– Поэтому ты напеваешь? – дальше спрашивает Амир. – Это часть обучения?
Я качаю головой:
– Вообще-то меня пытались отучить это делать. Нас учат работать в тишине. Шум, даже малейший, может выдать мое местоположение.
И, как будто меня услышала какая-то мышь, справа от нас раздается шорох. Мы все таращимся в сгущающуюся темноту. Сейчас, настолько глубоко внизу, рассмотреть что-то очень сложно. Когда не появляется ни чудовищ, ни другой команды, Амир идет дальше, возвращаясь к своим вопросам:
– Так ты это делаешь, когда тебе страшно, или что?
– Нет. – Аид наверняка – где бы он ни был – сейчас наблюдает за этим и орет на меня, чтобы я перестала рассказывать им всякое. – Я это делаю, когда сосредоточена.
Но, серьезно, мне стоит получше это контролировать. Это палево, и из-за него я могу влететь в неприятности на Подвигах.
По нам скользит тень, мы все вскидываем головы, и в этот момент рядом приземляется Зэй, чтобы в свою очередь принять поддон.
– Насколько я могу понять, поблизости никого, – говорит он. – Но все равно будьте начеку.
От последней фразы мы все немного распрямляемся.
Я исподтишка изучаю Зэя, не желая, чтобы он заметил, как я о нем забочусь. Он дышит с присвистом. Я подзываю его поближе:
– Как у тебя дела?
Он бросает взгляд на остальных и подтягивает вверх ворот, а значит, не хочет, чтобы они узнали.
– У меня есть ингалятор, – шепчет Зэй в ответ. – И я взял с собой инъектор, если все пойдет совсем плохо. Левый карман на молнии у меня на штанах.
Я киваю, и он берет левую оглоблю, напрягая сухие мышцы и занимая место Майке.
Мы долгое время идем в тишине, но потом Майке нарушает молчание:
– Значит… очевидно, что Декс хочет выиграть состязание. Кто-нибудь еще надеется выиграть? Может, вашей семье нужно благословение?
Мы все замираем, глядя на нее. Она думает, что мы станем друзьями?
Майке моргает.
– Я могу первая, если это поможет. У меня есть соседка, с которой я живу много лет. Моя лучшая подруга. Но мы счастливы с тем, что у нас есть. – Она пожимает плечами. – Так что у меня нет интереса в выигрыше.
– Другой семьи нет? – спрашиваю я.
Ее глаза смотрят куда-то вдаль, и я понимаю, что она видит уже не меня, а свои воспоминания.
– Мои родители умерли, а я была единственным ребенком. – От ее улыбки мое сердце болезненно екает.
– Мне жаль, – произносит Зэй.
– И мне, – говорю я.
Триника перемещается поближе, чтобы пожать Майке руку.
– Я тоже потеряла родителей и сто лет как в разводе. Мы с бывшим дружим. Мы были неплохими родителями, но наш сын уже вырос, так что я редко вижусь с ним. Но мой сын Дерек женится. – Она улыбается самой себе, глядя в темный, покрытый ядовитым плющом потолок. – Я бы хотела выиграть. – Улыбка Триники превращается в ухмылку. – Я бы использовала свое благословение для внуков. Как насчет тебя, Амир? – спрашивает Триника после.
Тот возвращается к вырубке кустарника, и мы понимаем его намек и движемся вперед.
– Мои родители оба живы, но мы никогда не были близки. – Амир говорит это настолько буднично, что если бы я не смотрела прямо на него, то не заметила бы, как опустились его плечи. Няньки и школы-интернаты. Должно быть, ему…
– Похоже, тебе одиноко, – говорит Зэй, сняв слово прямо у меня с языка.
Если кто и понимает, как может быть одиноко в семье, то это он.
– Я был бы не против выиграть, если это будет означать новое начало, – говорит Амир, не обращаясь к Зэю. – Не думаю, что моей семье есть какое-то дело до этого.
Внезапно до меня особенно ясно доходит, что эти поборники, которых выбрали боги и богини, – не просто бойцы на одном ринге. Они настоящие.
Настоящие люди с надеждами, мечтами и любимыми… которых украли из их жизней. Мы – все мы – просто стараемся добраться до дома живыми.
Ну, может быть, кроме Декса.
Наверное, мы все пришли к одной мысли, потому что больше не раздается ни звука, кроме пыхтения людей, которые тащат поддон, и звяканья стекла о стекло от бутылок водки. Несколько менее темный круг впереди нас – другая слепая долина – становится ближе. И я внезапно надеюсь, что мы выберемся отсюда.
– Моя очередь, – говорит Амир минуту спустя.
Как будто дурное предвестье: как только мы опускаем поддон, чтобы передохнуть и смениться, пещеру накрывает тьма.
Спускается ночь.
Справа от меня что-то шелестит.
– Что это было? – шепчет Амир.
– Мелкая пещерная жаба, мышь или еще что-нибудь, – говорю я. И надеюсь, что я права. Впереди я вижу небольшое движущееся свечение. Диего?
Он слегка подсвечивает все вокруг, но я вижу только лозу ядовитого плюща, свисающую с ближайшего камня.
Я и не думала, что его побеги настолько близко от нас.
Амир передает Тринике телефон и принимает у меня груз. Я делаю всего шаг, чтобы идти чуть перед ними, когда что-то цепляет меня за ноги, и я падаю набок. Я пытаюсь за что-то зацепиться, но земля здесь – сплошные камни, и я кубарем лечу куда-то в сторону от остальных.
