Что работает? Они пробуют еще одно лекарство? Еще один способ лечения?
– Только не новая ледяная ванна, – пытаюсь сказать я, но мои губы не двигаются.
Это была агония. Огонь и лютый холод одновременно.
Еще один приток прохлады, как будто облегчение находится внутри меня. В моих венах.
Потом еще один, но больше похожий на волну, проносящуюся во мне, и я выдыхаю это облегчение. И меня слышно. Я знаю, потому что в голове это громко.
Но все же у меня в животе скручивается темная эмоция. Сомнение? Ужас? Надежда?
Непохоже, чтобы это все чувствовала я.
– Кажется, работает, – говорит кто-то. На сей раз ближе.
Или я ближе к сознанию. Уменьшающийся жар и боль возносят меня на седьмое небо. Пожалуйста, пусть это не прекратится.
– Лайра? – Голос Аида пронизывает тревога.
Я хочу ему ответить, сказать, что все в порядке. Больше чем в порядке, но мне до сих пор сложно заставить работать рот и глаза.
– В чем дело? Это ее убивает? – Паника в его голосе была бы очаровательной, если бы не охватывала мое сердце и не сдавливала его. Как будто его паника питается мной.
Я пытаюсь дотянуться до него, до его руки, но еще не могу двигаться. Тошнотворная усталость по-прежнему пытается меня утопить.
Еще одна волна благословенной прохлады.
Я умудряюсь заставить работать губы:
– Аид.
– Я здесь. – Его голос звучит… измученно. – Я здесь, Лайра.
Его рука обхватывает мою, привязывая меня к реальности, и одно это простое прикосновение кажется райским блаженством.
– Мне уже лучше, – пытаюсь сказать я. Смутно понимаю, что вместо слов выходит белиберда.
Меня бьет еще одним зарядом беспокойства.
– Помоги ей! – приказывает Аид кому-то как истинный царь Нижнего мира. Столько авторитета. Столько власти.
– Мы должны подождать, пусть работает, – говорит кто-то дрожащим голосом. – Приношу извинения, владыка Аид.
Столько страха. Из-за него. Из-за его попытки меня защитить.
– Аид, – шепчу я.
Он отпускает мою руку, и я протестующе хнычу. Потом его ладони обнимают мое лицо.
– Я здесь, – говорит Аид.
Это касание, его близость, этот голос… Это все, что мне нужно.
Последний приток прохлады втекает в меня, сквозь меня, и мне кажется, что мое тело утихомирили, очистили и перестроили изнутри. Начиная с костей и продвигаясь вовне.
А за ней идет… страх.
Не мой страх. Я не боюсь. Мне легче. Что происходит?
– Спаси меня, Элизий, – слышу я шепот Аида. Мимолетно чувствую его дыхание на своих губах. – Она…
– Мне… лучше, – бормочу я, и меня уже настигает усталость. Но другая. Тот сон, что исцеляет, а не загоняет в ловушку собственного измученного тела. – Намного лучше.
Странное ощущение улеглось, так что это не та эмоция, что пробивает меня насквозь. И она точно не моя. Теперь я в этом уверена.
Шок, облегчение и зарождающееся понимание, за которыми следует окрашенное тревогой, но абсолютно мужское удовлетворение.
Все это проходит сквозь мою грудь, будто молния: вот она проясняет все вокруг своим электричеством, а вот ее уже нет, и я лишь слегка подрагиваю.
Не мои чувства…
Это был Аид. Я чувствовала то же, что и он.
Как?
Я хмурюсь. Ладонь Аида все еще лежит на моей щеке. Что-то неправильно. Я так сильно ощущаю его эмоции. У меня галлюцинации? Снова сны?
Кто-то в комнате кашляет.
– Я бы сказал, все прошло поразительно хорошо, Фи, – говорит этот кто-то. Низкий мужской голос. Харон, наверное. Он единственный из всех, кого я знаю, зовет Аида Фи.
Потом тишина.
– Лайра? – спрашивает Аид все еще рядом со мной. – Можешь открыть глаза?
Честно говоря, очень не хочу. Тело как будто уплывает, истощение переходит во что-то вроде странного комфорта.
– Пожалуйста. – Аид никогда не умоляет, но сейчас его голос звучит именно умоляюще.
Я заставляю глаза открыться, щурясь от яркости единственного светильника, и лицо Аида неуверенно проявляется в смутном мареве.
Он коротко выдыхает, и, скорее всего, это слышу только я.
– Хвала мойрам. Я не хотел делать этого, пока ты не пришла в себя.
– Делать… – мне приходится откашляться, потому что у меня в глотке как будто гравий, – что?
Насколько мне видно, в руках Аид держит бронзовый кубок. Он простой, на нем выгравированы двузубец и скипетр.
– Я собираюсь сделать нечто опасное.
Это звучит скверно. Я сдвигаю брови: лицо Аида раскачивается перед глазами.
– Что?
– Тебе не становится лучше, Лайра. Так что я дал тебе немного своей крови.
Мои губы дергаются в попытке улыбнуться. Ихор, золотая кровь богов, знаменитая своей способностью делать… почти что угодно, судя по тому, что рассказывают люди.
– Я… богиня. – Потом до меня доходит то, что он сказал, и мои глаза расширяются, насколько могут, хотя я едва удерживаю их открытыми. – О. Так вот… почему… мне уже лучше?
