Я тоже начинаю это понимать.
– Все с ним было… нормально.
Ее взгляд делается задумчивым:
– Это была неприятная смерть.
– Да.
– Я могла бы поднять тебе настроение. – Она подступает ближе и касается моей руки. По телу разливается тепло, и я чувствую, как скованные напряжением мышцы расслабляются. – Не желаешь ли.
Я отдергиваю руку и зажимаю уши.
– Спасибо, но лучше я проработаю все сама.
Наверное, сейчас я говорю слишком громко.
Афродита дуется, а потом я читаю по ее губам:
– Ладно.
Когда я опускаю руки, она говорит:
– Аид испортил мне веселье, когда тебе все рассказал. Я всего лишь хотела забрать у тебя печаль. Хотя бы ненадолго.
Если тепло, которое я почувствовала, хоть на что-то указывает, то я прекрасно понимаю, что она имеет в виду.
– Э-э… очень милое предложение.
По-своему, по крайней мере. Она хотя бы не пытается мне навредить. Я оглядываюсь, понимая, что мы тут одни.
– Но Аид велел ничего мне не позволять, – угадывает Афродита.
Я не могу не усмехнуться:
– И это тоже, но в целом… Я заслужила печаль. И хочу ее чувствовать.
Это заставляет богиню рассматривать меня, наклонив голову, и я пытаюсь не ерзать под ее откровенным, испытующим взглядом.
– Молодец, маленькая смертная. Большинство из твоего рода воспользовались бы передышкой и не оглядывались назад.
Наверное, да. И, может, я дура, что отказываюсь.
Афродита машет рукой на тропинку:
– Если пойдешь туда, через квартал развлечений на той стороне, то найдешь храмы, куда мы ходим слушать молитвы. Может, тебе захочется почтить там твою павшую соперницу.
«Мою павшую соперницу». Как будто эта богиня тут ни при чем. Но, как и говорил Аид, мы для них бабочки, а Афродита сейчас проявляет доброту. Видимо, божества сложны, как и смертные.
– Но будь осторожна. – Она бросает взгляд на мои руки. – Надеюсь, ты действительно умеешь пользоваться своим оружием.
Другими словами, следить за тылами. Понятно.
– А ты и правда славная. – Слова выскакивают сами собой, и я мямлю: – Прости.
Афродита смеется:
– Не говори остальным. – Она закатывает глаза. – И так сложно добиться, чтобы тебя воспринимали всерьез, когда любовь противостоит силам вроде бурь, войн, знания и смерти.
– А мне кажется, что любовь может успокаивать бурю, заканчивать войны, делать глупцов из умных людей и наводить мосты между жизнью и смертью. Разве это не делает ее самой могущественной?
Афродита смотрит на меня с чем-то вроде… признательности. И излучает тепло так, что мне хочется подвинуться поближе, чтобы еще немного понежиться в этом сиянии.
– За это, Лайра Керес, я поделюсь с тобой секретом.
Я только моргаю.
– На самом деле двумя, потому что я поняла, что ты мне нравишься. – Она улыбается – не так, чтобы дух захватило, но самокритично, как будто не может поверить, что это признала. – Первый: мой Подвиг будет посвящен тому, кого ты любишь больше всех на свете.
О. Мои плечи резко опускаются, а разум наводняет страх, которого я в себе даже не осознавала. Я не люблю никого. Конечно, есть Бун, но я не уверена, что влюбленность – или восхищение, если уж на то пошло, – считается за любовь. А больше никого нет. Не особо. Это ни Феликс, ни мои родители. Я давно поняла, что будет глупо вообще впускать кого-нибудь в сердце. Билет в один несчастливый конец, учитывая мое проклятье.
Я отметаю воспоминание об объятьях Аида. Это тоже не любовь.
А что, если у меня никого нет? Ох, боги благие. Я приду на Подвиг Афродиты, и весь бессмертный мир будет смотреть. Аид будет смотреть. Если у меня никого нет, слова «унижение» будет для этого мало.
Афродита умудряется улыбаться утешительно и довольно одновременно при взгляде на ужас, который явно сейчас отражается у меня на лице. Богиня неловко похлопывает меня по плечу, потом откашливается и продолжает:
– Второй секрет – скорее… предупреждение.
Я жду.
– Аид – один из моих любимчиков, – признается Афродита. Легкий ветерок подымает пряди, выбившиеся из узла, художественно развевая их вокруг лица. – Но в этом Тигле у него есть тайная заинтересованность. Я ее еще не разгадала, но я его знаю. Он ничего не делает без конкретной причины.
«Я верил, что тебе хватит сил выжить в Тигле. Есть и другие причины, но я правда так подумал», – слова Аида гремят у меня в голове.
Другие причины.
– Ты предупреждаешь меня ему не доверять? – спрашиваю я.
– Я предупреждаю, что с моим братом все не то, чем кажется. – Афродита пожимает плечами, как будто это пустяк, но ее взгляд не отрывается от моего. – И когда он чего-то хочет, он может быть самым беспощадным из всех нас.
Бушующий торнадо моих мыслей затягивает предупреждение Афродиты, и меня не отпускает. Я снова и снова повторяю про себя каждое слово, направляясь дальше по тропинке.
