– Значит, начинаем собирать коллекцию?
Я вздыхаю, как будто разбираюсь с бесячей кровососущей мошкой:
– Ну и что ты теперь имеешь в виду?
Глаза Аида сужаются, но я округляю свои и таращусь на него самым простодушным образом. Если он пытается настоять на своем, я не собираюсь ему помогать.
– Сперва твой вор-не-друг, – говорит он. – Теперь один из поборников. Падает к твоим ногам.
Падает к моим ногам? Мой смех окрашен горечью. Аид знает о моем проклятье.
– Ты специально ведешь себя жестоко, раз я не посоветовалась с тобой насчет Зэя?
Если бы взгляды могли пронзать, я бы истекала кровью.
– Возможно, проклятье не такое, каким ты его считаешь. Похоже, ты им вполне нравишься.
– Это не так.
– Если ты этого не видишь, ты умышленно наивна.
– А если ты видишь, то у тебя галлюцинации. Один только союзник. Второй в лицо сказал мне, что мы просто друзья. Никто не падает к моим ногам. Это невозможно, и ты это знаешь.
Вообще-то, ближе всех к тому, чтобы доказать ложность моего проклятья, сам Аид. Учитывая вчерашний поцелуй. Хотя похоть и любовь – две очень разные вещи, доказательства этому я слишком часто видела дома. Я не совсем понимаю интерес остальных в одном без другого, но я смотрю на полную нижнюю губу Аида и начинаю соображать. По-хорошему, я до сих пор западаю на Буна, но из-за него я никогда не теряла контроль так, как из-за Аида. Это как разница между уютным огнем в пузатой печи и пожаром, что сжигает весь дом.
– Давай вернемся к твоему союзнику, – говорит Аид, к счастью не знающий о моих мыслях.
Жесткий взгляд, которым он меряет меня, заставил бы трепетать почти всех. Я только морщу нос:
– А что с Зэем? У нас соглашение.
Это казалось невозможным, но взгляд Аида становится еще жестче, глаза похожи на кремень.
– И ты ему поверила?
Теперь он называет меня простодушной и беспечной. Я поднимаю подбородок:
– Теперь – да.
В основном.
Аид говорит еще тише:
– Ему нельзя доверять. – Но его самоконтроль нарушают три отрывистых слова: – Чтоб тебя, Лайра.
Я не против, когда на меня вопят, но чтобы ругались? Нет. Я поднимаю бровь и скрещиваю руки:
– Не хочешь сменить тон?
Аид широкими шагами сокращает пространство между нами, и, я клянусь, от него черными щупальцами поднимается дымок.
– Нет, я не хочу менять свой гребаный тон.
Он не останавливается, но, несмотря на клубок нервов в животе, подсказывающий, что я зашла слишком далеко, я отказываюсь трусливо пятиться. Вот только приходится специально врастать ногами в пол, чтобы не убежать.
Аид резко тормозит в жалком шаге от меня, излучая тысячу оттенков раздражения.
– Ты станешь моей смертью, Лайра Керес.
– Почему? – спрашиваю я. У него сжимаются губы, и я поднимаю руки: – Это честный вопрос. Союз с Зэем сегодня сработал. Сработал.
– Тебе повезло.
Я фыркаю:
– Я выбрала верного союзника, Аид. А учитывая, как я росла, я знаю, что искать. Воры по природе и обучению недоверчивы, склонны к ударам в спину и вероломны. И одно то, что я не сверила это решение с твоим комитетом диктаторства, не значит, что я не поступила умно.
Аид пристально смотрит на меня, двигая челюстью, как будто пытается сообразить, что со мной делать. Я полагаю, такое с ним нечасто случается. Когда он наконец открывает рот, то говорит мягче:
– Лайра, клянусь, если ты не примешь все это всерьез…
– Если бы Зэй не отгадал ответ вовремя, мне бы пришлось карабкаться вниз. – Надеюсь, без накладок. Да, кстати. – Остальные…
– Все успешно преодолели самую скверную часть горы. Они до сих пор идут сюда. А упавший поборник выжил.
Я вздыхаю с облегчением:
– Амир.
– Его нельзя исцелить, поскольку его добродетель не Разум, но за ним присматривают.
Я киваю:
– Это хорошо…
Аид фыркает:
– Твое упрямое стремление спасти всех вокруг…
– Может, кроме Декса, – бормочу я.
– Что?
Что значит «что»? Или он не обращал внимания?
– Декс Сото. Поборник Афины. Замахнулся на меня моей же реликвией. Вчера пытался убить меня на дороге в город…
– Что он сделал? – Его голос нисходит до пламенных глубин.
Я не обращаю внимания.
– Он в моем списке «Спасать в последнюю очередь».
Аид пялится на меня с тем же неверием, какое мне обычно достается от Феликса и иногда от других заложников. Только в их случае это… унижает. А в случае Аида кажется, будто я выиграла какую-то мелочь.
– Теперь ты еще и списки составляешь? – медленно спрашивает он.
– Я всегда составляю списки.
– Например, кого спасать в последнюю очередь? А не кого не спасать совсем?
Я пожимаю плечами.
– Учти, что благословение Афины дало Дексу Сото предвидение, – говорит Аид. – Я начал подозревать это на прошлом испытании, когда он так быстро принялся карабкаться, но на сей раз он был одет и готов.
– Как и Рима.
