Его лицо искажено шоком, он машет руками, и я тщетно тянусь к нему, хватаясь за воздух, когда он падает.
– Нет! – кажется, кричу я, наблюдая за его падением.
Меня трясут за плечи.
– Лайра!
Но я не просыпаюсь. Я все еще заперта в кошмаре.
– Нет! – кричу я, наблюдая за его падением.
Как будто время замедлилось и его падение занимает вечность.
Полный ужаса взгляд Буна не отрывается от моего лица, даже когда он налетает на копья.
– Лайра! – Меня снова грубо трясут, выдергивая из кошмара, и я возвращаюсь в здесь и сейчас. Мое резкое дыхание вырывается хрипами и всхлипами, пока ужас того момента отступает.
– Бун, – хнычу я.
– Лайра? – Голос Аида доносится откуда-то издалека.
Я хмурюсь. Я знаю, что проснулась. Где я? В моей комнате, сплю?
Нет, не там.
Но глаза не открываются, как будто на них положили мешки с песком.
– Ты почувствуешь укол, – говорит мне его голос сквозь темноту, замешательство и какое-то неясное осознание, сквозь которые я пытаюсь пробираться.
Что-то слегка колет мое предплечье, и за этим следует волна боли, как будто этот укол напомнил всем остальным нервам в моем теле, что надо проснуться. Бок болит тупо, но ужасно, а остальное тело…
– Ай.
– Тебе больно? – кажется, спрашивает меня Аид. Потом: – Почему ей больно? – вопрошает он совсем другим голосом, и, надеюсь, это обращение к кому-то другому.
– М-м… Жарко. – Почему мне так жарко? Я так потею, что все тело липкое, а волосы вымокли.
Прохладная ткань прижимается к моему лицу.
– Я знаю, – говорит Аид. – У тебя инфекция, а поэтому лихорадит.
Инфекция? От чего?
Видимо, я спрашиваю, потому что Аид отвечает:
– Та штука, которая столкнула Буна со стены, видимо, прошла мимо тебя.
Та штука, что…
Бун.
Это реальность. Это был не кошмар. Он мертв. Слезы текут из моих до сих пор закрытых глаз, пусть я и пытаюсь их удержать.
– Нет, нет, нет. – Слова скомканы, я пытаюсь свернуться в комок.
Но руки снова оказываются на моих плечах и не пускают.
– Не двигайся, золотце. Ты порвешь швы, а еще ты вся в проводах.
Провода. Швы. Потому что я ранена.
Теперь я помню. Кровь. Боль. Аид в панике.
Я заставляю глаза открыться и смутно вижу подбородок с густой щетиной.
– Тебе… надо… побриться.
– Что она сказала? – спрашивает еще один голос.
Я хмурюсь и тянусь пощекотать подбородок.
– А… боги… бреются?
Аид склоняет голову, чтобы осмотреть меня, и его брови практически смыкаются, а я несчастными глазами таращусь в ответ.
– Она бредит.
– Кто сказал? – вопрошаю я. Или пытаюсь.
В уголках серых глаз появляются морщинки. Аид качает головой:
– Если богов можно убить, ты станешь мне смертью, звезда моя.
– Мне нравится, когда ты меня так называешь. – Я сказала это вслух?
Он снова хмурится. Видимо, да.
– Она точно бредит, – говорит Аид.
Правда? Вообще-то мне лучше. Одно то, что я его вижу, помогает. Я опускаюсь на подушку и не отрываю взгляда от его лица. А потом приходят воспоминания, следуя по пятам за усталостью.
– Мы можем… спасти его? – бормочу я.
Это ведь было по-настоящему? Если я одержу победу, Аид сможет спасти Буна?
Он отпускает мои плечи, берет мою руку в свои и прижимается губами к моим костяшкам. Но не смотрит на меня.
– Конечно. Но сперва нам нужно, чтобы тебе стало лучше.
Почему это звучит как-то не так?
Сон снова утягивает меня под свою гладь, становясь тяжелее, тяжелее и тяжелее.
– Нам нужно… спасти… Буна.
Лицо Аида размывается, и я тону.
– Нет! – кричу я, наблюдая за его падением.
Оно занимает вечность.
Полный ужаса взгляд Буна не отрывается от моего лица, даже когда он налетает на копья.
– Бун! – снова кричу я.
– Лайра! – зовет меня Аид, возвращая к себе.
Аид, который был со мной каждый раз, когда я просыпалась от одного кошмара и проваливалась в другой. Аид, который не отходил от меня.
Я прекращаю брыкаться во сне, по-прежнему тяжело дышу, но худшее позади. Я не знаю, сколько раз я все это переживала заново. Кажется, что тысячу. И, боги, как же мне хреново.
– Бун мертв, – умудряюсь прошептать я, хотя в глотке сухо, как в пустыне Мохаве.
– Я здесь, Лайра-Лу-Ху, – говорит Бун где-то вблизи.
Я хнычу при звуке голоса, произносящего мое имя. Мое сердце спотыкается. Это сон. Галлюцинация. Или Морфей сыграл жестокую шутку, дразня меня.
– Я настоящий, – говорит Бун. – Не будь трусихой. Открой глаза и посмотри.
На это нужны чудовищные усилия, как будто мои веки заварили накрепко, но я умудряюсь их приоткрыть. Я лежу в тускло освещенной комнате. Подключена к пикающим аппаратам смертных. Тело все еще в огне – нехорошем – и до сих пор пипец как болит, и в целом я чувствую себя как ходячий мертвец. Или лежачий мертвец в моем случае.
