– Видимо, они вылупляются, когда попадают на воздух, – произносит Зэй рядом со мной. Бесстрастно. Как будто только что открыл интересный научный факт.
Примерно в это время вода внезапно затихает. Только естественный рокот океана тревожит поверхность, пока мы пялимся в глубины.
– Они мертвы? – спрашивает Майке.
– О боги, надеюсь, – бормочет Джеки.
Раздается лязг и всплеск, и один из моих скелетов выныривает из воды, поддерживая себя костяным хвостом. Он салютует мне и немедленно рассыпается, кости раскатываются и уходят на дно пещеры, явно как и у двух других скелетов.
– Они все мертвы. – Я плюхаюсь на камни и откидываюсь на спину, уставившись на геометрические узоры над моей головой. И усмехаюсь в порыве чистейшего облегчения. – Один Подвиг выполнен.
Из моей груди вырывается смешок. Я слышу, как кто-то издает похожие звуки; я знаю это состояние – нечто среднее между облегчением, шоком и не проходящим ужасом: до нас доходит реальность.
Мы справились с одним. И никто не погиб.
Внезапно рядом раздается крик Исабель – душераздирающий вопль, исполненный такой муки, что странно, что на нас не обрушилась пещера. Я резко сажусь и вижу, как она лихорадочно разматывает окровавленную толстовку на ноге.
Только вместо ран, где вонзились зубы, там… дыры. Дыры в ноге, почерневшие, как пепел, и они становятся глубже и шире, как будто жрут ее живьем, под нашими взглядами, полными омерзения.
– Помогите ей! – кричит кто-то.
Исабель извивается и вопит, держась за бедро, как будто так может заставить все прекратиться, но следы от укуса поглощают ее плоть так быстро, что уже подползают к колену. Я рывком вытаскиваю смотанную тонкую веревку из кармана разгрузки и затягиваю на ее бедре, как жгут, чтобы не дать горению, или что это там такое, подняться выше, но обугленная плоть проходит обвязку, как будто ее там нет.
Исабель дугой изгибается на камнях, ее ужасные вопли эхом разлетаются по всей пещере, и мне кажется, что внутри я кровоточу вместе с ней, как будто каждый крик рвет меня когтями. Никогда не слышала такого ужасного звука. Я подползаю ближе и беру девушку за руку. Это все, что я могу.
Она смотрит на меня, и в ее глазах не только мучение и страх… но и знание. Она знает, что умрет и что никто ей никак не поможет.
– Я здесь. – Что еще я могу сказать?
Потом Исабель испускает долгий вздох, смесь крика со стоном, а потом у нее закатываются глаза, и она теряет сознание – явно от боли. Но ее тело все еще мучается, и грудь быстро вздымается и опадает, а конечности дергаются, как будто она пытается бороться. Сейчас она обуглена уже до талии. Мы можем только смотреть, беспомощные и парализованные, а ее плоть разъедает все дальше, пока, издав предсмертный хрип обугленными губами, Исабель не застывает, больше не дыша.
Больше ей не больно.
Она похожа на тела, которые в кино вытаскивают из пожаров, – труп, сожженный до неузнавания. Вот только кино не может передать эту тлетворную вонь. Я понимаю, что до сих пор держу ее за руку, и мягко отпускаю, а потом вытираю ладонь об одежду.
Сэмюэл снимает толстовку и накрывает ею тело, насколько ее хватает, а потом кладет руку мне на плечо, и я дергаюсь от прикосновения.
– Ее больше нет.
Это кажется невозможным. Она только что была здесь. Она только что…
– Поздравляю! – гремит с неба голос Зевса.
Зевса, не Посейдона. Бог океанов явно злится на себя за то, что придумал испытание, лишившее его собственной поборницы, а следовательно, выбыл из Тигля. Надеюсь, он подавится этим провалом.
– Вы завершили первый Подвиг, поборники. – Слова бога эхом разносятся вокруг. – Молодцы.
«Не все из нас, ублюдок». Я не могу заставить себя отвернуться от того, что осталось от Исабель.
– И победитель сегодняшнего состязания… поборник Деметры, Диего Перес, что определил причину, почему яйца вылупляются, и остановил процесс.
Бог делает паузу, наверное давая нам шанс поаплодировать или что там еще. Меня тошнит.
– Диего, за сегодняшнюю победу ты заработал награду. Кольцо Гига.
Я смутно осознаю, что в пещере вспыхивает свет, но не поворачиваюсь посмотреть, как Диего получает свой кровавый приз.
Голос Зевса благостен:
– Этот волшебный артефакт дарует своему носителю возможность становиться невидимым по желанию.
А Дексу эта невидимость очень помогла, ага.
– Давай же, поборник, – говорит Зевс.
Я наконец-то поднимаю взгляд и вижу Диего, стоящего над упредительными словами, врезанными в камни. В воздухе перед ним парит золотое кольцо толщиной в мой большой палец. Он не шевелится, только смотрит туда, где рядом со мной лежит Исабель, частично накрытая толстовкой.
– Возьми его, – подбадривает его Зевс. – Оно твое.
Ощущение пузырьков, наплывающее с каждым исчезновением и проявлением в новом месте, забирает меня из пещеры, где я сижу рядом с телом Исабель, на черный мраморный пол, мокрую и несчастную. В поле моего зрения появляются две ноги в ботинках. Если ноги могут злиться, эти точно это делают.
