Я издаю едкий смешок. Я уже на грани истерики, но мне как-то плевать.
– Феликс всегда говорил, что длинный язык доведет меня до беды.
– Феликс? – спрашивает Аид.
– Мой босс в Ордене.
– Ясно.
От его взгляда хочется переминаться с ноги на ногу.
Я не совсем уверена, что верю в причину, по которой он выбрал меня своей поборницей, но, наверное, это хоть что-то. А вот тот факт, что ему был нужен тот, кто не отступит перед богами, внушает опасения.
– Ты уверен, что сможешь снять мое проклятье, если я одержу победу? – спрашиваю я.
Он кивает.
Я думаю об этом. Я никогда не представляла себе будущего без проклятья. Если честно, я никогда не позволяла себе представлять будущее дальше следующего приема пищи. Не потому, что опасалась, что могу умереть в любой момент: наши жизни в Ордене были не настолько опасными. Просто не было причины размышлять о том, что может и не случиться.
Я устраиваюсь на другом конце дивана и подбираю под себя ноги.
– Что за игры?
– Что?
– Игры, в которые я «о, так горда» играть от твоего имени. О чем вообще идет речь? Я так понимаю, веселой партии в блошки вряд ли стоит ожидать.
– Каждое состязание спланировано заранее, утверждено у даймонов и не может быть изменено после того, как начались Подвиги. И природа каждого не раскрывается, пока не наступает очередь соответствующего бога или богини.
Почему у меня ощущение, что это крайне уклончивый ответ?
– А в прошлом? Какими были те Подвиги?
Он отвечает не сразу, как будто раздумывает, сколько можно мне рассказать.
– Очень разными.
Туманно.
– Ну хоть широкими мазками опиши.
– Признаю, в прошлом я уделял этому недостаточно внимания.
Что?
– Тогда почему… – Забыли. На это он уже отвечал так же туманно. – Я планировщица. Я справлюсь лучше, если буду знать, чего ожидать.
– Скорее всего, Подвиг будет строиться вокруг добродетели того или иного бога или богини и их личных сил.
И тут я вспоминаю…
– С какой добродетелью буду ассоциироваться я?
Аид выгибает одну бровь:
– Так ты находишь меня добродетельным?
Ладно, полагаю, это отвечает на вопрос.
– Что еще? – спрашиваю я.
Он думает с минуту.
– В некоторых будет нечто вроде решения головоломок.
Хм-м-м… Головоломки… Смотря какие, но ладно.
– Я видел некоторые: как решение загадки или спасение невинного из беды.
Круто. Круто. Круто. Пока что неплохо.
– Несколько полос препятствий.
На тренировках я была не лучшей, но и не худшей.
– А некоторые будут как настоящие подвиги, – добавляет он.
Так я была права насчет этого?
– Типа сражения с гидрами и выдерживания тяжести мира за Атланта. Ловли гигантского кабана. Такие подвиги? – Мой голос становится громче с каждым словом. Я сегодня часто так делаю.
Аид пожимает плечами.
– Боги не умирают, – указываю я, в моем голосе добавляется злости, – а полубогов сложно убить.
– К чему это ты?
Злость кипит жарче, раскаляя мою кровь.
– Смертные не могут переродиться или использовать еще одну жизнь, чтобы перезапустить проклятую игру. – Я хватаю подушку с дивана и швыряю ее в Аида.
Она бьет его прямо по лицу, а потом падает на пол. Аид пялится на нее так, как будто никогда раньше не видел подушек, потом медленно поднимает взгляд на меня. Я ожидаю пылающей ярости, но он просто кажется потрясенным.
Наверное, никто никогда не кидал в Аида подушками.
– Ты ублюдок. Такой же, как и они.
Он поднимает брови, а затем выражение его лица и голос совсем немного смягчаются:
– Все будет хорошо, Лайра. Я буду рядом с тобой до самого конца.
Вмешиваться ему нельзя, значит, мне гарантирована аудиенция после смерти. Блестяще.
– Ты невероятен, – злобно рычу я.
Его улыбка становится дразнящей:
– Ты наконец заметила?
О. Мои. Боги. Я убью его, если сейчас не уйду.
Забрав тиару, я иду через гостиную в спальню, бормоча под нос все цветистые выражения, которые успела выучить в Ордене.
Я уже на полпути, когда слышу греховно веселый смешок. Ну конечно, Аид может смеяться в лицо неминуемой смерти. Очень жаль, что это мою маячащую впереди кончину он находит настолько забавной.
Заложников учат спать вполглаза.
Не в буквальном смысле. Но мы спим чутко – и это один из самых первых и долгих уроков, когда тебе годами мешают и устраивают сюрпризы круглосуточно, пока ты не развиваешь рефлексы, которые предупреждают тебя о любой возможной угрозе. Что до меня, то я еще и слежу за всей поступающей добычей, поскольку у меня нет соседа и есть лишнее место, так что у меня не было выбора, кроме как сохранять эту привычку.
Не то чтобы я могу по-настоящему отдохнуть, учитывая, что будет завтра, но, когда я внезапно просыпаюсь среди ночи, сомнений у меня нет.
Что-то не так.
Я не открываю глаза. Не хочу, чтобы тот, кто находится в комнате, знал, что я все поняла. Притворившись, что переворачиваюсь во сне спиной к двери, я жду, и все мои чувства улавливают малейшие изменения.
