1. http://www.miraclehunter.com/ [Электронный ресурс].
2. Williams G. S. Defining Dominion: The Discourses of Magic and Witchcraft in Early Modern France and Germany. University of Michigan Press, 1999, p. 183.
3. Zilboorg G., Henry G. A History of Medical Psychology. New York: Norton, 1941.
4. e.g. Пашковский В. Психические расстройства с религиозно-мистическими переживаниями. СПб., 2006. С. 81.
5. Zilboorg G., Henry G. P. 140.
6. Ibid, p. 155.
7. Hirvonen V. Late Medieval Philosophical and Theological Discussions of Mental Disorders: Witelo, Oresme, Gerson. Hist Psychiatry. 2018 Jan.
8. Stephens W. The Sceptical Tradition. The Oxford Handbook of Witchcraft in Early Modern Europe and Colonial America. Oxford University Press, 2013.
9. Thomas R. Insel, Remi Quirion. Psychiatry as a Clinical Neuroscience Discipline. JAMA. 2005 November 2; 294(17): 2221–2224.
10. Ferber Sarah. Charcot’s Demons: Retrospective Medicine and Historical Diagnosis in the Writings of the Salpetriere School. Illness and Healing Alternatives in Western Europe. ed. by M. Gijswijt-Hofstra, H. Marland and H. de Waardt. New York, 1996.
11. Purkiss Diane. The Witch in History: Early Modern and Late 20th Century Representations. London and New York, 1996.
12. Zilboorg G., Henry G. P. 140.
13. Herzig Tamar. The Demons’ Reaction to Sodomy: Witchcraft and Homosexuality in Gianfrancesco Pico della Mirandola’s «Strix». The Sixteenth Century Journal, Vol. 34, No. 1 (Spring, 2003), pp. 53–72.
14. Ли Генри Чарльз. История инквизиции. 2001, с. 589.
15. Spanos, N. P. (1978). Witchcraft in Histories of Psychiatry: A Critical Analysis and an Alternative Conceptualization. Psychological Bulletin, 85(2), 417–439.
16. Neugebauer R: Treatment of the Mentally ill in Medieval and Early Modern England: a Reappraisal. J Hist Behav Sci 14:158–169, 1978.
17. Фрейд Зигмунд. Демонологический невроз 17-го века // Russian Imago 2002+ Институт психологии и сексологии (Санкт-Петербург).
18. Zilboorg G., Henry G. P. 173.
Моральная терапия или моральная тюрьма?
В 1876 г. французский художник Тони Робер-Флёри написал картину «Доктор Филипп Пинель освобождает от оков психически больных в больнице Сальпетриер в 1795 году». В центре композиции молодая женщина, с которой снимают оковы, – это одна из пациенток парижской больницы, где людей с психическими отклонениями держали в клетках, на цепях, как диких зверей.
Картина вызывает ассоциации с несколькими сюжетами, привлекавшими внимание художников академической школы. Во-первых, ангел, освобождающий апостола Петра из темницы. Суть происходящего та же самая – освобождение человека и выведение из тьмы на свет. Но обстановка совершенно другая. Петра вывели из тюрьмы тайно, а событие, изображенное Робер-Флёри, происходит публично, на глазах толпы. Вторая возможная ассоциация тоже относится к новозаветной образности. Освобождаемая от цепей пациентка напоминает воскресшего Лазаря. Это чудо произошло в присутствии многих людей, Христос на иконе и Пинель на картине находятся в центре внимания собравшегося многолюдья. Отличаются фигуры освобожденных. Лазарь обвит погребальными пеленами. Руки пациентки больницы Сальпетриер свободны, левая рука, поддерживаемая помощником Пинеля, направлена в сторону, грация этого невольного жеста напоминает античных богинь, которых изображали европейские художники Нового времени. Аналогия форм соответствует единству идеи – художник иллюстрирует миф, в данном случае миф о герое-освободителе, преисполненном достоинства гражданине республики, спасающем слабых, измученных и всеми забытых людей.
Филипп Пинель (1745–1826 гг.) – фигура мифологическая. Ему самое место на картинах, где люди стоят в пафосных позах, олицетворяя добродетели и гражданское подвижничество. Пинель, дающий свободу узникам темниц для умалишенных, вошел в историю как гуманизатор медицины, один из культурных героев Запада, поднявший цивилизацию на новую ступень, вверх от дикости к свободе и равноправию. С его именем связывают грандиозную перемену в психиатрии, произошедшую с появлением так называемой моральной терапии.
До моральной терапии безумный человек не воспринимался как больной человек, потому что, по взглядам того времени, он и не человек вовсе. Его, как опасное животное, надо изолировать и время от времени подбрасывать еду. По выражению Фуко, в те времена считалось, что «звериное начало безумия низводит человека на нулевой уровень его природы».
Революционность моральной терапии была в том, что она вернула умалишенным человеческое достоинство. Безумец не лишен разума так, как его лишен бешеный зверь. Если обращаться с безумцем, как с человеком, то это не только сделает общество чуть менее жестоким, но и поможет больному человеку вновь обрести здравый рассудок.
