Так и знала. Как только мы проходим в арку, раздается ужасный скрежет металла о металл. И этот скрежет не один… их сотни, и они звучат отовсюду.
Птицы. Они вылезают из металла по всей свалке, совсем как мои татуировки покидают руку, только эти отделяются от лома, оставляя зияющие дыры. И это не просто птицы…
Стимфалийские птицы.
Не такие большие, как в летописях, – размером, может, с ворону. Металл их щелкающих клювов отражает свет сотнями солнечных зайчиков, как и хвосты и длинные перья на крыльях, которые они могут превращать в бронзу по желанию.
Как только птицы выбираются из металла, они сразу поднимаются в воздух, а затем все разом летят прямо на нас.
Дополнительный выброс адреналина воспламеняет мою кровь. Спасибо, мать вашу.
– Бежим, – кричу я.
С колотящимся сердцем я бегу по проходу между горами обломков – до боли в ногах и легких. Едва не падаю, когда оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть, далеко ли птицы, но удерживаюсь на ногах и останавливаюсь.
Они исчезли.
– Чуть не огребли, – говорю я Диего, хватая ртом воздух. Не то чтобы я его видела – благодаря кольцу. Но сейчас, в тишине, я понимаю, что больше не слышу его шагов и дыхания, как раньше.
– Диего! – негромко зову я, и потом еще раз, когда он не отвечает.
Может, он меня обогнал.
– Отлично, – бормочу я. Теперь я осталась одна.
Минуточку. С каких это пор мне стали нужны другие люди, чтобы справиться со всякой хренью?
Металл вокруг меня начинает скрежетать: еще больше стимфалийских птиц стремятся выбраться из обломков.
Только не мои флаги. Не сегодня. Заставляя ноги двигаться, я бегу между груд мусора. Но вспышка зеленого цвета одежды и рыжих волос привлекает мое внимание, и я сдаю назад, краем глаза следя за птицами, которые пока меня не заметили.
Я нахожу Нив, свернувшуюся калачиком возле груды разбитых машин.
Она сидит на земле, прижав колени к груди, и раскачивается, всхлипывая от боли и бормоча одно и то же снова и снова:
– Нора умрет, если я не выиграю. Умрет. Умрет.
У меня, скорее всего, остались секунды, прежде чем птицы выследят меня. Я пытаюсь взять Нив за плечи, но она кричит и вырывается. У нее нет флага Силы, а значит, она тонет в боли, как я – в страхе. Вот только она свою боль не контролирует. Может, потому, что у нее также не хватает флага Разума… Смятение и боль.
Услышав птицу, вырывающуюся из металла неподалеку от нас, Нив кричит:
– Птицы! Птицы!
Потом начинает уползать через тоннель в мусоре.
– Надо прятаться, – бормочет она.
Я хмурюсь, когда она скрывается из виду. Мне остаться? Или бросить ее и бежать, ведь я уже потеряла время?
– Сука. – Я падаю на колени, чтобы последовать за ней.
И в этот момент одна из птиц срывает флаг Силы с моей руки.
Боль – как будто кто-то поднес паяльную лампу к каждому нерву в моем теле – проносится через меня, и я кричу в голос. Но мои мозги все еще при мне, и, пусть каждое движение превратилось в мучительную пытку, я заставляю себя ползти за Нив.
Страх велит мне сдаться. Просто лечь здесь и умереть от боли, раздирающей меня на части.
Я лезу все глубже, заставляя руки и ноги двигаться, и не останавливаюсь, пока не нахожу Нив. Она скорчилась в металлическом мусорном баке, лежащем на боку, она снова раскачивается и бормочет про Нору, кем бы та ни была. По лицу Нив катятся слезы.
Я вползаю внутрь и лежу очень, очень тихо. Если не двигаться, боль не так уж и сильна. Но птицы продолжают скрежетать снаружи, и страх растет, вспухая во мне вместе с роем сомнений. Что, если мы обе застряли здесь – в боли, страхе и смятении? Что, если птицы не дадут нам уйти? Что, если я не смогу выбраться, не говоря о нас обеих?
В любую секунду я тоже могу начать раскачиваться и бормотать. Я закрываю глаза и начинаю мурлыкать под нос, сосредоточившись на одном образе.
Аид.
Так же внезапно, как и начался, металлический скрежет снаружи стихает, и я приоткрываю один глаз. Что, птицы из кошмарного апокалипсиса убрались?
Каждый нерв воет, чтобы я остановилась, но я умудряюсь развернуться и начинаю ползти, постанывая от каждого движения. Нив хватает меня за щиколотку. Я немедленно ору, и у меня уходят все силы на то, чтобы меня не стошнило. Нив с шипением отшатывается, тряся ладонью. Да. Прикосновения для нас болезненны просто пипец как.
– Еще рано, – шепчет Нив.
Она пытается пробиться через смятение?
Я жду. Но Нив сидит тихо.
– Готова? – шепчу я.
Она моргает, глядя на меня так, будто забыла, что я здесь, и понятия не имеет, о чем я говорю.
– Можешь следовать за мной? – спрашиваю я.
Снова моргание, и, возможно, Дух соперничества, дарованный ей Аресом, вступает в силу, поскольку голубые глаза Нив на секунду проясняются, и она кивает.
И мы ползем.