Он пожимает плечами:
– Поверь мне. Декс получает информацию о Подвигах заранее. Но я не уверен, насколько заранее.
– У Ким Дэ-хёна был кулон, который светился, когда он задал мойрам вопрос, – добавляю я, раз уж мы составляем каталог угроз.
Аид кивает и говорит:
– Это не единственная твоя проблема. Думаю, тебе нужно добавить еще имена в твой список.
Мое сердце слегка запинается.
– Почему?
– Ты не видела лица поборников, когда Зэй уносил тебя по воздуху. Сегодня ты заработала больше врагов, чем у тебя уже было.
Что ж… О преисподние. Значит, именно сейчас мое проклятье начинает действовать по полной.
– А что мне было делать? Выплывать в одиночку в каждом Подвиге?
– У тебя есть я…
Дымный вихрь, похожий на торнадо, внезапно заполняет комнату за спиной Аида, а когда он рассеивается, то вместо него там стоит огромный черный пес с тремя головами. С тремя головами, полными гигантских бритвенно-острых зубов.
Я сглатываю крик, когда пес не нападает сразу же.
И хорошо, что здесь высокие потолки, потому что тварь высотой метра четыре с половиной в холке. Шкура гладкая и блестящая и подчеркивает каждый изгиб мускулистого тела. Черная шипастая броня, застегнутая под грудью, укрывает его шею и плечи, а также морды и головы. Все его уши стоят торчком, длинные, острые и настороженные.
– О боги, – шепчу я, переминаясь с ноги на ногу так, чтобы встать ближе к Аиду. – Это же…
– Цербер. – Голос Аида не звучит так уж довольно. – Что ты здесь делаешь, псина?
Я тыкаю Аида локтем:
– Не называй его псиной.
Он бросает на меня взгляд из разряда «а ну-ка, попробуй так еще раз».
– Он мой пес. Называю его как хочу.
Цербер рычит.
Я замираю.
– Он меня съест?
– Он рычит не на тебя, – цедит Аид сквозь зубы.
Я медленно моргаю, глядя на него.
– Он рычит на тебя? – Я не могу сдержать ухмылки. – Можно его погладить? Он потрясающий.
– Нет.
– Да, хорошенькая смертная. Тебе можно. – Голос мудрого старца звучит у меня в голове, как будто я стою в соборе, – ровный, как река, и такой глубокий, что дна никогда не найти.
Со мной говорит Цербер. В моей голове. Серьезно, день – лучше не бывает.
– Мы любим, когда нас гладят красивые дамы. – Похожий, но слегка другой голос – немножко выше и более нетерпеливый – раздается следующим. Я немедленно присваиваю этот голос голове слева, гигантский язык которой свешен на сторону, как у собак, высовывающихся из окна автомобиля.
– Разрешение получено, – говорит третий голос, более хриплый и грубый, и третья морда поднимается.
Я смотрю на пса. Три голоса. У каждой головы своя личность. Наверное, с моей стороны должны последовать сомнения и колебания, но здесь же Аид, так что серьезно, что может пойти не так? Я делаю шаг к Церберу, который наклоняет ко мне все три головы.
– Лайра. – Аид хватает меня за локоть. – Я же сказал…
– Он сказал: мне можно.
– Он сказал… – Аид переводит взгляд на Цербера. – Предатель.
– Почему предатель? – Я поднимаю брови.
– Он говорит только со мной. – Аид покачивается с пятки на носок. – И с Хароном.
Паромщиком, что перевозит души мертвых через реку Стикс за монеты. Этот маленький факт возвращает меня в реальность. Пока мы спорили, я на секунду забыла, кто такой Аид на самом деле. Царь Нижнего мира с чудовищем в качестве домашней зверушки и мрачный жнец у дверей.
– Цербер, скорее всего, чует меня на тебе, – говорит Аид.
Я хмурюсь:
– Чует тебя?
– Мой дар. – Его взгляд падает на мои губы, и бог с тем же успехом мог провести по ним подушечкой большого пальца.
О. Точно. Это. Я чуть не поднимаю руку и не касаюсь пощипывающих губ, но умудряюсь остановиться. Аид смотрит.
– Я говорю с ней потому, что я ей нравлюсь, – кажется, говорит правая голова, потому что она наклоняется вперед.
– Она назвала меня потрясающим. Я никому никогда не нравлюсь, кроме тебя, – это башка с высунутым языком.
Ворчливая голова ничего не говорит – видимо, она самая молчаливая из троицы.
– Ну да, с ее инстинктом самосохранения явно что-то сильно не так, – говорит Аид. – Ее тянет к опасности.
– Прекрати. – Я притворно прихорашиваюсь. – Я из-за тебя покраснею.
Я подхожу к Церберу, который шлепается на брюхо.
Я мысленно даю имена его головам. Цер – та, которая главная, будет как будто «сэр», Бер – ворчливая, похожая на Борея и такая же суровая, и Рус – для дурашливой: ей просто пойдет. Церберус – так его называют на латыни.
Я тянусь и чешу его за ухом той головы, которую считаю дурашливой, – слева.
– О боги, ты такой мягкий!
– А чего ты ожидала? Кожаной чешуи? – Язык Руса вываливается из пасти в собачьей ухмылке, а его дыхание пахнет серой.
Я бросаю взгляд на Аида, который наблюдает за нами с отрешенным раздраже