Без разгрузки.
– Сука, – снова ругается Аид.
Я не отворачиваюсь, сосредоточиваясь на вихре в серых глазах.
И могу думать только о том, что я в пижаме, без одежды и инструментов… или хотя бы обуви. А еще – без жемчужин и оставшихся зубов дракона, а особенно без моей реликвии.
Все это мелькает у меня в голове вместе с мыслью о том, что в глазах Аида есть пятнышки золота в серебре… почти как у меня.
– Ты сможешь, звезда моя. – Его голос следует за мной в пустоту. – Скоро увидимся.
Не самые утешительные слова из уст царя Нижнего мира.
Когда я снова проявляюсь, то тут же с воплем наклоняюсь вперед, чтобы удержать равновесие… над пустотой. Мои руки вращаются, как крылья мельницы, пока я топчусь на крохотном прямоугольном карнизе, но я вздыхаю с облегчением, когда натыкаюсь задницей на стену сзади.
Я рывком выпрямляюсь как можно сильнее, и мои пальцы отчаянно ищут, за что ухватиться на отвесном склоне за моей спиной.
Я стою так добрую минуту, ловя равновесие и ожидая, пока желудок перестанет крутить, а сердце – колотиться в груди. И медленно выдыхаю. Чуть не сверзилась. Прямо передо мной вершины гор – и облака.
Гермес. Надо было догадаться, что будет верхотура. Этот бог любит летать.
В моем нутре зарождается искра гнева, не сжигая страх, но давая мне толчок: мне нужно сделать больше, чем просто стоять тут и пытаться не упасть. Посмотрев вниз, я вижу, что крохотный карниз, на котором я топчусь, не является частью скальной стены за моей спиной. Я умостилась на каком-то цементном блоке около тридцати сантиметров длиной во всех направлениях, который выдается из склона горы. Только ноги поставить.
Растопырив руки, чтобы держаться за гору, я поднимаю взгляд – и вижу звезды и верх какого-то стеклянного цилиндра, окружающего меня. Я как будто жук в банке без крышки.
– Да вы издеваетесь. – Мой голос отскакивает от стеклянных стен с трех сторон: они примерно в полуметре от меня и не касаются платформы, на которой я стою.
Мои слова немедленно уносит свистящий порыв ветра, что вьется у моих ног в пустоте по краям платформы и играет каймой шелковых пижамных штанов цвета лаванды у меня на лодыжках. Я покрываюсь гусиной кожей: ледяной ветер вдобавок к холоду от цементного блока, просачивающегося под кожу моих босых ног… Мне становится только хуже при мысли, что один шаг вперед – и я полечу в ничто между стеклянной стеной и краем платформы.
Отвесное падение (если эхо моего голоса было каким-то показателем), а внизу – терпеливо ждущая смерть.
Я бросаю взгляды влево и вправо и осознаю, что в пижаме я тут не одна. Стеклянные стенки отделяют меня от других поборников, опасно балансирующих на своих цементных блоках метрах в трех друг от друга. Это объясняет, почему я не слышу ничего, помимо приглушенных звуков. Зэй слева от меня, и, когда наши глаза встречаются, я не могу не вспомнить насмешку Посейдона.
Я робко улыбаюсь, а потом смотрю вправо и сглатываю.
– Да катись все в Тартар.
Гермес явно решил меня затравить.
Справа от меня Декс, и его бритая голова красуется ко мне затылком, будто он пытается привлечь чье-то еще внимание. Почему он уже одет в свою форму? Он в ней спал? Его мощное тело загораживает другое, поменьше, но на миг я вижу лицо Римы: карие глаза округлились, а полные губы от страха сомкнуты в ниточку.
За этими двумя высовывается поборник Артемиды, Ким Дэ-хён, и я могу разглядеть его лицо. Он не одет в зеленый цвет Силы, потому что в пижаме, как мы с Зэем. Ясно: значит, не только нас застали врасплох. Но почему Дэ-хён спокоен, а все прочие явно боятся?
За ним я улавливаю вспышку рыжих волос Нив, а за ней – макушку Джеки, единственной блондинки и самой высокой женщины в наших рядах. Ей явно нелегко из-за широких плеч, ведь Джеки слишком много двигается. Я хочу крикнуть, чтобы она стояла спокойно, но она не услышит. Дальше мне не видно из-за изгиба горы, но я уверена, что остальные там.
«Пожалуйста, только бы никто уже не упал».
Облака за нашей стеклянной баррикадой приходят в движение, и Гермес вместе с четырьмя даймонами – по двое с каждой стороны – грациозно взмывает в ночное небо и зависает перед нами. Крылышки на его сандалиях трепещут размыто, как крылья колибри. Он стройнее, чем большинство других богов-мужчин, а в черных, почти кошачьих глазах под черной же челкой светится острый ум. Его бледная кожа сияет, как будто луна – его личный софит.
– Добро пожаловать, поборники, на ваш второй Подвиг Тигля!
Понеслась.
– Сегодняшний подвиг посвящен сообразительности и стратегии, – объявляет Гермес. – Вам нужно будет обдумать ход своей игры.
Он улыбается, как злодей в плохом кино.
– Ваше испытание – разгадать загадку.
У меня в желудке завязывается гордиев узел. Я ужасно разгадываю загадки. В школе я нормально справлялась, – да, воры ходят в школу, – но загадки? Просто нет.
– Эту головоломку я представлю вам через минуту, – говорит Гермес. – Но сперва – правила.
