— Потому что ты — Олаф, — ответила Корина.
Она тоже встала, подошла к окну и остановилась, смотря в него. Был зимний вечер. Снег лежал густым слоем на крышах старого города, шпили высились в тревожном блеске, на небе сияло несколько звезд. Мороз придал резкость грохоту проезжающего транспорта. Комната с ее теплом и маленькими сокровищами казалась, как в осаде.
Она продолжила:
— Разве ты не понимаешь, что индивидуальность внутри робота не просто изуродованный калека? Некоторым образом и мы находимся, как в клетке, внутри человеческого тела и чувств. Перед нами вся Вселенная, и мы можем стать ее частицей. Включая вселенную твоих чувств ко мне.
Он подошел к ней.
— Можешь называть меня реакционером, — проворчал он, — или обученной обезьяной. Я же столько раз объяснял, что мне нравится быть тем, кем я есть, и слишком поздно начинать какую-то новую жизнь.
Она повернулась к нему и сказала тихо:
— Ты можешь начать с того, кто ты есть сейчас. Мы начнем вместе. Снова и снова.
— Нет. У нас головы слишком старые.
Она улыбнулась потерянно.
— «Если бы молодость знала, если бы старость могла…»
— Нас стерилизуют?
— Только при необходимости. Не стоит растить детей на какой-то похожей на Землю планете. В противном случае, Олаф, даже если ты отказываешься, я полечу, несмотря ни на что. С другим мужчиной. Но мне всегда хотелось, чтобы им был ты.
Он сжал кулак.
— Хорошо, черт побери! — заорал он. — Хорошо! Я тебе скажу настоящую причину, почему я не пойду под этот проклятый сканер! Я умру от ревности!
Здесь так здорово, что невозможно описать, невозможно понять, пока мы медленно не врастем в нашу планету.
Потому что это — не Земля. Земля навсегда осталась позади нас, меня и Джоэла. Солнце — расплавленный янтарь — огромное на фоне фиолетового неба. В это время года его подружка восходит где-то в полдень — яркозолотая звезда, которая омоет ночь колдовством под созвездиями и тремя быстрыми лунами. Теперь ближе к концу дня оттенки вокруг нас — ярко-зеленые холмы, высокие сине-фиолетовые деревья, радуги на крылышках бабочек, которые ликуют повсюду, — стали такими богатыми, что наполнили собой воздух: весь мир блестел. Далеко на равнине стада животных ловили эти отблески на свои рога.
Когда мы вернулись в свой лагерь, то сняли ботинки. Дерн — ни трава и ни мох — пружинил под ногами, холодя пальцы. Близкий лес благоухал различными запахами, один из которых напоминал розмарин. Еще ближе пахнуло дымком от костра, разведенного Кориной, пока мы делали свои изыскания. Запах забрался мне в ноздри и задел самые отдаленные места моего мозга: воспоминания о запахе сжигаемой осенней листвы, об ослепительном свете после темноты — о том одиночестве, которое чувствовалось без Земли, о домашнем очаге, в тепле которого я сиживал в Рождество с детьми.
— Привет, дорогие, — сказал мой голос из машины. (Это не было то гибкое стройное тело, которое она использовала на борту корабля, оно предназначено для большей устойчивости, это был единственный невписывающийся в ландшафт предмет.) — Похоже, вы отлично провели день.
— Ага! Ага! — Подняв руки, я приплясывал. — Мы должны подобрать имя для этой планеты. Название «Тридцать шесть О-фи-О-чи Б-два» — звучит просто смешно.
— Мы подберем, — сказал Джоэл мне в ухо. Его ладонь коснулась моего бока. Ощущение было как от ожога.
— Я тоже на линии, — сказал микрофон его голосом. — Эй, ребята, смотрите у меня, делу — время, потехе — час. Я хочу, чтобы вы разместились как следует и сделали запасы до наступления зимы. И пока мы будем переправлять все барахло, производить столярные работы и т. д. и т. п., я хочу, чтобы было как можно больше образцов для анализа. А пока найдите себе немного фруктов, которые можно есть, а тут таких немало. Но вам, кроме всего прочего, будет нужно и мясо.
— Мне противна даже мысль о том, что придется убивать, — сказал я, — когда я так счастлив.
— О, я припоминаю, что у меня хватит охотничьих инстинктов для нас обоих, — сказал Джоэл, мой Джоэл. Его дыхание коснулось меня. — Боже, я никогда не догадывался, какое чувство вызывают простор и свобода.
— Плюс большая работа, — напомнила Корина: изучение мира так, чтобы она и ее Джоэл могли передать наши открытия назад на Землю, которую мы больше никогда не увидим своими глазами; и что наконец они смогли бы переправить все, что мы собрали, на Землю, которая, возможно, больше не нуждается в этом.
— Конечно. Я каждую минуту ожидаю любви. — Его хватка усилилась. Волны вырвались наружу, проходя через меня, — Говоря о любви…
Машина замерла. По ее металлу пробежала длинная тень, там, где отражались языки костра. Пламя весело болтало. Летающее существо издало трубный звук.
— Итак, вы уже и до этого дошли, — сказала наконец Корина, — до благословения.
— Сегодня, — сообщил я победно.
Последовало еще молчание.
