Аид сидит на кровати рядом со мной, я вижу только его лицо. Серые глаза потемнели… от чего?
От гнева?
На меня? Пусть бы выместил его на этих двоих…
Подушечкой большого пальца Аид стирает слезы – я даже не осознавала, что они текут из моих глупых, предательских глаз. Эти люди не стоят того, чтобы плакать из-за них. Точка. Конец предложения.
После того, что я сейчас видела, я вообще не уверена, что у них был какой-то долг. Одежда на них, общий сытый вид, айфон последнего поколения в руке отца – не похоже, чтобы они от чего-то страдали.
Аид зовет меня по имени.
В уши врезается писк аппарата, звучит в ритм быстрого биения моего сердца. Я смотрю на Аида, но, по сути, не вижу и не слышу его. Я постоянно проигрываю эти несколько вопросов и ответов в мыслях, снова и снова. Слегка качаю головой, как будто с движением придет отрицание всего этого. Если ничего не выпустить, оно начнет разрастаться и гноиться. Кажется, я это знаю.
Я провожу рукой по глазам.
– Хочешь, я покараю их для тебя? – спрашивает Аид.
Это привлекает мое внимание. Наши взгляды встречаются, и я несколько раз моргаю.
– А ты можешь?
Взгляд, который он дарит мне, полон не увещевания, но терпения и… тепла. И я кривлю губы, одновременно качая головой:
– Нет. Не надо их карать.
Я вполне уверена, что он знал: я так и отвечу. Я снова провожу рукой по глазам. Почему из меня течет, как из жалкого серого облака, которое не может перестать дождить?
– Они отправили меня в Орден, когда мне было три. – Мои слова звучат тихо.
Я отвожу глаза от Аида. В его взгляде слишком много понимания. От такого участия мне только сильнее хочется плакать.
– Эти люди не стоят моих слез. Конечно, не стоят.
И опять же, я не понимаю, что озвучиваю свои мысли вслух, пока он не отвечает:
– Нет, не стоят.
Я перебираю тонкое одеяло, которым укрыты мои ноги.
– Орден не сказал бы им, что я близка к выплате долга, потому что я выплатила его много лет назад. Мне просто было больше некуда идти. Никто об этом не знает. – Я бросаю на Аида быстрый взгляд. – Кроме тебя. Каждое слово из уст этого мужчины было ложью. Как я могла… – Я останавливаюсь и снова качаю головой.
– Как ты могла что? – спрашивает Аид.
– Произойти от таких лжецов?
– Могло быть и хуже, – бормочет он. – Тебя мог заживо проглотить в детстве твой отец-титан.
Но я все еще в своих мыслях, вращающихся, как торнадо, засасывающий все больше обломков.
– А моя мать просто стояла там и ничего не говорила. Она ему не верила. Это было видно по лицу. Но она просто ничего не сказала. Так она поступила, когда он решил отправить меня отрабатывать их долг в три года? Просто… позволила ему? – Меня передергивает. – Одно я знаю наверняка. Я не вернусь к ним.
Аид заправляет мне за ухо прядь волос, его прикосновения нежные и утешающие.
– Ты и не обязана. Ты уже давно вполне официально взрослая в мире смертных. Они не имеют на тебя прав.
Мое сердце все еще бьется часто, писк аппарата совпадает с его ритмом. Жаль, что Асклепий его не выключил. Жаль, что мое сердце не может перестать биться.
«Они того не стоят».
Просто подумать, сложнее принять на деле. Может, если я буду это повторять…
– У меня нет семьи. – Я шепчу это скорее себе, чем Аиду. – У меня никого нет.
Аид притягивает меня к себе, прижимает мою голову к своему плечу.
– Вы, смертные, любите использовать одну поговорку. – Его голос – глубокий, грубый рокот над моим ухом. – Она звучит как «Кровь не водица».
Я хмурюсь ему в плечо.
– Хочешь сказать, что мне надо их простить и воссоединиться с семьей?
Это, по крайней мере, останавливает слезы.
– Нет. – Аид отстраняется, перехватывает мой взгляд. – Я хочу сказать, что если вы используете эту фразу для определения семьи, то не стоит удивляться, если иногда они пытаются к вам присосаться. – Следующую фразу он говорит медленно, как будто взвешивая каждое слово. Как будто пытается не нажать на болевую точку: – Но ты можешь найти семью и сделать ее своей. Семью, которая будет поддерживать тебя на плаву. Семью не по крови.
Я сглатываю и смотрю на него. Это возможно, если я выиграю. Если он снимет мое проклятье.
– А Харон и Цербер – твоя семья?
– Больше, чем мои братья. – Он пожимает плечами.
– А Персефона? – Не знаю, почему я спросила. Я ожидала, что он поступит, как всегда, когда вспоминают ее имя… Закроется.
Вместо этого он отводит взгляд – кажется, в сторону кардиомонитора. До меня доходит, что он замедлился. Мое сердце теперь бьется ровно.
– Да. И Персефона, – говорит Аид. Опять медленно. Но не против воли. Кажется, он обдумывает, что мне сказать. – Но не в том смысле, который вкладывают смертные. Даже не так, как полагает большинство богов.
Как и говорил Харон.
– Тебе больно говорить про нее?
Грусть, от которой его глаза темнеют до цвета матовой оружейной стали, определяется безошибочно. Как и укол ревности в районе моего сердца. Может, не стоило спрашивать. Что, если ответ мне не понравится?
