Я оба раза вздрагиваю от шума. Понятия не имею, насколько хороший слух у богов.
Зэй показывает в одном направлении и потом на меня, прежде чем убежать в другую сторону – вверх по склону горы, в рощу вечнозеленых деревьев, где каждый шаг звучит очень громко. Значит, мне никаких деревьев. Я разворачиваюсь и добираюсь до угла здания, осторожно озираясь.
– Лайра Керес! – ревет Посейдон.
Его голос звучит издалека, так что я пробегаю между храмами Гермеса и Афины к дороге, потом останавливаюсь, прячась в тенях. Я не слышу, чтобы Посейдон тут же побежал в мою сторону, так что добираюсь до дальнего угла храма Афины и осторожно высовываю голову. Солнце наконец село, и я чуть успокаиваю дыхание. Возможно, я смогу добраться огородами до дома Аида по темноте без лишних происшествий.
Неуловимо быстрое движение рук и теней – и я уже схвачена сзади и прижата к высокой широкогрудой фигуре: одна рука обхватывает меня за талию, а вторая прижимает к моему горлу нож. Он еще не порезал меня, но прижат так, что я резко вдыхаю, а сердцебиение и разум становятся неверными от страха. Обе мои руки притиснуты к телу. Я ничего не могу сделать ни с топором, ни с жемчужиной.
– Ты, – говорит Посейдон. – Это ты виновата, что моя поборница мертва.
О преисподние.
Я стою смирно и ничего не говорю. Разум мечется в поисках какого-то выхода. Что угодно сказать или сделать.
«Думай, Лайра».
Должен быть способ как-то его остановить.
– Думаешь, ты сможешь победить? – спрашивает он, жарко дыша мне на половину лица и воняя пивом. – Не сможешь. Думаешь, хоть кто-то будет тебе истинным союзником?
О боги. Он подслушивал?
Посейдон резко усмехается:
– Даже этот жалкий щенок Аридама предаст тебя. Остальные поборники уже планируют использовать тебя, чтобы пройти следующий Подвиг, а потом уничтожить. Он тебя просто заманивает.
Вихрь моих мыслей спотыкается об эти слова.
Посейдон говорит правду? Мной просто играют? Прошлый опыт и проклятье поднимают свои уродливые головы.
«Соберись. Выберись отсюда живой. Потом будешь волноваться насчет Зэя».
Если я только смогу добраться до жемчужины…
– Почему, во имя Тартара, мой брат выбрал тебя? – Его голос становится злее. – Наверное, ему очень не хватало потрахушек со времен смерти Персефоны.
Я ахаю:
– Дело не…
– Надеюсь, тебе с ним понравилось, маленькая смертная. Потому что я сделаю тот раз твоим последним. – Хватка Посейдона становится крепче, нож врезается в кожу глубже. Вспышки боли хватает, чтобы я заскулила. – Даймоны считают, что могут что-то со мной сделать, ну и хрен с ними, – рычит он. – Если я не смогу победить, то Аид, сука, не сможет по-любому.
Мое стремительно стучащее сердце проваливается куда-то к желудку.
Низким прерывистым голосом я уточняю:
– Ты всерьез угрожаешь поборнице бога смерти?
Лезвие совсем чуть-чуть отходит от моей шеи. Вопросы заставляют людей делать так неосознанно, пока они размышляют. Судя по всему, богов тоже.
В этот момент я бью головой назад и встречаюсь затылком с острыми гранями носа и подбородка Посейдона. В ухе раздается его стон, от шока он опускает руки, и я бью его локтем в живот. Он падает – вероятно, потому, что пьян.
– Я насажу тебя на трезубец, – кричит он.
Я бросаюсь влево, поднося ко рту жемчужину.
Вот только когда я поворачиваюсь, оказывается, что я несусь прямо в крепкие объятья Аида. Черты его лица ночью выглядят грубее, но в темноте они кажутся гораздо более привычными. Может, потому, что так мы познакомились.
Я недолго его знаю, но еще никогда не видела настолько разгневанным. Даже когда он орал на меня.
Та злость была большой, громкой и полной досады. Сейчас он такой холодный и закрытый, что меня пробивает дрожь.
– Он тебя не тронул? – Голос его мрачный, как сажа.
Потом его руки проходят по всему моему телу. Без сексуального подтекста, просто осматривает меня, проверяет, все ли в порядке. И все равно в местах касаний расплывается тепло.
Потом Аид обнимает ладонями мое лицо:
– Ты не ранена, Лайра?
Тепло собирается в теле, которое с каждой секундой начинает размякать все больше. Мне нельзя так слабеть рядом с богом смерти, и плевать, насколько кажется, что ему не все равно. Это ужасная идея.
– Я цела.
Аид слегка расслабляется. Всего на секунду его распаленный взгляд встречается с моим, и… вот оно. Снова это чувство. Он стоит передо мной, всего лишь касается моего лица, но его губы все равно что уже на моих и пробуют их на вкус.
Пока его взгляд не падает на мою шею, и это ощущение мгновенно пропадает, когда Аид застывает. Я понимаю, что он видит порез, оставленный ножом Посейдона. Его глаза сужаются, и эта ледяная, сдерживаемая ярость снижает температуру еще на десяток градусов, так что у моих мурашек бегут мурашки.
«О боги. Так вот как выглядит настоящая злость».
– У нее кровь, – говорит он отрывисто.
