И еще это подает мне идею.
Аиду это не понравится. Харону тоже, если на то пошло. Это своего рода предательство. Но так будет правильно поступить.
– Зэй… я хочу попросить об услуге.
– Что за услуга? – спрашивает он. Ни опаски. Ни подозрений. Только доверие.
Я и правда выбрала лучшего союзника во всем этом кошмаре.
– Тебе не понравится.
Сегодня вечером вместе с ужином в мою камеру доставили новенькую форму – явный намек на то, что скоро будет следующий Подвиг. Скорее всего, в ближайшие часы.
Я поела. Оделась. И села на кровать в ожидании. Надо бы отдыхать, но тревожная нервная энергия… слишком много нервов, чтобы опознать все остальные бурлящие эмоции… не дает мне расслабиться.
Так что я меряю камеру шагами. И сижу. И шагаю.
И всю ночь и следующий день я слежу за дверью, предвидя появление одного лица, надеясь на другое. Я поставила Зэя в сложное положение, но непреложно верю в то, что он выполнил мою просьбу. Его пришлось поубеждать, но он согласился.
Вечером дверь внезапно открывается – я даже не слышала шагов с той стороны, – и я поднимаюсь на ноги, ожидая, что войдет кто-то из даймонов или, возможно, Аид, чтобы забрать меня на финальный бой.
Но… входит богиня. Одетая в розовое платье из текучего шифона, с мерцающим золотом на глазах и губах, она как ни в чем не бывало появляется здесь, как будто так и надо.
– Привет, дорогая, – щебечет Афродита.
Она даже не смотрит на Зелеса, который ее впустил. Просто оглядывает мою камеру, морща носик.
– Как все… тускло, – комментирует она. – Тебе, должно быть, так скучно.
Я справляюсь.
Она пронзает меня взглядом, искрящимся озорством.
– Буду рада подарить тебе ментальный оргазм мыслью о горячем мужчине, чтобы хоть как-то скрасить твой унылый день.
Зелес застывает на месте в дверном проеме.
Богиня стоит спиной к нему, так что ему не видна еще более озорная улыбка, играющая у нее на губах. Она нарочно крутит мозги даймону.
– Я скоро на Подвиг пойду, – замечаю я.
В голосе Афродиты звучит мурлыканье:
– Это лучший способ расслабиться перед битвой, какой я знаю.
Битвой? Это намек?
Она поднимает брови, выразительно глядя на меня.
Я прокашливаюсь, обходя застрявший в горле смешок:
– Нет. Но спасибо.
Она раздраженно дергает плечами:
– Я чувствую нереализованное сексуальное напряжение, тянущееся сюда от дома Аида через весь Олимп. – Потом богиня настойчиво и направленно смотрит на меня. – Ты уверена, что тебе не нужна моя помощь?
И бросает взгляд в сторону, намекая на Зелеса. Она хочет, чтобы он ушел.
– О… Ну… Наверное, мне не повредит…
– Прекрасно! – Богиня радостно хлопает в ладоши.
И тут прокашливается Зелес, на чьем бесстрастном лице царит выражение, самое близкое к ужасу и одновременно восхищению, на какое он в принципе способен:
– Я дам вам побыть… наедине.
Он пулей вылетает за дверь, и Афродита смеется, лицо ее полно искреннего веселья, а не чего-то, должного вызывать конкретную реакцию. По-моему, так она куда красивее. И настоящая.
Отсмеявшись, она окидывает меня взглядом.
– Зачем ты пришла? – спрашиваю я.
– Деметра.
У меня расширяются глаза. Это последнее, чего я ожидала, в основном потому, что мы с Зэем – единственные два человека, которые знают, что я через него пыталась связаться с этой богиней и просила прийти и поговорить со мной. Но понимание приходит довольно быстро, и я корчу гримасу:
– Она не придет?
Афродита делает паузу и качает головой.
– Она сказала, что зверушка Аида не стоит ее времени.
Упрямые, гордые, надменные божества. Странно, что у них вообще уши остались, они же их так часто отмораживают назло всем подряд.
– Почему ты хотела ее видеть? – спрашивает Афродита.
Я рассматриваю ее лицо, как она – мое секунду назад. Странно, но, кажется, я доверяю ей больше всех из богов и богинь. Возможно, даже больше, чем Аиду, учитывая его тайны и ложь. Может, потому, что она дала мне увидеть настоящую ее. Честно, я не уверена.
Но поделиться с ней таким секретом…
Я делаю глубокий вдох. Потом еще один. «Пожалуйста, пусть это будет верное решение».
– Персефона не умерла.
Вот. Я это сказала. Слишком поздно брать слова назад. Остался только путь вперед.
Глаза богини любви и страсти расширяются.
– Это невозможно, – шепчет она сквозь сомкнутые губы.
Мое сердце бьется сильнее от одной ее реакции. Я облажалась, когда сказала ей?
– Тебе лучше присесть.
Когда мы обе устраиваемся в креслах лицом друг к другу через стекло, я рассказываю то немногое, что я знаю.
– А царь богов может выпускать заключенных из Тартара? – спрашиваю я.
Между идеальных бровей пролегает легкая морщинка.