— Ну, поздравляю, — сказал Джоэл Корине. — Мы, ну, планировали сделать вам небольшой свадебный подарок, но вы застали нас врасплох.
Механические щупальца протянулись ко мне. Джоэл отпустил меня, чтобы я мог их пожать.
— Всего хорошего вам обоим. Не может быть более подходящей пары, даже если я и являюсь одним из вас, ну что-то вроде этого. Ну хорошо, теперь, мы прерываем наш контакт, Корина и я. Увидимся утром?
— О нет, о нет! — запнулся я, давясь смехом и слезами, и бросился на колени, чтобы заключить в объятия это тело, чей дух когда-то дал нам жизнь и когда-нибудь похоронит нас, — Оставайтесь. Мы хотим этого, Джоэл и я. И ты, и ты — вы такие же мы. И гораздо более «мы», но, к сожалению, и гораздо менее «мы», — Мы хотим поделиться этим с вами.
Пресвитер взобрался на свою кафедру. Высокий, в белых одеждах, он ожидал там на фоне теней святилища. Свечи озаряли его, и над его капюшоном образовался нимб. Когда в храме установилось полное молчание, он наклонился вперед. Его слова размеренно звучали, обращенные к лицам и камерам:
— «У вас не будет другого Бога, кроме меня, — сказал наш Господь детям Израиля. Вы должны любить ближнего своего как самого себя», — сказал Христос людям. И саги и пророчества всех времен и всех вер предостерегают против спеси, этой высокомерной гордыни, которая вызывает в нас праведный гнев.
Вавилонская башня и всемирный потоп могут быть мифами. Но в мифах содержится мудрость расы, которая безгранично простирается и на наблюдения и на оценки науки. Смотрите сегодня на свои грехи и трепещите!
Идолопоклонство: человек боготворит то, что сделал один. Жестокосердие: человек пренебрегает, да, отказывает своему брату в нужде, развратничает в поисках приключений. Спесь: человек объявляет себя лучшим творением Господа.
Вы поняли, что я хочу сказать. Пока несчастная Земля взывает о помощи в тяжкую минуту, сокровища выбрасываются на ветер в пустоту космического пространства. Хозяева Луны мало заботятся о своих ближних. А о Боге и вовсе позабыли.
Идти в поисках знаний, как за заходящей звездой, вдаль за возможные границы человеческой мысли — вот пара строк, которые цитируются сегодня. Улисс — вечный искатель. Позвольте напомнить вам, что эти строки как раз не имеют никакого отношения к гомеровскому страннику, а относятся к Дантову путешественнику по аду, разрушая все ограничения, которые предопределило божественное Провидение.
И все же каким маленьким, родным и понятным был его грех! В нем не было такого ледяного высокомерия, каким нынче обливают нас безликие инженеры межзвездного проекта. Их отношение — это презрение к Богу и человеку. Для того чтобы мы смогли нарушить гармонию звезд, мы должны создавать из металла и химических веществ грязные карикатуры на произведения Господа, мы и в самом деле верим, что с помощью этих электронных трюков мы сможем вдохнуть в них души.
Нат, макак-резус, удрал на свободу. Для него была выделена лаборатория в половину кабины, место, где он мог жить, просто и основательно оснащенное, где не было ничего такого, что он смог бы сломать. Во всяком случае, он не был непереносимо озорным. На воле было неограниченное пространство и деревья, где он мог резвиться. Поэтому, будучи в помещении с Кориной и Джоэлом, он почти всегда придерживался тех правил, которым они обучили его.
Его желание удовольствий могло происходить из воспоминаний об одиночестве. Он устал от сидения в клетке, после того как его вырастили в пробирке. (Его тело на самом деле существовало дольше, чем тела человеческие.) У него не было никакой компании, за исключением крыс, морских свинок, культур тканей и тому подобного — и, конечно, машины, которая ласкала и ухаживала за ним. То, что этот робот часто разговаривал, гладил и исследовал его, делалось для того, чтобы сохранить сознание этой обезьяны. Когда наконец его обняло существо из плоти и крови, какая бездна в его сознании была неожиданно заполнена!
И что это дало другим? Он следовал за ними по пятам, он ездил верхом у них на плечах, по ночам он разделял с ними постель.
Но сегодня в третий раз пошел дождь, холодный, осенний. Хотя Корина и дала этой планете под номером восемьдесят два в созвездии Эридана название Глория, у нее были свои времена года, и теперь подходило время темноты. Пара оставалась в доме, и Нат стал беспокойным. Без сомнения, перемена в его друзьях вызвала некоторую тревогу.
Здесь должно быть весело. Хижина была довольно просторной для двоих. Она не столько уютна, сколько красива — от структуры волокон дерева до отливающих кристаллами камней камина. Пламя играло в очаге, они смеялись, дым из камина придавал воздуху коричный привкус, их лампа освещала мебель и земные пожитки — их Джоэл с Кориной сделали летом, которое уже кончилось, — вплоть до разбросанных катушек аудиовизуальной библиотеки и нескольких любимых картин: сумерки за оконным стеклом, по которому стекал вниз дождь. За закрытой дверью гудел ветер.
Джоэл сидел сгорбившись за письменным столом. Он в последнее время не принимал ванны и не брилс