– О чем ты думала, Лайра? – рычит на меня Аид. Нет, не рычит… взрывается, как петарды на новогодних улицах.
Последнее, что мне нужно после того, что я только что пережила, – это чтобы на меня кричали. А чего он вообще злится? Я не победила, но ведь и не сдохла, чтоб его.
– Зубы дракона?! – гремит он следом.
О.
Фраза о зубах дракона напоминает о том, как я слышала его голос в своей голове.
Но я не спрашиваю.
Я ничего не говорю.
– Где ты взяла… – Аид резко замолкает. А потом его голос, наоборот, становится тише: – Вор, который принес тебе твои вещи. Он дал их тебе.
Я не буду навлекать на Буна беду за помощь мне.
– Он тебе и топор дал?
Тут я резко поднимаю взгляд:
– Я…
Аид достает из ниоткуда другой топор, который выглядит точно так же, как мой.
– Они парные, – говорит он. – Один подарил их старшему сыну Кроноса после того, как мы заперли титанов в Тартаре.
Так вот что это за символ на рукояти! Я думала, это Зевс, а это Один. Наверняка Зевс тащился оттого, что подарок получил Аид, учитывая, что тогда царем богов был как раз сам Громовержец.
– Я думал, что потерял один около десяти смертных лет назад. – Аид пристально смотрит на топор, который я до сих пор сжимаю в руке. – Видимо, нет.
Мои глаза расширяются так сильно, что это почти больно.
– Он просто появился и не позволял мне от себя избавиться, – говорю я.
Аид вешает свой топор в одно из колец на кожаной перевязи, которую он снова надел.
– Мне не важно, откуда он у тебя. Ты воспользовалась им на глазах у богов.
– Они подумают, что это просто выкидной нож.
– Уверяю тебя, они прекрасно знают, что это, – огрызается Аид. – И это уже две реликвии, и ни одна не получена от меня. Проклятье, Лайра. Мы уже испытываем судьбу с жемчужинами.
Вот об этом я тогда заботилась в последнюю очередь.
– Нет правил, запрещающих проносить на Тигель свои реликвии, – тихо говорю я. – Скажи даймонам, откуда они у меня.
Неправильная фраза, судя по тому, как его молчание обжигает меня.
– По-твоему, это смешно? – наконец бормочет Аид.
Вот уж нет.
– Я не улыбнулась, – указываю я.
– Только два других поборника сегодня использовали свои дары. Один – чтобы выжить, второй – чтобы победить в Подвиге.
Я хмурюсь:
– Диего использовал дар, чтобы победить?
– Да ты издеваешься, – на выдохе скалится Аид. – Как ты думаешь, что это было за свечение?
Свечение? Какое свечение?
– Я это пропустила. Была слишком занята, пытаясь не сдохнуть.
– Его дар – Ореол героизма. Он дает ему усиление всех четырех добродетелей: Разума, Сердца, Отваги и Силы. Он появился у него над головой, пока поборник решал проблему.
Ну… вот хрень.
– Этот дар сделает его непобедимым.
– А должна ты спрашивать, – и он снова вернулся к громовым раскатам, – почему более ни один поборник не прибегнул к своим дарам, хотя они могли.
Он прав. Он прав, но я не могу с этим сейчас разбираться.
Я ложусь спиной на прохладный пол и закрываю глаза предплечьем. Приходит смутная мысль, что мы снова в доме Аида на Олимпе. У меня сейчас просто нет сил на это реагировать.
– Ты вздремнуть решила, чтоб тебя? – Я чувствую, как он нависает надо мной.
Я не открываю глаза.
– Ты не можешь… дать мне минуту?
Зловещая тишина, установившаяся в комнате, отращивает клыки и когти тем острее, чем больше я тут лежу. И наконец она пробивает измотанность, шок и скорбь, поддерживающие меня в состоянии онемения.
Я слабо выдыхаю:
– Как давно кто-нибудь заставлял тебя ждать?
– Я. Не. Жду. – Каждое слово обрывается на конце так, словно Аид откусывает звуки.
И я не знаю, что такого в том, что сейчас он ведет себя как тварь, – возможно, надменный эгоизм, типа «я всемогущий бог», – но из меня вырывается смех. Резкий лающий звук, который удивляет меня примерно так же, как и Аида, и который проглатывает тишина его усиливающегося гнева.
Но теперь я сломала печать и не могу остановиться. Смех льется из меня, яростный и напряженный. Я умудряюсь сесть, но, серьезно, я не могу остановиться.
Я смеюсь так долго, что Аид, хмурясь, опускается передо мной на колени.
– Лайра?
Слезы текут по моим щекам, я качаю головой, лицо и живот начинают болеть от болезненного веселья, цепко держащего меня в своей хватке.
Раздражение проносится по чертам лица Аида, сжимая идеальные губы в тонкую линию.
– Лайра, прекрати.
Потом Аид хватает меня за плечи. И как только он касается меня, смех прекращается, внезапно обрываясь, и я пялюсь на него.
И на меня наваливается все.
Я обещала себе не плакать. Не плакать, проклятье. У меня уходят все силы на то, чтобы сдержать эмоции. Мне как будто приходится заставить себя онеметь, чтобы их не чувствовать. Я знаю, что пялюсь на Аида, но на деле его не вижу: я устремилась в себя. Если бы я сделала что-то подобное на глазах у Феликса, он бы велел мне подобрать сопли, а может, даже привел меня в чувс