Я не особо обращаю внимание на окружение, пока не осознаю, что я снова оказалась посреди зданий, выстроившихся вдоль булыжной мостовой, которая выглядит как древнегреческая версия идиллической Мэйн-стрит в США или европейской городской площади.
И я здесь далеко не одинока. Улица полна богов, полубогов, нимф, сатиров и кентавров; все в современной одежде – по крайней мере, те, кто носит одежду. Большинство не обращает на меня внимания, хотя пару взглядов я на себе ловлю. И все же здесь, кажется, достаточно безопасно, пусть даже сумерки омрачили небо.
Должно быть, это и есть квартал развлечений, о котором говорила Афродита. Никогда не думала, что богам и богиням могут быть нужны развлечения. Я всегда полагала, что мы, смертные, восполняем для них эту нужду. Но, крутя головой в попытке все рассмотреть, я вижу несколько ресторанов, галерею искусств, библиотеку, СПА и даже клуб, из открытых дверей которого доносятся мощные басы.
Кажется, боги тоже хотят просто повеселиться.
Я ловлю на себе взгляды, но до меня никто не докапывается. Несмотря на это, я стараюсь не ослаблять бдительность. Взрыв смеха выплескивается на улицу впереди, и я следую за этим звуком к зданию на углу и читаю вывеску над входом: «Заведение Бахуса».
Дионис здесь использует римское имя?
«Хватит фокусироваться на мелочах, Лайра».
Гораздо интереснее тот факт, что бог вина и пиров, похоже, владеет баром на Олимпе.
– Логично, – бормочу я себе под нос. Но не только из-за того, кто он. Существует достаточно историй про пьяных богов и младенцев, получающихся в результате, чтобы я осмелилась предположить: Дионис до хренища зарабатывает на этом своем заведении.
«Может, тут и кто-то из поборников будет?»
Это место не хуже любого другого, так что я захожу внутрь.
А внутри заведение… не оправдывает ожиданий.
Похоже на все виденные мной пабы смертных. Я ожидала чего-то такого же эффектного, как и снаружи, но не свезло. Вдоль одной из стен тянется барная стойка – да, из белого мрамора, но все же, – вокруг стоят деревянные столики разных размеров, а окна выходят на улицу. Над стойкой висит несколько телевизоров с трансляциями спорта и новостей смертных и корейскими сериалами. Это кажется удивительнее всего. Я не представляла себе богов и богинь, собирающихся с пивом посмотреть ящик.
Бар заполнен. Я не узнаю все лица (слишком много богов надо вспоминать, и я не уверена, что все они здесь греческие), но, кажется, опознаю Эйрену – богиню мира, Гибрис – богиню дерзости и Трасоса – бога отваги. Про это дело должен быть анекдот. Заходит поборник в бар…
– Лайра?
Я останавливаюсь. Барменша смотрит прямо на меня.
– Э-э… – Я оглядываюсь, но позади никого нет. – Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Она одета в готическом стиле, с темно-красными прядями в черных как смоль волосах и с черным макияжем вокруг глаз, а на губах играет жалостливая улыбочка в стиле «о, глупая смертная».
– После сегодняшнего дня мы все тебя знаем, милая.
Ясно. Поборница Аида в Тигле. Все боги смотрят.
Она добавляет:
– Отлично справилась с первым Подвигом.
Кажется, мне пора привыкать к поздравлениям с выживанием там, где прямо на моих глазах погиб другой человек. Не желая никого обижать, я киваю.
– Я Лета, – представляется она. – Богиня забвения и беспамятства. Кажется, тебе бы такое пригодилось.
Во мне вспыхивает раздражение: как же легко меня прочесть.
– Все в порядке. Я ищу своих коллег-поборников. Ты их тут не видела?
– Аид придет? – Лета косится мне за плечо.
Мне признать, что я одна?
Я не отвечаю слишком долго, и она проницательно щурится:
– В таком случае тебе, скорее всего, не стоит быть здесь.
– Выключи это дерьмо! – слегка невнятно орет голос из дальнего угла.
Знакомый голос, который я слышала буквально сегодня утром.
Я опасливо оглядываюсь и наклоняюсь, чтобы заглянуть за колонну. Ну конечно, за столом сидит Посейдон, все еще в своих чешуйчатых штанах, синие волосы собраны в небрежный пучок. Бог откровенно пьян, как пресловутый сапожник, и щеголяет здоровенным фингалом под глазом.
Срань. Лета права. Мне правда не стоит здесь быть.
Я хмуро прослеживаю его взгляд к одному из телевизоров, и у меня внутри все сжимается. Я не слышу репортаж, но мне и не нужно. Буквы на экране прямо говорят мне, кто эта женщина. Она вещает с трибуны, полной микрофонов, окруженная, судя по всему, семьей, и у меня падает сердце.
Надпись внизу экрана гласит: «Тело королевы красоты Исабель Рохас Эрнайс было возвращено богами. Эстефания Россио, с которой они дружили десять лет, высказывается против Тигля и греческого пантеона».
Скорбь, искажающая лицо подруги Исабель с покрасневшими и опухшими от рыданий глазами, настолько откровенна, настолько нечеловечески глубока, что я едва могу на нее смотреть.
Лета наливает напиток кому-то из гостей, но бросает взгляд в дальний угол.
– Посейдон не в настроении. Я бы держалась подальше на твоем месте.