– Что ты делаешь? – спрашиваю я, подбегая к нему.
Потом выглядываю наружу. Мы на третьем этаже, так что до земли метров десять, но ров не примыкает вплотную к стенам башни. Между водой и стеной есть пространство, и оно усеяно копьями, воткнутыми в грязь. Сотни жутковатых наконечников, направленных прямо в воздух, как иглы злого дикобраза.
Бун беззаботно закидывает ногу на ногу.
– Гефест сказал: не важно, как мы доберемся до вершины. Главное – добраться. – Он смотрит на стену. – Думаю, мы шли по сложному пути.
Я высовываюсь из окна, чтобы посмотреть вместе с ним вверх.
Во имя проклятий всех преисподних, он прав. Я вижу наверху семь этажей, судя по количеству окон, а замковые стены отнюдь не неприступны: они из грубого камня, на них везде полно выступов – куча зацепов и упоров, чтобы добраться до вершины.
Это определенно быстрее – особенно для Буна, который, разумеется, фантастический альпинист, – и намного безопаснее, чем встречаться с автоматонами. Это при условии, что я справлюсь. Я не худшая скалолазка, но и не лучшая, и у нас нет веревок.
Бун, кажется, читает мои мысли, потому что он подмигивает:
– Я присмотрю, чтобы ты добралась до верха.
Он это серьезно.
– Подвинься. – Я нетерпеливо машу на него рукой.
Он усмехается и передвигается так, что уже больше не сидит на подоконнике, а повисает сбоку на стене. Я сажусь и свешиваю ноги наружу, потом ищу удобные упоры для рук и ног. Через несколько секунд я уже тоже свисаю на стене замка, глядя вверх, пытаясь вспомнить тренировки и намечая маршрут для первых движений.
– Налево? – спрашиваю я.
– Нет, – указывает он. – Направо. Видишь вон то большое скопление?
– Поняла.
Мы начинаем взбираться. Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую пульсацию крови в ушах и висках. Как минимум один раз я вижу свечение из одного из окон наверху. Наверное, Ореол Диего или ожерелье Дэ. И несколько криков доносятся с разных этажей. Я двигаюсь осторожно и медленно, стараясь переносить большую часть веса на ноги, и мы оставляем позади одно окно. Мы подбираемся к следующему подоконнику, когда Бун шепчет:
– Ты напеваешь.
Я обрываю звук, идущий из горла.
– Прости.
Мы молча разделяемся и лезем каждый своим маршрутом вокруг проема.
Когда подоконник уже находится на уровне моего пояса, я делаю паузу, чтобы поискать зацеп для руки. Пока я верчу головой в поисках, какая-то серебряная вспышка вырывается из башни. Она размытая – настолько быстро все происходит. Я понимаю только, что Бун дергается так, чтобы оказаться между мной и тем, что летит в нас изнутри.
Я вижу, как он принимает удар, его большие ладони цепляются за подоконник, а тело сотрясается. Он издает возглас. Громкий.
А потом без паузы тянется ко мне. В попытке отодвинуть меня или убедиться, что я не упаду, – я точно не уверена. Все происходит в одно мгновение. Когда он поворачивается, я внезапно вижу красный потек, уже просочившийся через его рубашку, – широкий разрез у него на груди.
Но серебряная вспышка из башни достигает нас прежде, чем я успеваю хотя бы вдохнуть, – и вот Бун уже в воздухе.
Его лицо искажено шоком, он машет руками, и я тщетно тянусь к нему, хватаясь за воздух, когда он падает вниз.
– Нет! – кажется, кричу я, наблюдая за его падением.
Как будто время замедлилось и его падение занимает вечность.
Капли крови летят за ним, будто дождь, и полный ужаса взгляд Буна не отрывается от моего лица, даже когда он налетает на копья. Я слышу стук, хруст и чавканье от падения даже отсюда.
– Лайра. – Я не могу его слышать, вижу только движение губ. Потом он кашляет, и на них появляется кровь.
Маленький светлячок вылетает из укрытия под деревьями, с любопытством мерцает перед Буном, а тот видит его… и улыбается. Потом он смотрит наверх в поисках меня, как будто хочет, чтобы мы разделили этот момент и нереальность происходящего. Его взгляд не отрывается от меня, даже когда жизнь вытекает из него. Он не отворачивается, пока его голова не склоняется набок и все тело не содрогается на копьях, пронзивших его грудь, плечо и ногу, удерживая его в воздухе.
– Бун! – кричу я – в этот раз точно кричу, когда время неумолимо пускается вскачь. Мой следующий крик длится как будто вечность, и я не умолкаю, пока не срываю голос.
Я глубоко, со всхлипом вздыхаю. Мой вдох прерывается болью, когда размытое серебряное пятно бьет меня из комнаты, тоже едва не сбрасывая со стены. В этот раз я вижу его, через туман слез и боли, – похожее на кнут щупальце из металла, со смертоносным заостренным концом. Эта штука столкнула Буна со стены башни.
В одну секунду топор оказывается у меня в руке, как раз когда щупальце снова наносит удар.
Я обрушиваю на него топор, и лезвие входит в него, пришпиливая эту дрянь к дереву подоконника. А потом я лезу дальше.
У меня нет выбора.
