— Ну это — само собой! Как только Луиза привезёт первые платья, так я сразу же приглашу великую княгиню в посольство, или мы сами поедем к ней в резиденцию, — объявила Ливен и поднялась. — Ну что ж теперь, удовлетворив своё любопытство, я могу уехать. Кстати, муж давно меня ждёт… Прощайте, мои дорогие!
Прелестная дама удалилась так же стремительно, как и вошла. Лёгкие шаги затихли в вестибюле, и стук колес возвестил о том, что гостья уехала.
— Катя, кто это? Она словно ураган! — воскликнула Долли.
— Дорогая, это — наша Дарья Христофоровна. Она — великая женщина, я потом обязательно расскажу тебе о ней поподробнее.
Долли не разделяла явного восторга невестки: встреча с «великой женщиной», решающей всё за других, не спросив их мнения, совершенно не входила в планы княжны.
Вечером, когда Алексей вернулся со службы, он нашёл Долли в гостиной, рядом покорно сидела Катя.
— Алекс! — взмолилась княжна, только увидев брата. — Приезжала графиня Ливен, она хочет представить меня великой княгине Екатерине Павловне и императору!
— Отличная мысль! Тебе ведь всё равно пора начинать выезжать. Хорошо, если тебя станет опекать супруга посланника, а уж если и великая княгиня возьмёт тебя под своё крыло, будет просто великолепно!
Планы Долли рушились, как карточный домик, пришлось ей идти ва-банк:
— Но, Алекс, зачем мне выезжать, если я не хочу выходить замуж?!
— Я и не гоню тебя под венец, но нужно бывать в обществе. Я не допущу, чтобы ты при такой красоте сделалась деревенской затворницей.
— Деревенщиной в лаптях, — тихо подсказала Алексею жена.
— Почему в лаптях? — удивился князь, а его дамы переглянулись и покатились со смеху.
Они так хохотали, что Алексей против воли к ним присоединился.
— Хватит меня смешить! — сказал он наконец, топнув ногой. — Идёмте спать.
Все ещё смеясь, Черкасские разошлись по спальням. Долли попыталась уснуть, но так и не смогла — и вот теперь сидела на подоконнике и ожидала рассвета, чтобы впервые встретить солнце в этом великолепном городе.
Улицы казались вымершими, тёплый воздух даже не холодил кожу, и Долли не захотела накрывать плечи шалью. Когда от соседнего дворца внезапно отъехал экипаж, княжна рванула, чтобы слезть с подоконника, но возница покачал головой и шутливо прикрыл глаза ладонью. Долли благодарно улыбнулась и осталась на месте. Больше до самой зари никто тишину на Аппер-Брук-стрит не потревожил. Встретив солнце, княжна послала светилу воздушный поцелуй и вновь забралась в постель. Её глаза устало закрылись, следом пришёл беззаботный покой, и Долли мгновенно уснула.
Глава двадцать четвертая. Встреча на корабле
Отпуск закончился, а вместе с ним — и беззаботная московская жизнь. Нельзя сказать, чтобы Орлова не хотела возвращаться в столицу — наоборот! Фрейлина ценила свою нелёгкую службу, любила общество императрицы-матери, а сложная, вся в переплетении интриг, придворная жизнь к тому же давала и пищу для размышлений. Агата Андреевна обожала выхватывать кончики из запутанных клубков, а потом шаг за шагом разматывать их. Невинное занятие — упражнение для ума, однако ж, и прекрасное развлечение. Орлова никогда не пользовалась своим умением для получения выгоды — это фрейлине претило, но вот помочь людям — благое дело. История церковного старосты никак не шла из головы Агаты Андреевны, да и кузина не давала забыть о бедолаге, всё время возвращаясь в разговорах к законченному полицией дознанию. Орлова как раз захлопнула крышку своего маленького дорожного сундука, когда дверь распахнулась и в комнату влетела Аннет.
— Ты уже собралась? — удивилась она. — А я думала, что съездим ещё разок в Успенский храм.
— Мы с тобой уже помолились, пересчитали все оклады и попрощались с нашим подопечным старостой. Что нам ещё там делать?
Кузина с видом страдалицы закатила глаза, а на её круглом лице мелькнула гримаска досады.
— Воля твоя, но ты не всё мне рассказала, — заявила Аннет. — Я не из полиции и, в отличие от них, вижу, когда меня водят за нос…
Орлова подозревала, что ей не избежать выяснения отношений, но надеялась улизнуть до того, как Аннет на него решится. Однако не получилось… Что же теперь делать? Врать человеку, которого любишь? Не хотелось… Но и правду открыть было сложно — слишком мало собрано сведений и слишком много осталось догадок. Как можно в такой ситуации выносить вердикт? Иное дело — предположения… Но кузина ждала ответа, лицо её обиженно сморщилось. Ну не ссориться же с Аннет?! Ладно, пусть сама догадывается…
— Что ты хочешь знать? — вздохнула Орлова.
— Ты ведь ни разу не согласилась с приставом, когда он с твоих же слов делал вывод, что в убийстве кухарки виноват жилец Сидихин, — заявила Аннет. — Почему?
— Потому что это был его вывод, а не мой.
— Ну, вот видишь, опять ты уходишь от ответа!