Когда мы возвращаемся в проход, я заставляю себя встать, хотя все тело трясет от этого усилия.
– Не дай себя увидеть, – отрывисто говорит Нив.
С глубоким вздохом она резко выпрямляет в стороны сжатые в кулаки руки, и броня – яркая бронза, усеянная звездами, – накрывает ей грудь, плечи и все тело до бедер. Прочные наручи и поножи сияют серебром. Нив кричит – скорее всего, от прикосновения к коже, – но, несмотря на это, начинает движение.
Я иду за ней.
Мы не бежим (я все равно не уверена, что была бы способна на это), но идем осторожно, держась ближе к грудам и кучам, прячась в тенях и щелях. Я зажимаю рот ладонью, чтобы не начать напевать и в целом быть тише: после того, как я второй раз всхлипнула от боли, Нив повернулась и гневно посмотрела на меня. Она не просто так стала одним из поборников Силы, это уж точно.
Наконец я вижу его.
Конец прохода.
Он открывается в поле с высокой бурой травой, которая наверняка будет выше моей макушки.
Что дальше?
Позади нас раздается ужасающее металлическое карканье птиц, и мое сердце пытается взорваться. Теперь выбора нет.
– Бежим!
С криком, идущим из глубин, полным чистой решимости, Нив бросается вперед. Проклятье, эта длинноногая женщина очень быстрая, даже когда ей больно. Мне за ней не угнаться. Она врезается в траву и пропадает.
Она меня бросила.
Она бросила меня здесь умирать. Как и все остальные. Все меня бросают.
Страх цепляется за ноги и замедляет меня, пытается остановить. Но металлического шума за моей спиной хватает, чтобы заставить тот же самый страх гнать меня вперед, и я бегу в траву. Мне больно. Стебли трутся о мою кожу, и такое чувство, будто меня снова и снова режут бритвами.
Мне приходится остановиться перевести дыхание от боли, только чтобы увидеть, как, будто в замедленной съемке из фильма ужасов, из травы протягивается рука и прежде, чем я успеваю подумать, что надо достать топор и защищаться, срывает у меня с головы флаг Разума.
И в ту же секунду к страху и боли присоединяется смятение – как густой туман.
На секунду я теряюсь. Как будто нечто закинуло меня в середину кошмарного сна, и я не представляю почему, а все вокруг смешивается в головокружительном падении.
Я зажимаю ладонями уши, что только усиливает мою боль, приседаю и испускаю крик, способный разбудить мертвецов. И тут же неподалеку раздается ответный рык, и я зажимаю себе рот. Второй рык заставляет траву склониться под дымным ветром.
И на меня обрушивается паника.
Трава такая высокая, что заслоняет мне обзор, но я все равно вижу пурпурно-черные крылья, вздымающиеся и опадающие недалеко от меня. Страх, представьте себе, пробивает брешь в смятении, развеивая его, как солнце отгоняет туман.
Дракон.
Мне придется убегать от дракона.
Драконы – это огонь, а огонь в поле с высокой мертвой травой – это смертельная ловушка.
Где-то рядом снова кричит Нив, потом проносится мимо вспышкой цвета, прокладывая путь через поле, а у нее в кильватере я вижу их. Тех, чьи руки сорвали мой флаг Разума.
Леймакиды. Нимфы лугов.
Они не пытаются навредить, просто хотят забрать флаги. Они танцуют, мелькают и сами исчезают в высокой траве.
Когда я вытаскиваю топор, в мои мысли снова заползает смятение, голова плывет.
А потом сверху низвергается огонь.
Порыв жара настолько невыносим, что я падаю на живот и накрываю голову руками. Такое ощущение, что одежда на моей спине спалена. Меня раздирает боль, и я так трясусь, что у меня стучат зубы, несмотря на жар. Сердце колотится так сильно, что я слышу, как в висках стучит кровь. Наверняка это конец.
За мной раздается звук, который невозможно ни с чем спутать, – треск пламени. Пожар в полях. Страх снова проясняет спутанность мысли, и, не удосужившись подумать, я бегу. Еще одна рука тянется из травы, и я бью по ней плоской стороной топора. Рука исчезает с воплем.
Надо было подумать об этом раньше.
«Подумать о чем?» Я спотыкаюсь, но не падаю. «Где я?»
Вспышка жара рядом прочищает мысли настолько, чтобы вспомнить и бежать дальше. Я без предупреждения вырываюсь на открытое поле. Толстый слой дыма стелется над землей, как густой туман. Трава тут невысокая – прятаться в ней нечему. Но она все равно коричневая. Хворост, который только и ждет…
«Чего? Чего ждет хворост? Где я?»
Звук смачного удара за моей спиной, потом еще один, и меня накрывает тень.
Все верно. Сраный дракон.
Я даже не смотрю. Не хочу смотреть. Иначе меня парализует страхом, и все кончится.
«Беги!»
Я срываюсь с места. Рев дракона звучит так громко и так близко, что сотрясает мое тело. Дым такой густой, что я ничего не вижу и не могу дышать. Он забивает легкие и жжет мне горло и нос изнутри, пока я не начинаю кашлять с каждым вдохом. Я бегу дальше.
Огонь выжигает широкую полосу травы справа от меня. Из глаз хлещут слезы, как из крана вода, приходится щуриться. Но боль и страх хотя бы держат в узде смятение.