Я не позволяю себе смотреть вниз. Если я снова увижу искалеченное тело Буна, я знаю, что сорвусь. Я должна добраться до вершины. Надо мной пролетает какая-то тень – скорее всего, один из даймонов, – но я не смотрю туда. Я лезу, лезу и лезу, избегая окон, пока не добираюсь до стены с зубцами наверху. Я умудряюсь перебраться через нее с помощью узких щелей между каменными блоками. Мои мышцы горят, сердце разрывается от боли.
Как только мои ноги касаются крыши, я разворачиваюсь, чтобы перегнуться через стену и посмотреть на Буна. Но прежде чем я успеваю увидеть его, сзади меня обвивают чьи-то руки. Аид. Я уверена в этом. Он не дает мне времени снова посмотреть на Буна или хоть как-то среагировать, прежде чем мы исчезаем.
И оказываемся не в лесу. Не там, куда отправили тех, кто финишировал, или там, где их близкие ждали, пока поборники пройдут испытание. Не вернулись на третий этаж, чтобы начать сначала, как я наполовину ожидала, учитывая, что мы сжульничали, чтобы добраться до верха. Даже не в дом Аида на Олимпе.
Когда мы снова появляемся, я стою в кольце рук Аида, моя спина прижата к его телу. Мы в библиотеке. Колонны – не с каннелюрами и не греческие, но выложенные бирюзой и золотом – поддерживают лестницу без перил, идущую с обеих сторон на три этажа вверх под стеклянный купол, через который видно бархатное небо, которое не небо. И книги повсюду.
Я стою рядом с ним в Нижнем мире.
В его доме.
Я в этом уверена.
Он утыкается лбом мне в затылок.
– Лайра. – Его голос – тихий шепот. Нерешительный. Совсем не похоже на Аида.
И это наконец пробивает стену онемения, которой я окружила себя, чтобы забраться на эту сучью башню. И тогда картинка с лицом Буна, когда он падал, его искалеченное, изломанное тело на этих копьях – все это наконец сталкивается с реальностью, в которой – в отличие от последнего Подвига – я больше не могу его разбудить. Нет никакой магии. Он и правда погиб.
Я обмякаю.
И Аид подхватывает меня.
Часть 6. Чистая потеря
Того, что могло быть, уже никогда не будет.
От этого больнее всего.
Аид поднимает меня на руки и садится в огромное кожаное кресло, усаживая меня на колени и склоняясь надо мной, будто предлагая убежище. Меня охватила неподвижность.
Не онемение.
Боль все еще здесь, пожирает меня. Но я не хочу ни двигаться, ни говорить и уж точно не позволю себе плакать. Я откуда-то знаю, что так станет только хуже.
– Лайра, – бормочет Аид. Он легонько гладит меня по волосам.
Я дышу. Пытаюсь продышаться.
– Не сдерживайся, золотце.
Но я только сильнее захлопываюсь. Я не хочу это чувствовать. Не хочу это впускать. Но что я не могу остановить, так это воспоминания.
Моменты с Буном за двенадцать лет. Моменты, которые я вижу другими глазами.
Нахальная усмешка, дразнящая меня на каждом углу. То, как он пристраивался рядом со мной в очереди за едой – обычно затем, чтобы ухватить что-нибудь с моего подноса.
– Над чем сегодня работаешь? – спрашивал он.
Бун особенно обожал блинчики. Никогда не видела, чтобы кто-то топил еду в таком количестве сиропа. И он смеялся, когда ему попадало за такое расточительство, – приправ в логове было немного, – так что шел и крал еще.
Тот раз, когда он украл ту клятую картину из-под носа у Лакшми, тоже здесь и красочен, ведь он вспоминал об этом недавно.
И новые воспоминания. «Я бы хотел быть твоим другом», – сказал он однажды.
И даже это утро, когда мы просто завтракали вместе.
Он был со мной сегодня утром.
В горле встает ком.
«Дыши».
Он не рассказал этого богам в ту ночь, когда говорил про картину, и в тот раз я подумала, что он просто надо мной издевается, но теперь воспоминание будет преследовать меня до конца моих дней.
«Я украл ее для тебя, Лайра-Лу-Ху. Разве она не будет хорошо смотреться на стене твоей спальни?»
Он что же, пытался быть моим другом даже тогда? Откуда он узнал, что я втайне очень хотела заполучить ту красивую картину? Я никогда об этом никому не рассказывала. Потом Бун показал на еще одну украденную картину.
«А эту мы сможем сбыть».
Не то чтобы я ему поверила – и не то чтобы Феликс позволил ему что-нибудь оставить.
О боги. Я это сделала. Он мертв из-за меня. Мое мычание предупредило автоматона в комнате, и…
– Лайра. – В голос Аида вкралась нотка беспокойства.
– Я не хотела выпускать, – говорю я ему, и голос мой такой же тоненький и мелкий, как я.
– Почему?
– Если сидеть тут и плакать, если поддаться – я не знаю, смогу ли я снова встать. – А это не я. Я та, кто заканчивает дела, кто никогда не останавливается, кто придумывает решение проблем, потому что они все время появляются, а потом еще и еще, пока однажды все проблемы не будут решены.
Только я могу решить и эту.
Руки Аида смыкаются вокруг меня, и мы сидим в тишине. Я не знаю сколько. Он не заставляет меня снова что-то выпускать, и теперь воспоминания приходят быстрее. Мне не заставить их остановиться.