколько только мог. И все проклятия изливались на надрывно ноющий укол под сердцем, который вампир по праву считал средоточием всех несчастий и источником всех бед.
Рана уже затянулась, не оставив после себя и шрама, но Высший прекрасно знал: что цел; снаружи, не всегда цел; изнутри. Он винил себя за совершенную глупость, проклинал того, кому обязан своей «болезнью».
— Тебе надо поспешить, — гулкими ударами, бьющими в барабанные перепонки звоном колоколов, ворвался в сознание знакомый голос. Каэль явился, словно почуяв, о ком думает Батури. — Я слишком долго пребывал в забвении. Воскреси меня, Клавдий, и мы вместе будет править над родом вампиров, вместе приведем его к изобилию.
— Хорошо… хорошо… только избавь меня от этой боли! — взмолился Батури. — Я сделаю все ради рода, и ты это знаешь!..
— Знаю, — звучал в голове голос Каэля. — Но боль неминуема. Терпи. Терпеть осталось недолго.
Перворожденный не соврал. Боль быстро отступала, возвращая телу мягкое, словно касание облачных кудряшек, спокойствие. Клавдий расслабился. Его губы изогнулись в бешеной довольной улыбке. Боль ушла — ее больше не было, было лишь сумасшедшее счастье. Вампир расхохотался, словно умалишенный, едва почувствовав контроль над собственным телом, но смех длился недолго. Приступ истерии прервал новый голос, вклинившийся в сознание — голос наставника:
— Батури, я жду тебя в своем кабинете. Поторопись.
Клавдий все еще улыбался, но теперь измученно — предвкушая разговор с Арганусом.
Он не верил, что с личем состоится дружеская беседа, и уже сейчас ожидал худшего. С бешеным трудом вампир встал на ослабевшие ноги и, качаясь, вышел из своей комнаты.
Война за воскрешение Перворожденного началась. Клавдий не знал, чем она закончится и принесет ли успех, но уже сейчас готов был идти до конца.
Превозмогая боль, Клавдий вошел в кабинет учителя, гордо выпрямив спину и надменно чеканя шаги. Он прятал изломанные пальцы за полой плаща, но капель крови на одежде он спрятать не мог. Арганус сразу заметил в вампире изменения, сразу заметил неуверенный усталый взгляд, мастерски скрытый за мнимым хладнокровием.
— Ты выкрал прах Каэля, — сходу начал Арганус.
Клавдий, почувствовав холодок, пробежавший меж лопаток, ссутулился, словно забитая дворняга, но с величием вельможи сел в кресло напротив некроманта.
— Откуда такое заблуждение? — деланно изумился вампир.
— Не играй со мной в дурные игры, — равнодушно выговорил лич. — Ты знаешь, где сейчас покоятся те, кто пытался меня переиграть. И если тебе дорога жизнь, ты не будешь отрицать известных мне фактов.
Клавдий, забыв о сломанных фалангах, впился в поручни кресла — его лицо искривилось от боли.
— Я все равно воскрешу Каэля, даже если погибну сам.
— Воскресишь, — одобрил Арганус. — И сделаешь это не позднее чем через два дня.
Клавдий немало удивился. Он совсем иного ожидал от разговора.
— С чего такая уверенность?
— Это не уверенность — это приказ. Подведешь меня, не успеешь в сроки — подпишешь свой смертный приговор.
— Слушаюсь. — Батури улыбнулся, обнажая нечеловечески мелкие резцы зубов и два острых, как нож, клыка. — Я могу идти?
Арганус не ответил, лишь повернул голову по направлению к окну. Недолго думая, Клавдий выпорхнул в ночь, уже зная, куда отправиться.
— Почему ты не приказал ему воскресить Каэля сразу? Зачем придумывал эту идею с похищением? — донесся из ниоткуда голос Черной Вдовы, стоило вампиру покинуть комнату.
— Твоя тупость меня удивляет, — усмехнулся Арганус. Он не считал необходимым давать трактовку своим действиям, но решил сделать исключение и объяснить призванной, почему поступил именно так, как поступил: — Если бы Клавдий принял удар в сердце, то Каэль, воплотившись в Батури, стал бы моим рабом. При воскрешении ритуалом я не получу контроля над Перворожденными. Он станет новым игроком, с которым, хочешь — не хочешь, но считаться придется.
Каэль достаточно могуч, чтобы не быть моей марионеткой. Он может нарушить мои планы. Правда, сейчас у меня не осталось выбора. Через три дня состоится поединок Морены за трон Хельхейма. Если она победит раньше, чем «оживет дважды мертвый», — вспомнил слова пророчества Арганус, — то последовательность будет нарушена. Этого я позволить не могу. У Клавдия два дня, чтобы совершить ритуал.
А теперь иди и проследи, чтобы он не опоздал.
— Но…
— Иди! — повысил голос Арганус, повторяя приказ, и Черная Вдова поспешила исполнить волю призвавшего — неосязаемым облаком выпорхнула в окно.
