– И что?
– Боги и так против того, чтобы Аид стал царем богов. Как и смертные, если уж на то пошло. Ты даешь им еще больше причин для ненависти к себе. – Он вздыхает, когда я ничего не говорю. – В этих слухах есть какая-то правда?
Я закатываю глаза:
– Не твое дело.
– Значит, есть. – Он берет шлем под мышку. – Теперь, когда мы официально друзья, учти, что я не собираюсь сидеть на заднице и смотреть, как ты путаешься с богом смерти. У тебя нет с ним будущего, Лайра.
– Я это знаю.
Бун нежно поднимает пальцем мой подбородок, так что у меня нет выбора, кроме как смотреть ему в глаза.
– Может быть, я лучше всех на свете понимаю твою подноготную, твое прошлое, твою суть и что тебе пришлось пережить. К чему ты вернешься, когда Тигель окончится.
К чему он это все?
– Я просто хочу сказать, что теперь, когда у тебя есть друг, может быть, тебе будет проще. У тебя есть будущее в Верхнем мире, к которому ты можешь стремиться.
Будущее, к которому можно стремиться. У меня были планы. Но, может быть, теперь я больше не одна.
Бун пытается поймать мой взгляд.
– Просто подумай об этом, ладно? – Он снова надевает шлем и пропадает. – Идем.
Он берет меня за руку – его большая и теплая ладонь накрывает мою, будто защищая, – и я тоже исчезаю.
Невидимость приносит странное ощущение свободы. Как будто я непобедима. Ничто и никто нас не видит, и это значит, что нам и навредить не могут.
Держа меня за руку, Бун безошибочно ведет нас меж домов – не к городу, но к другому краю, к самому последнему дому в ряду. Здание огромно – больше многих прочих, но в остальном совершенно непритязательное, квадратное и сделано из простого темно-серого камня. Резьба в виде двух скрещенных кузнечных молотов украшает верхнюю перемычку ворот во двор.
Бун сигналит мне тихим свистом: «Сюда».
Он тянет меня за дом, где мы поднимаемся по ступенькам, ведущим на ряд террас, пока не входим через заднюю дверь. Неудивительно, что здесь не ставят замки. Тут все на виду.
И опять-таки, кто посмеет ограбить бога или богиню?
Я едва не фыркаю от смеха. Бун, вот кто.
Видимо, он сюда уже ходил, раз так хорошо знает дорогу. Явно был занят, пока я бродила по дому и думала мрачные думы. Он ведет меня по комнатам, напоминающим горные хижины, а точнее, горные хижины богатых людей: много деревянных балок, серого гранита и огромной деревянной мебели.
В конце концов, это же дом Гефеста.
Бог кузнецов, металлургии, плотничества, ремесленников, мастеровых и огня всегда был одним из моих любимчиков. Наверное, потому, что я считаю его богом-аутсайдером, о котором остальные думают в последнюю очередь, – и, возможно, поэтому он такой тихий. Но благодаря ему у Зевса есть молния, у Гермеса – шлем и сандалии, у Ахилла была броня, а у Аполлона – солнечная колесница. Даже лук и стрелы Эрота – его творение.
Гефест талантлив.
А еще храбр. Есть много объяснений, почему ноги Гефеста вывернуты задом наперед, придавая богу отличительную походку. Но я всегда верила, а сейчас, увидев его лично, верю еще больше, что ребенком он защищал мать (кто-то говорит – Геру, другие – нет, но явно одну из богинь) от непрошеных ухаживаний Зевса. Зевс сбросил ребенка с Олимпа. Гефест падал целый день, прежде чем удариться оземь – так сильно, что это чуть его не убило. Бессмертие спасло его, но быстрое божественное исцеление случайно произошло слишком быстро, и его ноги исцелились задом наперед.
Еще один свист. Сигнал «все тихо».
Я сжимаю руку Буна, сообщая, что поняла.
Бун ведет нас в дверь, которая выходит на лестничную площадку, а потом мы ступаем как можно тише, крадясь по балкону, идущему вдоль всей стены дома. Свет струится в ночь из нескольких высоких окон.
Мы мало-помалу продвигаемся вперед, пока не доходим до первого окна. Заглянув в него, мы видим четырех даймонов, стоящих по углам комнаты, и тринадцать богов и богинь, даже Афродиту с припухшими глазами, сидящих за массивным, идеально круглым куском камня, служащим столом для совещаний. Никаких шансов сесть во главе.
Зевс наверняка его терпеть не может.
– Мы собрались не из-за твоего Подвига, – говорит Посейдон Гефесту.
Бог-мужлан откидывается на спинку кресла, скрестив на широкой груди мускулистые руки размером с бревна. Он подходит дому по атмосфере – загорелый, как будто работает на улице весь день, каждый день. Его темно-каштановые волосы обрезаны коротко, но все равно какие-то растрепанные, в пару к нечесаной бороде: то ли он несколько дней просто не брился, то ли это нарочно так. Взгляд проницательных зеленых глаз не сходит с Посейдона.
– Так почему вы с Зевсом собрали нас? – спрашивает Гефест, ничего не выдавая своим бесстрастным поведением.
Два брата обмениваются взглядами, но говорит Посейдон. Это единственный бог, оставшийся без поборника в этой охоте, так что я удивлена, что он вообще сюда пришел.