Как же жаль, что при мне нет оружия.
Напряжение доходит до самого пика, и тогда мой рот зажимает чья-то ладонь. Я тут же начинаю брыкаться, но меня обхватывают рукой и разворачивают к себе лицом.
Вот тогда я и узнаю тонкий белый шрам в уголке рта. Я рывком поднимаю взгляд и вижу, как Бун Рунар смотрит на меня темными глазами.
– Чтоб тебя, Лайра, – шепчет он. – Успокойся, а то разбудишь его.
– Это тебя «чтоб», Бун, – шепчу я в ответ и рывком сажусь. – Ты меня напугал. Что ты тут делаешь?
Он смотрит на меня, сидя на корточках у моей кровати.
– Я? – Он качает головой. – А ты сама-то? Аид, Лайра? Серьезно? У этого бога трехголовый демонический пес в качестве питомца.
– Серьезно? А я-то думала, это бог милоты и света, – ворчу я.
Бун сердито смотрит на меня:
– Во что именно ты ввязалась?
– В туеву хучу неприятностей. Как ты узнал, что я здесь?
– В единственном доме Аида, который находится в Верхнем мире, горит свет, – сухо говорит Бун. – Весь мир знает.
А Бун не зря у нас мастер-вор: пробрался даже в то здание, куда закрыт вход. Как оказалось, очень не зря.
– Ладно. – Спорить с ним, пока я сижу на кровати в шелковой пижамке, просто нелепо. – Не важно. Тебя тут быть не должно. Почему ты вообще здесь?
На этом вопросе он серьезнеет.
– Чтобы помочь, если смогу.
Я подаюсь назад; меня рикошетом прошивает недоверие. Двенадцать лет мы знаем друг друга – с тех пор, как он пришел в наше логово, когда мне было одиннадцать. И, учитывая сегодняшний вечер, это второй раз, как он хочет мне помочь. В жизни.
Он понятия не имеет, что я буду делать. Как он мне поможет?
Бун плюхается на другой край кровати и шепотом стонет:
– Ух ты! Просто потрясно.
Матрасы в логове не слишком удобные. «Функциональные» – это еще по-доброму сказано.
Бун со стуком бросает на кровать спортивную сумку – не между нами, но перед собой. Потом открывает и начинает доставать разные вещи. И первые несколько – это одежда.
– Ты трогал мои шмотки? – У меня покалывает волоски на загривке. – Как ты попал в мою комнату?
– Феликс, – отвечает Бун.
Проглотив все вопросы, я смотрю, как он вытаскивает мои вещи из сумки. Наверное, вытряхнул все мои ящики. Не могу решить: то ли я смущаюсь, что он копался в моих шмотках, то ли сейчас уплыву на облачке счастья. Потому что он здесь. Ради меня.
Мой разум берет верх над чувствами, утихомиривая легкомыслие. По крайней мере, мне не придется полагаться на сомнительное чувство подобающего стиля у богов.
А дальше Бун достает…
– Разгрузка?
– Я не знал, что тебе придется делать. И принес все, что смог придумать. – Он пожимает плечами. – Я так подумал, что, если понадобится, ты хотя бы сможешь надеть это под одежду и припрятать кое-что из оружия ради самообороны.
Мне жжет глаза, и я быстро моргаю, аккуратно забирая жилет из его рук.
– Ну… ладно.
– Я уже туда упихал кое-чего.
Я поднимаю брови и начинаю рыться в карманах на молнии и сумочках, где обнаруживаю тщательно упакованные инструменты нашего ремесла: моток проволоки, кусачки, болторез, маленькую отвертку с несколькими сменными битами и даже маленький газовый резак.
Дело в том, что я тоже не знаю, что мне предстоит, но, учитывая то немногое, что описал Аид, воровские инструменты могут пригодиться. Уж точно не повредят.
Я дохожу до последнего кармана на спине, глубокого, с подкладкой из искусственной кожи, но в этот раз роняю то, что вынула, на постель и ахаю. Уставившись на блестящее серебристо-золотое оружие, лежащее там.
Моя реликвия.
Каждый заложник, сдавший экзамены на мастера-вора, магическим образом получает реликвию. Мы верим, что это дары от Гермеса для использования в нашем ремесле. Это единственная ценная вещь, которую нам не приходится красть или сдавать, чтобы наполнить казну Ордена.
Однако, будучи клерком, фактически я не сдавала экзамены. Не было церемонии. Ко мне не должно было попасть ни одной реликвии.
Но однажды на моей кровати появился этот топор.
Серебряный, с золотыми знаками, золотой же ручкой, конец которой обмотан бирюзовой кожей. Круглая печать с головой Зевса отделяет большое лезвие от малого, расположенного с тыльной стороны, больше похожего на наконечник копья.
Я предположила, что один из заложников сыграл злую шутку, чтобы меня застукали с чужой реликвией, но каждый раз, когда я сдавала его в казну, он волшебным образом возвращался ко мне. Никто – то есть абсолютно никто – не знает, что он у меня есть.
– Что это? – Я пытаюсь играть в наивность. Реликвия выглядит как обычная рукоять от оружия или инструмента, как если бы исчезло лезвие, и я вращаю ее так и сяк, как бы пытаясь понять, что это такое.