Гуманизация, т. е. отказ от жестоких форм подавления пациентов и создание комфортной среды обитания в больнице, обещала обновить медицину, на тот момент бессильную перед лицом душевных болезней.
Социологическое значение реформ, которые проводил во Франции Пинель (в Британии Тьюк, в Италии Кьяруджи, а в Германии Рейль, придумавший термин «психиатрия»), сложно переоценить. Тех, кого не считали людьми, выпустили из клеток. Место убежденности в том, что испорченных болезнью мужчин и женщин можно только выгнать из общества, сделать чужими, т. е. алиенизировать, занял оптимизм просветителей, веривших в то, что человек способен совершенствоваться.
К 1780 гг. совершился сдвиг парадигмы восприятия психических болезней. О безумии больше не пишут с такой уверенностью, как писал в начале XVIII в. нидерландский профессор медицины Герман Бургаве. Не отрываясь от традиции Гиппократа и Галена, он рассуждал о дисбалансе жидкостей в организме больного человека и видел причину безумия в сухости мозга. Соответственно: «Лучшее лечение безумия – бросить пациента в море и держать его под водой как можно дольше» [1].
О безумии все чаще говорят в контексте философии сознания. Не функциональность внутренних органов, а проблематика сознания выдвигается в центр исследований психопатологии.
Ключевая фигура в философии психиатрии человек, косвенным образом внесший вклад в формулирование принципов моральной терапии – Джон Локк (1632–1704 гг.).
Локк считал, что психическая болезнь возникает тогда, когда в процессе преобразования чувственного опыта в идеи происходит какой-то сбой. Правильная организация мыслей (ассоциаций) сменяется хаосом, из-за чего человек производит ложные суждения и испытывает «непропорциональные эмоции». Быть может, исходной точкой, primum movens[66] развития болезни является нечто, происходящее на уровне физиологии, но суть болезни – дефект в производстве и комбинировании идей.
Это катастрофа, ведь человек, по Локку, есть «интеллектуальное существо». Правда, все люди иногда ошибаются в рассуждениях, следовательно, все в некоторой степени бывают безумными. Не бывает резкого перехода от разумности к безумию. Кроме того, Локк делает важное уточнение, объясняя то, как разум совершает ошибки. Полностью лишены способности разумно мыслить только люди с врожденным слабоумием («идиоты»). Безумцы все же обладают этой способностью, их разум не аннигилирован болезнью, они не опустились на «нулевой уровень природы». Болезнь воздействует на функциональность разума, но не наносит ему настолько грандиозный ущерб, что больного человека следует отчислить из класса разумных существ. Это важная этическая предпосылка моральной терапии.
Картина Робер-Флёри висела в аудитории, где в свое время читал лекции Шарко. Фрейд называл событие, изображенное художником, самой человечной революцией в истории. Как и многие, Фрейд попал под влияние мифа о Пинеле, вызволившем страдальцев из плена тьмы. Часть этого мифа – представление о профессиональном психиатрическом сообществе того времени как о корпорации садистов, наслаждавшихся жестокостью.
Нужно понимать, что кнуты и цепи при усмирении нейронетипичных индивидуумов не воспринимались в XVIII в. как кровожадное изуверство. Сейчас нас ужасают истории о пациентах больницы Бисетр, которые по 20–30 лет сидели в сырой каморке на цепи. XVIII век допускал такое обращение с теми, кто лишился человеческого облика. Такова культурная и научная (медицинская) установка того времени – психически больной теряет моральную чувствительность, потому что он уже в определенном смысле не совсем человек. Паскаль писал: «Я легко могу представить себе человека без рук, без ног, без головы, так как только опыт научает нас, что голова нужнее ног; но я не могу вообразить себе человека без мысли: это был бы камень или животное».
Если все же оставалась какая-то надежда на выздоровление, то жесткость при лечении понималась как нечто неизбежное. Это жесткость, а не жестокость. Ужас – средство против патологического возбуждения. (Ужас и моральный террор, как сказал бы полковник Курц из фильма «Апокалипсис сегодня».) Это была битва разума с умопомешательством, в которой одна воля должна пересилить другую волю. Тумаками, затрещинами, руганью и смирительными кандалами – так лечили всех, в том числе людей, с которыми в других обстоятельствах обходились весьма любезно, например сошедшего с ума короля Великобритании Георга III.
Моральная терапия не соглашается с тем, что крах интеллекта делает человека «камнем» или «животным». На практике гуманное отношение к умалишенному само по себе является формой лечения. Дружелюбная обстановка, вежливость, обходительность и доброта персонала нацелены на аффективный аспект психики. Когда «сломалась» рациональность, у субъекта остаются другие регистры взаимодействия с миром. Если не получается воздействовать с помощью интеллекта, нужно использовать такой многообещающий ресурс, как позитивное эмоционально окрашенное общение. Хорошее отношение к человеку помогает вылечиться. Доброта персонала учит больного самоконтролю, который он потерял из-за болезни. В результате пациент обучается останавливать не только собственную опасную активность, но и все симптомы болезни, в том числе галлюцинации и бред.