Боковым зрением он заметил, как в портале окна мелькнула тень. Когда он обернулся, ничего не увидел. Несколько мгновений он упрямо изучал темноту за окном, но, ничего этим не добившись, вернулся к чтению книги. Тень молнией пронеслась с другого бока. Он резко повернул голову и изучающе пробежал взглядом по стене, перетянутой цветастой, вышитой золотыми нитями драпировке. Комната была пуста. Тут негде было спрятаться. Грубые стены были скрыты за разноцветными пестрыми тканями и коврами, даже двери и окно терялись в серебряной паутине ленточек. Читальная зала представляла собой неправдоподобно яркую, переливающуюся сотнями пестрящих цветов коробку, но из-за отсутствия какой-либо мебели — пустую коробку, в которой не останется незамеченной даже мышь.
Лазарь напряг зрение, тщетно пытаясь разглядеть тень, которая недавно скользнула в окно, но это не дало ровным счетом ничего. В комнате, кроме него самого, никого не было. Если бы он присмотрелся к темной точке, которая прилипла к драпри, то смог бы распознать в ней летучую мышь, даже больше — нетопыря: достаточные знания помогли бы Лазарю отличить вампира от обычного кожана. Но ничего, кроме переливающихся на свету одинокой свечи ковров, он не заметил и вернулся к чтению.
Тень словно этого и ждала — пронеслась за спиной. На этот раз магик различил в полной тишине хлопанье крыльев и, почувствовав раздражение и страх, вскочил на ноги, опрокидывая при резком движении резное кресло.
— Кто здесь?! — угрожающе прорычал магик, перерожденный в лича. Единственный из немногих магов, воскрешенных эликсиром бессмертия, который так и не сумел открыть в себе талантов к темной силе.
Он остался тем же целителем, которым был и до трансформации, а в армии нежити исцелять было некого, и посему Лазарь стал архивариусом Академии — учебного заведения для молодых адептов, которых уже несколько веков не набирали. Лазарь стал никем и ничем и жил с осознанием этого столетие за столетием. Зато псевдонекромант был единственным, кто мог похвастаться абсолютным знанием как в истории, так и в магической науке, которую, правда, не умел применять на практике.
— Не шуми, Лазарь, разбудишь тишину, — донесся голос из-за спины.
Магик резко развернулся, но опять не нашел никого.
— Кто ты?! — срываясь на крик, вопросил он.
— Я твоя тень, я призрак, который пришел за тобой, чтобы обречь на вечные муки… — ответил нахальный заунывный голос.
— Бред, бред сумасшедшего, — скосил челюсть Лазарь, что, скорее всего, означало улыбку. — Призраков, питающихся бессмертными, нет.
Клавдию надоело развлекаться. Лич-целитель был слишком скучной мышью, чтобы ловкому коту тратить на игры с нею драгоценное время. Нетопырь, слившийся с тканью словно хамелеон, легко сорвался с драпри и молнией пересек комнату, в мгновение ока превращаясь в вампира. Клавдий вытащил крис и воткнул его в челюсть магика. Искривленное лезвие прошло пустой череп и остановилось у горящего красным глаза.
— Доброй ночи, Лазарь. Я пришел к тебе с приветом от Аргануса и принес Смерть Каэля, так что будь осторожным в движениях — неловкость может стоить тебе жизни.
— Убери, — взмолился магик, — убери крис! Я расскажу все! Но с клинком во рту сложно говорить…
— Лазарь, неужели ты думаешь, что я настолько наивен, чтобы не знать, как разговаривают личи? — с едкой улыбочкой на лице ехидно спросил Клавдий и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ты давно лишился языка, а твоя челюсть не способна издать ни звука. Магия — вот ваша речь, и кинжал к голове не помешает твоему говору. — Вампир посерьезнел и добавил холодным, как лед, голосом: — Отвечай на вопрос.
— Арганус. Во всем виноват Арганус! — взорвался Лазарь. — Это он подговорил меня не разрывать связи между ним и Мореной. Он обещал мне власть, обещал разорвать «купол», я не мог ему отказать, у него были юбер-орбы Трисмегиста!
— Спасибо за занятную информацию. Я не собирался расспрашивать тебя ни о Морене, ни о каких-то там «юберорбах» — меня интересовала Изумрудная скрижаль, но теперь ты расскажешь обо всем.
— С чего начать? — Проклиная излишнюю болтливость, обронил Лазарь.
— Начинай по порядку, — пожал плечами Клавдий. — И не упускай мелочей, ты сам прекрасно знаешь, что в них скрыта истина.
— Существует прорицание, — начал издалека архивариус, но только так он мог удовлетворить просьбу вампира и рассказать все по порядку. — Ее текст звучит…
— Не забивай мне мозг всякой ерундой! — пригрозил Клавдий. Его руки дрожали, но он тщетно пытался скрыть это от Лазаря. Целитель из раза в раз чувствовал прикосновения серебряного лезвия изнутри собственного черепа. Магик видел слабость оппонента, видел, что его пальцы переломлены, и быстрая регенерация, которой славились вампиры, только-только начала залечивать раны. Он бы предложил свою помощь, но исцелять раны немертвых не входило в список его скудных умений.