– Как мы все знаем, – говорит Посейдон, – этот Тигель стал в чем-то… хаотичным.
«Да ладно?!» Я закатываю глаза.
– Что ж, мы все знаем почему, – язвит Деметра.
Каждый из них поворачивается к мужчине, сидящему по правую руку Гефеста. Аид развалился в кресле, закинув щиколотку на колено, и выглядит еще более скучающим, чем на вечеринке. Он поднимает на них бровь:
– А я как отношусь к любому хаосу?
– В этом году ты участвуешь, – указывает Афина. – Никогда в истории Тигля не было тринадцати поборников и чтобы одному из них покровительствовал царь Нижнего мира, у которого уже есть свои владения. Это создает хаос само по себе. Но это не всё. Дело в твоей поборнице.
Аид не шевелит ни единым мускулом.
– Лайра – одна из немногих, кто участвует в этом фарсе под названием «состязание» хоть сколько-нибудь честно, – тихо говорит Аид, что показывает его искреннее раздражение.
Только Афине хватает храбрости наклониться вперед и обратиться к нему:
– Но ты должен признать: похоже, хаос идет за ней по пятам.
При этих словах Аид видимо расслабляется:
– Это не моя вина.
Остальные тоже слегка успокаиваются, хоть и не надо бы. Не уверена, откуда я это знаю. Мне это просто… очевидно.
– Почему эта маленькая смертная так тебе интересна? – спрашивает Зевс.
Лицо Аида мрачнеет, и мне кажется, что остальные коллективно задерживают дыхание.
Афина и Дионис бросают тревожные взгляды в окно, за которым стоим мы с Буном, на прекрасные земли Олимпа.
Впервые в жизни я задумываюсь, а кто именно из них сровнял это место с землей во времена Анаксианских войн.
– Как жаль, что ваши поборники не могут уйти с ее дороги, – говорит Аид. Даже не утруждает себя ответом на вопрос Зевса. Я тайком ухмыляюсь. – Но эти Подвиги и должны быть жестокими – дабы утолить вашу радостную жажду кровопролития. Так что не жалуйтесь – и уж точно не вините меня или Лайру.
Аид медленно поднимается на ноги, возвышаясь над всеми, даже над Зевсом, так что они все кажутся маленькими и жалкими.
– Гефест не будет рассказывать о том, что случится во время его Подвига. Правила не изменятся, если только вы не хотите позволить мне добавить свое собственное испытание. – Он оглядывает божеств и даймонов. Никто не ловит его на слове. – Тогда я предлагаю вам прекращать беспокоиться о моих долбаных делах и заняться своими.
А потом он поднимает взгляд прямо к моему лицу. Пронзает меня этим взглядом. Четко в сердце.
Он знает, что я здесь.
Чтоб меня.
Боги расходятся по всему Олимпу по своим делам. Бун по дороге к дому Аида не снимает шлем, и мы не произносим ни слова. Всю дорогу меня не покидает чувство, что за нами следят, а это невозможно. Но если я права и Аид знал, что я за ними шпионю, это вопрос времени, когда он выкажет свое неудовольствие.
Мы заходим с черного хода, так же как к Гефесту. Если кто-то увидит, как парадная дверь открывается и закрывается сама по себе, возникнут подозрения.
Как только мы поднимаемся на верхнюю террасу, ведущую в дом, Бун отпускает мою руку, чтобы снять шлем. И тут же мы оба становимся видимыми, а Бун проводит ладонью по волосам.
– Этот шлем мне всю красоту портит, – говорит он.
Очень по-буновски. Я не сдерживаю смешок. Забавно, как знание, что ты кому-то небезразличен, меняет восприятие.
– Лучше его вернуть. – Я киваю на шлем.
Бун смотрит на него, потом снова на меня и подмигивает:
– Уверена? Очень полезная штука. – Он корчит рожу. – Гораздо лучше зубов дракона.
– Они уже один раз меня спасли, – говорю я, не подумав.
– Серьезно? Как?
Я скрещиваю руки на груди:
– Расскажу, когда вернешь шлем.
Бун вздыхает:
– Никогда ты не умела веселиться. Ты уверена?
– Уверена. Пока никто не заметил.
Бун прищуривается:
– То есть пока Аид не заметил.
– Да. – Раздраженный рокочущий голос доносится из темных глубин дома. Тут же вспыхивают светильники, освещая Аида, который холоден и спокоен, несмотря на окружающие его завитки темного дыма. – Именно это она и имеет в виду.
Бун делает, вероятно, наихудшую из возможных вещей – шаг вперед, прикрывая меня от Аида собой. От него исходит такое напряжение, что рядом со мной прогревается воздух. В одной руке у него шлем, но вторая сжимается в кулак.
– Это была моя идея.
– Да ты что, – цедит Аид.
Я морщусь от его тона. Он становится тише.
Бун расправляет плечи:
– Я не дам тебе навредить ей.
Сейчас будет неподходящий момент обнять его за это? Вероятно. Я не вижу Аида, но мертвая тишина со стороны бога не говорит ни о чем хорошем.
В попытке прекратить все это, чем бы оно ни являлось, я делаю шаг правее, но Бун смещается вместе со мной. Я беру его за предплечье и слегка сжимаю.
– Он мне не навредит, Бун.
Тот поворачивает ко мне лицо, не сводя взгляда с Аида.