– Да, – говорит Аид. – Мне больно говорить о Персефоне.
Я была права. Мне не нравится этот ответ.
– Она была потешной и милой, – он все еще говорит. – Богиня весны. Как она могла быть какой-то иной?
Как по мне, это похоже на любовь.
– Но я не влюбился в нее.
Я моргаю, и Аид издает смешок:
– Я читаю твое лицо, как если бы ты озвучивала свои мысли вслух, звезда моя.
Это большая проблема. В будущем. Я дотягиваюсь до кардиомонитора и отключаю его.
– Я любил Персефону, – говорит Аид, забирая у меня шнур и складывая поверх аппарата, – но как сестру. Даже как дочь. У нее было самое мягкое и заботливое сердце, какие я встречал за все годы, будучи царем Нижнего мира. Ее потеря потрясла нас всех.
Чем больше он говорит, тем больше я теперь вижу. Разницу в печали, исходящей от него. Она была дорога ему по-своему. Не как жена, царица или возлюбленная, но сама по себе. Интересно, каково это – любить кого-то вот так?
– Мне жаль, что она умерла, – шепчу я. – Это из-за нее ты в этот раз участвуешь в Тигле?
Аид не отводит взгляд, но что-то в его лице меняется.
– Мне нужно стать царем богов. Это даст мне определенную дополнительную власть.
– Чтобы сделать что? Отомстить? Дать преисподним вырваться на волю? – Не думаю, что он это сделает, но мне нужно знать.
– Чтобы исправить кое-что, но нет. Никаких вырываний.
– Я тебе верю.
– Ты мне веришь. – Он эхом повторяет мои слова с намеком на неудовольствие в голосе. Аид придвигается ко мне, глядя в глаза, и его грешный аромат вьется вокруг меня, забираясь в ноздри. – Ты слишком легко доверяешь, Лайра.
– Может быть, – соглашаюсь я. – Но ты точно слишком сильно избегаешь своих чувств.
Я начинаю понимать это про него. Эта холодная маска, которую он показывает миру, – это именно оно. Маскировка. Не то чтобы ему было плевать – он просто не хочет, чтобы это ненаплевательское отношение использовали против него.
Я это слишком хорошо понимаю.
Теперь он снова гневно пырится, но я не боюсь. Не его. Может, себя. Своих чувств – возможно, но его? Ни в малейшей степени.
– Она была твоей подругой, – говорю я. – Как дочь. Разве она бы хотела, чтобы тебе было так больно?
Гнев Аида затухает, и его взгляд пересекается с моим.
– А ты не хочешь, чтобы мне было больно? – Он произносит эти слова глубоким шепотом. Его голос – сплошь наждачка и бас, и он шлифует мои эмоции, пока не доходит до мяса.
– Нет. – Может, не надо быть такой честной. – Я не хочу, чтобы тебе было больно.
– Почему?
– Потому что… – медленно говорю я. Потом вздыхаю. – Потому что так я дружу.
– Ты… дружишь. – Он произносит эти слова медленно, как будто пробуя на вкус.
– Да. – Харон говорил, что Аиду нужен друг. – А друг сказал бы, что, несмотря на эту мощную божественную пургу, и на необходимость все время быть главным, и на то, что ты заставил меня состязаться в Тигле, как ублюдок, я все равно вижу, кто ты, и… – Я пожимаю плечами. – Ты мне нравишься.
Его глаза плавятся, вихрясь сотней оттенков серебряного, серого и даже черного.
– Как думаешь, кого ты видишь, звезда моя?
Забудьте про наждачку. Его голос снова обратился в шелк-сырец, и у меня в животе все размякает от этого звука.
Я улыбаюсь:
– Я вижу того же, кого ты видел в Персефоне. Мягкое сердце, которое слишком много за всех переживает. Больше, чем видит мир, потому что ты об этом позаботился. Потому что мир не должен знать, а то тобой будут пользоваться.
Он выбрасывает свободную руку вверх, слегка задев мое горло, а потом запускает пальцы мне в волосы, обхватывая ладонью затылок, и притягивает меня к себе.
– А ты, Лайра? – спрашивает он. – Ты бы мной воспользовалась?
Он так близко, его губы на расстоянии шепота, в глазах вихрь жара, что проникает в меня, окружает, проходит насквозь. И внезапно я очень четко осознаю, что я в постели и в тонкой одежке. Хвала богам, я отключила монитор, потому что сейчас он бы просто заливался диким писком.
– Еще чего, – шепчу я в ответ.
– Проклятье. Как жаль, что ты так сказала. – Аид со стоном опускает голову и завладевает моими губами в поцелуе, который я более чем готова ему подарить. Совершенно бесплатно.
Одно прикосновение швыряет меня в воронку ощущений. Мягкость его губ, сладко касающихся моих, тепло его руки в моих волосах: он сжимает их, оттягивая, но это лишь подогревает жар. Как если бы тот, предыдущий поцелуй, поставивший на мне метку свободного перемещения в Нижнем мире, был все еще там, в моей коже. Губы покалывает, и с них срывается стон.
Аид медленно отстраняется и прижимается лбом к моему лбу, закрыв глаза, и сердце его колотится под моей ладонью.
– Влюбляться в меня – опасно, – шепчет он.