Он говорит не со мной. Он говорит с Посейдоном, который все еще сидит на земле и немного покачивается. Бог океанов сереет от ужаса.
Аид отходит от меня и присаживается на корточки перед вторым богом.
Он вынимает рукоять ножа из ослабевшей ладони Посейдона и поднимает клинок. Острое лезвие ловит и отражает свет луны, когда Аид указывает им на меня, не разрывая зрительного контакта со своим братом:
– Она моя. А я защищаю то, что мое.
Он ловко переворачивает нож – теперь лезвие смотрит на бедро Посейдона – и замахивается.
– Не надо! – Мой голос тих, но Аид немедленно останавливается, его взгляд резко бросается ко мне. – Не ради меня, – добавляю я.
Бог смерти прищуривается с таким выражением, что потеющий Посейдон отшатывается, хотя Аид и смотрит на меня.
– Не ради тебя? – вкрадчиво спрашивает он, и его голос сейчас звучит особенно опасно. – Ладно. Тогда ради меня. Потому что ты моя, а он посмел угрожать тебе, не говоря о том, что пустил тебе кровь.
Опять это слово.
Это властное, мать его, слово. Я должна протестовать. Я должна сопротивляться и возмущаться. Потому что я никому не принадлежу. Даже Ордену. Вот чего я не должна, так это чувствовать темное возбуждение, прокатывающееся по всему моему телу, приносящее мне восхитительное, захватывающее дух, стягивающее весь мой жар воедино безумие. И мне уж точно не должно это нравиться.
Но это так. Мне нравится. Очень.
«Нет. Ни за что. Будешь хотеть Аида – и это кончится очень печально».
– Именно, – говорю я. – Я твоя. Ты выбрал меня, а я собиралась разобраться своим способом, чтоб его. – Из какой преисподней взялись эти слова? Последнее, что я должна делать, так это признавать, что я – его.
В глазах Аида вспыхивает нечто. Нечто опасное. Нечто настолько соблазнительно победоносное, что мое тело инстинктивно вздрагивает.
Я понятия не имею, какой реакции я ожидала. Определенно не того, что он всадит нож в землю возле ноги Посейдона, заставив бога вскрикнуть.
– Иди проспись, брат, – говори он голосом, полным серы и пламени, и кожа натягивается на его скулах. – Ты проиграл. Смирись с этим.
Аид исчезает. Только чтобы появиться прямо передо мной, обвить меня руками и исчезнуть уже вместе со мною.
Я понимаю, что мы вернулись в олимпийский дом Аида, потому что меня окружает красное и черное, но не успеваю понять, в какой мы комнате, поскольку Аид немедленно прижимает меня к стене, а его губы накрывают мои.
И… о боги. У меня проблемы. Потому что я целую его в ответ.
И не так, как было в тот раз.
Тот поцелуй начался без плотского желания и превратился в нечто иное. Этот? Этот уже нечто иное.
Он берет жар и дрожь, которые и так свирепствуют во мне, и превращает их в тысячу ощущений, от которых разум заполняет туман, а тело вспыхивает. Я никогда не целовалась до него, но мечтала об этом. Хотя никогда не представляла ничего подобного. Как будто Аид хочет поглотить меня. Как будто я хочу, чтобы он это сделал.
Его бритвенно-острый контроль над всем крошится по краям.
Из-за меня.
Я не знала, что могу чувствовать себя так.
Все во мне собирается плотнее и плотнее, конденсируется, как чувство без выхода, и с моих губ срывается стон, когда я целую его в ответ.
Но от одного этого тихого звука Аид внезапно застывает, потом отстраняется и прижимается своим лбом к моему.
– Твою мать, – бормочет он.
И я понимаю, что ошиблась. Он утрачивает контроль не из-за меня, а из-за своей поборницы. Я напугала его сегодня, потому что он мог потерять свое место в Тигле. Если он так боится проиграть, значит, причина должна быть невероятно важна.
Я глубоко вдыхаю, чтобы сказать что-нибудь. Что угодно.
Но Аид уже исчез, оставив лишь клуб дыма на том месте, где он стоял, прижимаясь ко мне, и запах горящей серы остро бьет в ноздри. Я ежусь, когда жар от его прикосновений спадает, оставляя только холод.
И сожаление.
Я не знаю, как вообще смогла уснуть после всего, но все же уснула. Да так крепко, что, несмотря на все обучение, понятия не имела, что в моей комнате кто-то есть, пока Аид не разбудил меня, тряся за плечо.
– Второй Подвиг сейчас начнется, Лайра.
Я смаргиваю сон из глаз, чтобы хоть как-то сосредоточиться на его лице, зависшем над моим, и на его губах. Что он сделает, если я его поцелую?
Глаза Аида сужаются:
– Лайра?
– Что? – Я вдавливаю голову в подушку.
При появлении бога в моей комнате мне явно следует встрепенуться, но я какая-то медленная и квелая. И это все Аид виноват. Я ворочалась всю ночь, представляя, как его рука ползет по моему…
– Следующий Подвиг, Лайра. – Он вытаскивает подушку у меня из-под головы. – Это Гермес. Одевайся, быстро…
Он срывает с меня одеяло – и матерится.
Его слова оглушают меня, словно колокол, к которому я слишком близко подошла, или, может, это все из-за ощущения пузырьков внутри, когда взгляд Аида оказывается прикован к полоске моего обнаженного живота. В любом случае мозг запускается пинком адреналина слишком поздно, потому что я уже пропадаю.