Аид качает головой:
– Нет. Это было, чтобы ты пережила следующий шаг. Надеюсь.
Следующий шаг? О чем это он?
Он снова поднимает кубок.
О. Точно? Что там в нем?
– Вода из Стикса.
Я моргаю, пока мой разум пытается восстановить то, что я знаю о ней.
– Яд, – шепчу я.
– Поэтому я и дал тебе своей крови.
Теперь все начинает складываться в какую-то смутную картинку. Всего несколько смертных пережили прикосновение к Стиксу. Ахилл был одним из них. Это сделало его неуязвимым повсюду, кроме пятки, за которую его держала мать, когда погружала в воды, и только эта его часть не намокла. Эта полностью смертная точка стала его единственной слабостью.
Ахилл выжил, потому что в нем была божественная кровь? Его матерью была нереида Фетида. Это сделало его в достаточной степени полубогом, чтобы выжить?
Видимо, Аид в отчаянии.
– Мне… настолько… плохо? – спрашиваю я.
Он колеблется, потом кивает.
Я изучаю его лицо.
– Ты… ужасно выглядишь.
Губы Аида кривятся.
– Ты бы себя видела, звезда моя.
– Ого. – Я с трудом вздыхаю, и этот вздох отдается во всем моем теле. Оставаться здесь, рядом с ним, становится все сложнее. – Ну, наверное… тебе… стоит… это сделать.
Но он не делает. Он явно колеблется. Должно быть, это охренительно опасно.
– Если ты умрешь, я о тебе позабочусь, – говорит он мне. Я получаю еще одну молнию эмоций от него. Сейчас я уверена, что это его эмоции. В этот раз – отчаяние. – Обещаю.
Его разрывает на части чувство вины. Так не пойдет.
– Похоже, что… – Я облизываю запекшиеся губы. – Ты… часто… заботишься… о душах… в последние… дни.
Выражение его лица меняется, и мое сердце тяжело бьется от странной комбинации раздражения и нежности на его лице.
– Надеюсь, ты не слишком влияешь на меня, – говорит он. – Вечно бегаешь и пытаешься спасать других.
– Упаси… небеса. – Я пытаюсь усмехнуться, но смешок превращается в кашель, от которого боль вспыхивает во всем моем теле. – Но… не… волнуйся за… мою.
– Что?
– Мою душу. Мне… нравится… здесь, внизу.
– Охренеть, – мрачно бормочет Аид.
– Если собираешься это делать – делай, Фи. – Голос Харона достигает меня через тени. – Давай сейчас, прежде чем сойдет эффект от твоей крови.
Прохладные руки задирают на мне рубашку. Возле моей кожи воздух странно холодный. Я смотрю вниз и издаю стон от этого вида: моя рана не только не закрылась – она выглядит как яма темной плоти, как будто меня проело кислотой. Как Исабель. Только иначе. Черная паутина вен ползет от раны по сереющей плоти во все стороны.
Я не врач, но даже я понимаю, что дело плохо.
– Это будет больно… – Аид даже не заканчивает предупреждение, прежде чем вылить содержимое чаши на рану.
Агония и пламя. В тысячу раз хуже, чем ожог от дракона. Я в жизни не кричала так громко; звук вырывается из моего горла, тело выгибается на кровати, как будто пытается сбежать от самого себя. Аид не останавливается. Он льет больше и больше. Потом переворачивает меня, чтобы вылить еще на выходное отверстие на спине.
Я кричу, пока голос не срывается в хрип, а потом наступает тьма и обрушивает меня в себя так быстро, что это похоже на дикий полет по реке из водопада Аида на Олимпе.
– Нет! Лайра! – я слышу, как кричит Аид.
Но я слишком глубоко в темноте, и в первый раз я проваливаюсь в полное, истинное забытье.
Когда я снова открываю глаза, в голове уже не стоит туман и хоть все тело задеревенело и болит от долгого лежания, но никакой другой боли я не чувствую. А еще с меня сняли почти все трубки, так что это тоже к лучшему. Вместо Аида у моей постели сидит Харон и читает любовный роман. Я улыбаюсь. Не думала, что ему такое нравится.
– Хорошая книга? – хриплю я.
Он опускает ее и усмехается мне, а я моргаю. Боги и впрямь невероятно прекрасны.
– Я все спорил, называть тебя Спящей Красавицей или Белоснежкой.
Видимо, река Стикс сделала свое дело, и кровь Аида сохранила мне жизнь. Едва-едва, судя по ощущениям.
Прошло еще несколько дней или… сколько там. Я сейчас не особо слежу за временем. Помню только обрывки, но хотя бы в них не было боли, лихорадки и даже бреда. Только утомление по мере исцеления тела.
– Но ведь обе эти сказки – про смертный сон?
– Отсюда и споры. – Харон кладет книгу на столик рядом с креслом. – Учитывая твою бледность и волосы цвета воронова крыла, я склоняюсь к Белоснежке.
– Гефест может быть охотником.
Харон смеется:
– А Афродита – злой королевой?
Я качаю головой:
– Она не хотела, чтобы все обернулось так скверно.
Я видела, как она плакала до припухших глаз по бабушке Дэ. Эти эмоции были настоящими.
– Хм-м… А прекрасный принц? – Взгляд Харона становится острым, любопытным – и вовсе не праздным. – Похоже, у тебя есть несколько вариантов.
Нет смысла отрицать.