Прямо в сплетение плюща, который как будто смыкается надо мной, цепляясь, как паутина.
Огненная боль немедленно вспыхивает по всему моему телу.
И где-то вдалеке перед нами кто-то начинает кричать.
Я борюсь за свободу, как дикарка, но мне не выбраться из зарослей. Как будто чем больше я трепыхаюсь, тем сильнее они в меня вцепляются. Боль расцветает по всему телу, даже под одеждой.
Я смутно соображаю, что крики впереди обрываются. Теперь в пещере звучит только мой голос.
Кажется, что проходит вечность – за те минуты, прежде чем кто-то хватает меня за лодыжки и вытягивает скорее торопливо, чем осторожно, и камни обдирают мне спину. Плети плюща все еще пытаются меня ловить, и, кажется, я слышу, как Зэй ругается. Но наконец мы останавливаемся. Никаких плетей. Но мне в целом плевать: я слишком занята, лежа в позе эмбриона. Дыхание перехватывает, я мучительно хриплю.
Не хватает воздуха.
Мне не хватает воздуха в горле. Оно как будто уменьшилось раз в десять.
На меня накатывает паника, я лихорадочно оглядываю команду, и мой взгляд задерживается на Зэе.
– О боги, – бормочет Триника. – Он ее убивает.
Я как будто лаю с каждой попыткой вдохнуть, перед глазами все плывет.
Рядом тут же оказывается Майке и окатывает меня водкой, боль утихает… но недостаточно. Кажется, я пробыла в плюще слишком долго.
Я качаю головой, впадая в исступление.
Зэй кидается вперед, и я вижу в его руке блестящий цилиндр. Он мастерски срывает крышку с одного конца, и у меня расширяются глаза, когда мысль догоняет взгляд. Его инъектор. Зэй резко прикладывает суженный оранжевый кончик к моей ноге и держит – кажется, целую вечность.
Но потом… мышцы у меня в горле начинают расслабляться, в легкие попадает больше воздуха.
У меня слегка кружится голова, но чем больше проходит времени, тем легче я дышу.
И боль тоже уходит. Подложив руку мне под голову, Зэй помогает мне сесть и глядит на меня встревоженными и теплыми карими глазами.
– Вы посмотрите, – говорит Амир.
Я отрываю взгляд от лица Зэя, опускаю его и ахаю. Волдыри уменьшаются. Медленно, но боль уходит вместе с ними.
Сработало.
Но потом до меня доходит, и я снова резко встречаюсь взглядом с Зэем.
– Это был твой единственный инъектор?
Долгая пауза говорит мне все, что мне нужно знать, а потом Зэй пожимает плечами.
Твою мать.
Он сделал это ради меня.
Никто не поступает так ради меня. Он может умереть тут без этого лекарства.
– Зэй, – шепчу я, качая головой. Потом морщусь, потому что мне все еще больно.
Его губы дергаются:
– Мы что-нибудь придумаем.
– Ай! – вскрикивает Майке.
Амир оборачивается с фонариком как раз вовремя, чтобы увидеть плети плюща, обернувшиеся вокруг ее ног. Как будто они… живые.
– О боги, – шепчет Майке. И успевает посмотреть на нас полными ужаса глазами, а потом плющ дергает ее за ноги, сшибая наземь, и утаскивает.
Зэй срывается за Майке, его таларии лихорадочно трепещут, как крылья колибри. Но тьма быстро поглощает их.
Мы слышим ее крики, слышим его зов, но стоим и пялимся в темное ничто, дергаясь от каждого хруста и осматривая землю на предмет нашествия плюща.
Вот что случается ночью.
Плети.
Вспышка движения – и внезапно Зэй снова летит к нам в шаге над землей с Майке на руках. Фонарик Амира на секунду поднимается выше, и у меня сжимается желудок. Плети тянутся к нему с потолка, ерзая и опускаясь все ниже. Он добирается туда, где мы стоим и ждем.
Зэй приземляется, кладет Майке на землю. У него волдыри на руках и лице, но Майке…
– Берегитесь плюща, – говорит он.
Я хватаю топор и разворачиваюсь в темноту, едва освещенную крохотным фонариком Амира, продолжая кидать взгляды через плечо. Майке лежит в отключке, покрытая волдырями, уходящими под одежду, но все еще дышит.
Плети нацеливаются на кожу. Проклятье.
– Что нам делать? – спрашивает Амир.
– Жертвовать водкой, – мрачно говорит Триника.
И никто не спорит. Не тратя времени, Триника и Зэй хватают две бутылки и начинают обрабатывать Майке, пока мы с Амиром несем стражу.
Внезапно раздаются крики, эхом проносясь по пещере. Кричит не один человек – несколько, и позади нас.
– Это команда Декса, – говорит Зэй.
Я киваю:
– Видимо, до них добрался плющ.
Крики все продолжаются. Они разве не поняли, что водка – лекарство?
Мы с Зэем обмениваемся унылыми взглядами.
Он думает о том же, о чем и я? Что теперь мы знаем, почему этот Подвиг посвящен Сердцу. Мы можем бросить наших товарищей в анафилактическом шоке – или вернуться и рассказать им решение.
– Я могу слетать к ним, – говорит Зэй.
– Нет, – отвечает Триника. – Возможно, тебе придется выносить отсюда Майке.
Амир не может двигаться быстро с ногой в лангетке и сломанными ребрами, а еще ему надо прорубать нам путь моим топором. Триника уже физически напрягается больше меня. Но у меня сейчас в организме эпинефрин, и я убеждаю себя, что он меня защитит.