Ну конечно, еще и правила.
Гермес раскатывает перед собой не что иное, как свиток.
– У меня тут целый список. Я буду читать лишь раз, так что будьте внимательны. Каждому из вас будет дозволено только три вопроса, чтобы разгадать загадку правильно.
Я быстро смотрю на Зэя, чей прищуренный взгляд прикован к Гермесу.
– Возможно, вы заметили, что все стоите на доске в тридцать сантиметров длиной? – Гермес смотрит на нас снизу вверх. – Тридцать сантиметров – это двенадцать дюймов. За каждый вопрос любого поборника все остальные будут терять один дюйм от доски.
Я тяжело сглатываю, вытирая о пижаму внезапно вспотевшие руки. На скольких дюймах я удержусь, если придется? Самым высоким чемпионам с самыми большими ногами – Сэмюэлу, Дексу, Джеки – придется хуже всего, но тридцать сантиметров – это не то чтобы много места для любого из нас.
– Когда вы зададите один из трех вопросов, – говорит Гермес, – к вашей доске прибавится шесть дюймов.
Ясно, понятно. Доска укорачивается, когда другие задают вопросы, но можно задавать свои, и это отыграет дюймы. Баланс, мать его. Но раз мы все начинаем с двенадцати дюймов, у всех все должно быть в порядке. Надеюсь.
– После того как вы зададите третий вопрос, у вас будет пять минут, чтобы дать ответ на загадку. Если не успеете, ваша доска исчезнет. Если ответите вовремя, но неправильно, вы потеряете все дюймы, с которыми начинали. Вам повезет, если остальные так и не зададут все свои вопросы.
Вечно долбаный подвох.
– Если вы первым ответите верно, вы получите мои таларии на все время Тигля и слетите с этой горы.
Крылатые сандалии, способные унести обладателя из каждого Подвига, стоят на вес золота. Я уже чувствую, как некоторые чемпионы решают получить их во что бы то ни стало.
– Когда победитель будет определен, оставшимся выжившим поборникам придется спуститься вниз.
В пижамах и без обуви?
Видимо, Гермес может быть жесток так же, как и другие боги.
– Спуск коварный, и возможно, что доберутся не все.
Почему у меня внезапное чувство, что настоящий Подвиг – не загадка, а задача пережить спуск с горы? Босоногая, в пижаме – если я не выиграю это испытание… я точно не вернусь живой.
Гермес делает жест рукой, и перед нами появляются три женщины. Они сидят, скрестив ноги, на пушистых облачках, и сразу становится очевидно, кто это, поскольку они и здесь не прерывают своего занятия. Каждая усердно работает со своим инструментом: нитью, линейкой или ножницами, и ни одна не поднимает головы, чтобы посмотреть на нас.
– Богини судьбы, – шепчу я, совсем чуть-чуть отвлекаясь на вспышку восхищения.
Гермес зависает за их спинами.
– Эти милые дамы известны вам как мойры.
Он поворачивается к одной из женщин, сгорбившейся над веретеном. Ее коричневое морщинистое лицо окружает облачко седых волос.
– Клото прядет нить жизни.
Он указывает на следующую: ее серебряные волосы заплетены в косу и уложены на макушке. В ее руке зажато нечто вроде линейки, а сама рука еще более темно-коричневая, чем у ее сестры.
– Ее сестра Лахезис своим мерилом отмеряет нить жизни, отпущенной каждому смертному.
С последним поворотом он указывает на оставшуюся женщину, которая, прикусив губу, тщательно изучает длину нити черными глазами, и ее седые волосы коротко острижены.
– И их сестра Атропос обрезает нить и тем самым избирает способ кончины каждого человека.
Именно в этот момент Атропос использует большие ножницы – самые настоящие, из сияющего серебристого металла, – чтобы обрезать нить.
У меня по позвоночнику пробегают мурашки. Вот и все. Кто-то только что умер. Аид знает, что под его рукой появилась новая душа? Я ничего не могу поделать и гадаю, почувствовал ли это бог смерти.
– Но сейчас, – продолжает Гермес, – они исполнят новые роли и ответят на ваши вопросы.
Должна сказать, что, хотя от Подвига Гермеса и захватывает дух, в умении подавать материал он уступает Зевсу или Посейдону. Нет никаких фанфар, труб, не вылетают птицы и не взрываются фейерверки – ничего такого. Он просто хочет перейти прямо к нашим страданиям. Надо подумать, останется ли он моим любимым богом.
– Теперь что касается загадки…
Ветер начинает дуть немного сильнее, сотрясая стеклянные стены и обдувая меня снизу, и в этот раз я уверена, что услышала несколько стонов от других поборников. Пусть уже Гермес заканчивает, чтобы мы слезли с этого ледяного камня.
Бог пережидает ветер с тонкой загадочной улыбкой, которая заставляет меня задуматься: не Нот ли это, бог южного ветра, что несет летние грозы? Один из четырех анемоев, невидимых, – вполне возможно, он здесь, чтобы сделать задачу еще сложнее.
– Из трех богинь судьбы, – говорит Гермес, возвращая мое внимание к нему и к загадке, – одна – Правда и будет говорить лишь правду. Одна судьба – Ложь и будет говорить лишь ложь. И одна из богинь – Случайность и может ответить и так, и так. Они не изменят себе в этих ответах. Используйте свои три вопроса – только те, на которые можно ответить «да» или «нет», – чтобы понять, кто что представляет.