— Да не ухожу я, — сдалась Орлова. — Понимаешь, меня никто не приглашал участвовать в расследовании, поэтому я и не лезу к полицейским со своими мыслями. Знаю ведь, что никто этому не обрадуется. Мне можно вмешиваться лишь тогда, когда справедливость заведомо попрана, как в случае с твоим церковным старостой. Я не могла допустить, чтобы осудили невинного человека.
Сменив гнев на милость, Аннет улыбнулась, но всё равно отступать не собиралась.
— Тогда объясни, что значит твоя уклончивость в разговоре с приставом.
— Полиция расследует дело, значит, им нужен результат. Пристав нашёл подозреваемого — Сидихина, или, если угодно, Островского. Никто не сомневается, что этот преступник находился в плотских отношениях с убитой кухаркой. Более того, покойная была, как выразилась её хозяйка, «шалавой» и явно любила мужичин. Я подозреваю, что Островский нашёл в ней определённое понимание.
— Ты думаешь, что он увлёкся ею?
— Почему бы и нет? Однако не слишком серьёзно. Вспомни, что Островский совсем юным попал в сети весьма необычной женщины. Первый мужской опыт формирует определённые пристрастия. Илария была рыжей и черноглазой. Лаврентию теперь подспудно должны нравиться именно такие, а кухарка под этот типаж не подходит — она была брюнеткой.
— Зато черноглазой!..
Орлова вздохнула: как тяжело разжёвывать другим то, что понимаешь не разумом, а чутьём, но, ничего не попишешь, пришлось расставлять всё точки над «i».
— Зачем Островскому убивать кухарку? — Вопрос фрейлины был наводящим.
— А зачем этот негодяй убивал бедных девиц? — отозвалась Аннет.
— Во-первых, убивал не он, а во-вторых, это считалось ритуалом: девушки все были одного возраста — по пятнадцати лет. Столько же исполнилось Иларии, когда та стала любовницей своего зятя. Подумай, Илария забрала мужчину у собственной сестры, победив Марианну за счёт своей юности, но потом сама повзрослела, а следом начала стареть. Теперь в любой момент может появиться юная прелестница и забрать мужчину уже у Иларии.
— Ты хочешь сказать, что она воссоздавала собственное прошлое, а сестра в своё время истязала Иларию на глазах у Островского-старшего и потом тот насиловал девушку?
— Это — лишь мои предположения, но похоже, что так оно и было, ведь Илария повторяла одну и ту же сцену, вот только победу в ней одерживала не молодая женщина, а зрелая.
Аннет замерла, приоткрыв рот. Очень старалась всё осознать. Потом глаза кузины округлились, и она выпалила:
— Но барон Тальзит как раз об этом тебе и писал! Вспомни показания, данные служанкой.
— Вообще-то эти показания — штука необычайно интересная, — отозвалась Орлова. — Ты обратила внимание, с каким удовольствием Анфиса выдавала интимные тайны своих хозяев? А эти её предположения о мотивах поступков Иларии… Тебя ничего в них не насторожило?
— Нет, а что должно было?
— Анфиса — всего лишь прислуга. Возможно, что хозяйка и делилась с ней своими мыслями, но уж никак не унизительными переживаниями. Ревность к молодым соперницам — чувство жалкое, так что Илирия навряд ли стала бы рассказывать о нём служанке.
— Ну, может, Анфиса разговор подслушала, когда любовники отношения выясняли?
— Хорошо, пусть так. Но поставим себя на место Островского. Он узнаёт о бегстве крестницы барона Тальзита и понимает, что барышня скоро вернётся в его дом с полицией. Преступнику нужно скрыться. С двумя женщинами — мачехой и её служанкой — он не сможет затеряться среди других путешественников: обе женщины рыжие, что в России достаточно большая редкость. Островский решает убить и мачеху, и служанку. Пообещав новое удовольствие, он связывает обеих, а потом стреляет.
— Ну и что?
— Раз Островский не сбежал от Иларии сразу после похорон своего отца, значит, этот молодой человек к ней привязан. Представь, как сложно выстрелить в сердце родного существа, глядя ему в глаза! Что бы ты сделала на месте Островского?
— Стреляла бы в служанку!
— Вот и он поступил так же. Он застрелил Анфису, а его мачеха осталась жива.
— Бог мой! Ты хочешь сказать, что Илария изображала собственную служанку?
— Я думаю, да. Преступницу отпустили, и она последовала за пасынком в Москву. Ты помнишь, что великодушный барон сам снабдил лже-Анфису деньгами. Пара мелких монет — и все ямщики с удовольствием вспомнят, куда они отвезли Островского. Мне кажется, что Илария поселилась где-то поблизости от своего пасынка и вошла в доверие к хозяевам его дома, а также к прислуге. Таким образом мачеха узнавала о делах Островского. Не забывай, что Лаврентий хотел её убить. Возможно, Илария сочла это предательством и уже не сможет его простить. Однако нельзя забывать, что пасынок-любовник много лет оставался центром жизни этой женщины. Сейчас она колеблется между страстью и ненавистью. Я не знаю, что победит, но уж соперниц Илария точно не потерпит. Бедная Параскева — чистейшее тому доказательство.
Аннет слушала с открытым ртом. Наконец она как будто всё осознала и попросила:
— Я сейчас попробую изложить, как всё поняла, а ты меня поправь если что.