Но мне плевать.
Аид сидит рядом с моей кроватью, держа меня за руку.
А Бун стоит в изножье… смотря прямо на меня со своей широкой нахальной усмешкой.
– Привет, – говорит он.
У меня вырывается смех от чувства, среднего между облегчением, шоком и радостью. Вот только от этого живот вспарывает болью, и я морщусь.
– Не смеши меня.
Он фыркает:
– Я просто сказал «привет».
– И ухмыльнулся. – Мое лицо перекашивается, я сдерживаю слезы. – Я не думала, что снова увижу это. – Бросаю взгляд на Аида. – Ты упросил Зевса сделать его богом? Мне теперь не надо побеждать?
В ответном взгляде читается тысяча оттенков сожаления.
– Я попросил. Он не станет этого делать. Даймоны сказали, что это вмешательство в Тигель, – говорит Аид.
Я хмурюсь.
– Но… – Я присматриваюсь к Буну, и… О боги… Он полупрозрачный. Не как Бун во сне. Это иначе. Он призрак. Душа.
Он все еще мертв.
– Ты сказал, что ему лучше сейчас не видеть меня. – Шепот дается с трудом, обвинительный тон относится к Аиду, но я не свожу взгляда с Буна.
– Я был тебе нужен. – Бун качает головой. – Ты все время звала меня во сне. И я пришел.
– Но что, если ты придешь в смятение? Что, если ты захочешь вернуться и попадешь в ловушку? – Мне надо встать и вытолкать его из комнаты.
– Все в порядке, – говорит Бун.
Аид делает жест в сторону – кажется, прячет его от меня, – и Бун бросает взгляд на бога.
– Я не могу оставаться здесь слишком долго. Ты должна выслушать меня.
Мгновение я борюсь с переполняющим меня буйством эмоций, а потом умудряюсь кивнуть.
– Ты должна сделать для меня кое-что, Лайра.
Я киваю, и от этого у меня кружится голова.
– Я знаю. Победить.
– Нет. – Он качает головой. – Я прошу тебя сражаться за себя. Я не хочу увидеть тебя здесь, внизу, рядом с собой. Пока нет. Ты меня поняла? Хватит волноваться за меня. У меня все в порядке. – Его улыбка разом и настоящая, и натянутая. – Более чем в порядке. Но ты погибнешь, если не отпустишь меня и не постараешься жить.
– Нет…
– Отпусти меня. Я увижу твое лицо снова лет через восемьдесят, после того, как ты проживешь долгую жизнь. – Он начинает таять в воздухе.
– Бун…
– Обещай мне, что будешь жить, Лайра. – Его голос доносится откуда-то издалека. – Обещай.
– Обещаю. – Я сглатываю. – И мы увидимся раньше, чем через восемьдесят лет. Я выиграю Тигель. Считай, уже выиграла.
Бун снова качает головой. Кажется. Я уже едва вижу его.
– Живи за нас обоих. Этого будет достаточно.
Я больше не вижу его.
– Восемьдесят лет, Лайра-Лу-Ху, – шепчет его голос вокруг меня. – Я буду отсчитывать дни.
А потом он уходит. Я чувствую, когда он уходит.
Я зажимаю свободной рукой рот, сдерживая готовые вырваться рыдания.
Аид кивает кому-то, и я в первый раз осознаю, что здесь есть еще один человек, который мне неизвестен. Он втыкает шприц в мою капельницу и нажимает на поршень. И тут же мою кровь наполняет тепло, поднимаясь от руки к груди, а потом проникая по всему телу.
Я поворачиваю голову и гляжу на Аида, хотя мои веки уже тяжелеют.
– Зачем? – шепчу я.
Он кривится:
– Может, теперь ты позволишь себе поспать и выздороветь… и сражаться.
Ради меня. Он привел Буна сюда ради меня.
– Спасибо… – Я не уверена, что добираюсь до «тебе», прежде чем снова отключаюсь.
Кошмары больше не приходят. Скорее, я заперта в собственном теле, утопаю в жаре и боли. Время от времени я умудряюсь всплывать на поверхность, чтобы вдохнуть. Что бы они ни пытались сделать, это не работает. Мне не становится лучше.
Но теперь я хотя бы держусь.
Голос Аида становится моим якорем.
Его прикосновения. Даже когда я очень глубоко, я чувствую его рядом. Когда я ближе к поверхности, он всегда неподалеку.
Один раз, когда у меня получается всплыть и открыть глаза, он с кем-то ругается. С Хароном, кажется, хотя тот, второй, стоит в дверях, и свет бьет ему в спину. В другой раз Аид спит, сидя в кресле, с запрокинутой головой. Он выглядит ужасно. Истощенный, с фиолетовыми мешками под глазами. Я и не знала, что боги могут так выматываться. Я тянусь к нему, но уже снова тону.
Ощущение свежести омывает меня во тьме и тянет в сознание.
– Что… – слышу я себя издалека.
Будто прохладный бриз с залива в жаркий летний день, оно снова проносится по мне. Пробиваясь сквозь жар лихорадки. Не уничтожая. Но это первый намек на облегчение, который я чувствую с тех пор, как оказалась заперта в собственном теле.
Через это облегчение, извиваясь, как червяк, просачивается беспокойство. И кажется, я хмурюсь, потому что с чего бы мне беспокоиться? Это же… облегчение.
– Работает? – Голос Аида тоже слышится издали.