– Нет, – медленно говорит Афродита. – Единственный способ открыть Тартар – это задействовать всех семерых богов и богинь, что заперли там титанов. И даже ради Персефоны – не думаю, что мы сможем убедить всех семерых рискнуть и попробовать. – Морщинка углубляется. – Как она туда попала? – спрашивает богиня больше себя саму, чем меня. – И почему?
Потом она поднимает взгляд на меня, и замешательство сменяется задумчивостью.
– Ты собиралась сказать Деметре?
Я киваю:
– Диего – ее поборник. Он победит в Тигле, если выживет в этом Подвиге. Может, она сообразит, как использовать эту власть, чтобы вернуть свою дочь. Ты сама сказала: у Аида всегда есть план.
Аиду надо было все рассказать матери Персефоны, но это слишком в его стиле – держать карты при себе и пытаться исправить все самому.
– Я собиралась выменять эту информацию на обещание сделать Буна богом, – говорю я.
Она довольно мурлычет:
– Я знала, что ты не зря мне понравилась. – Потом ее лицо серьезнеет. – Почему сейчас? Зачем устраивать эти хлопоты, а не сказать ей самой после испытания?
– Потому что я могу не выжить, – говорю я. – А она имеет право знать.
Афродита кивает, плотно сжав губы.
– Но я все еще не знаю, что задумал Аид, – говорит она. – Открыть Тартар в одиночку опасно и невозможно. Только со всеми нами.
Афродита отворачивается от меня, вроде как изучая ярко-белую стену напротив. Потом она сама глубоко вздыхает, и эта мелочь подсказывает мне, насколько богиня потрясена.
– Если бы Джеки была ближе к победе, я бы предложила тебе спасти Буна.
Я слегка откидываюсь на спинку кресла. Мое предложение другим поборникам явно пошло из уст в уста.
– Но не Персефону. – Афродита снова смотрит мне в глаза. – Я не выдам Деметре эту тайну.
Меня прошибает шок, выпрямляя позвоночник и хмуро сводя брови в замешательстве.
– Что? Почему нет?
– Это может начать еще одну войну между нами, а после последней… – Ее глаза темнеют от боли. – Я не могу рисковать.
Войну?
На ее лицо прокрадывается грусть.
– Деметра чуть не сожгла Олимп в тот день, когда Аид сказал ей о смерти Персефоны. Эта ложь была умным ходом. И добрым. Если бы она знала, что ее дочь жива и где она… – Богиня пожимает плечами. Потом ее лицо медленно хмурится. – Видимо, Аид не хочет, чтобы знал кто-то еще?
Я ничего не говорю.
Афродита испускает тихий свист.
– Но все же ты доверяешь мне это? – Она смотрит на меня с непроницаемым лицом, а потом мягко говорит: – Я польщена. Правда.
Я криво улыбаюсь:
– Кажется, ты из хороших ребят.
Она только хмыкает:
– Мы все равно хороши… и плохи. Как и смертные.
– Некоторые хуже других, – мрачно бормочу я.
Афродита закатывает глаза.
– Афина… та, кто она есть. Зевс тоже. На самом деле все мы. Мы те, кем рождены быть. Лучше, чем жестокие титаны, но далеки от совершенства.
– Ну, в любом случае, когда это кончится, я буду молиться тебе чаще.
Улыбка Афродиты искренняя и на краткий миг показывает глубину ее сердца.
– Береги себя в последнем Подвиге, Лайра. Мне бы хотелось послушать эти молитвы. – Она отходит к двери и поднимает руку, чтобы постучать, только чтобы снова замереть и дьявольски усмехнуться мне через плечо: – Стони.
– А?
Она недвусмысленно смотрит на меня.
– Ментальный оргазм, дорогая. Мне нужно поддерживать репутацию.
О.
До меня доходит, чего она от меня хочет: устроить представление.
Потрясно.
Я стараюсь как могу: ложусь на кровать и сминаю простыни, чтобы выглядеть в должной степени растрепанной, хотя сейчас мне очень сложно проявить энтузиазм на эту тему. Потом я издаю плачущий стон, за которым следует громкое:
– О боже!
– Богиня, – шепчет Афродита. – Не забывай, кто я.
– О богиня! Какой мужчина! – кричу я громче. Потом еще, для ровного счета.
Закатив глаза, Афродита стучит, дверь открывается, и она выходит.
Оставляя меня одну с тысячей бьющихся за мой разум вопросов.
За то недолгое время, что я заперта здесь, я прокрутила в голове все свои моменты с Аидом. Все, что он говорил и делал. Почти все время головная боль убеждала меня в том, что то, каким он был со мной, – взгляды, касания, то, что он делился со мной чем-то своим, – было представлением, чтобы мной манипулировать. Он видел мою слабость к нему и использовал, чтобы удержать на своей стороне и заставить бороться за победу в Подвигах. Я даже на секунду убедила себя, что предложение помочь Буну было ложью.
Вот только он поклялся рекой Стикс. Это священная клятва богов.
Мне пришло в голову кое-что еще, что он сказал. «Когда-нибудь я расскажу тебе остальное, и, мне кажется, ты согласишься, что это достойная причина… Но не уверен, что она сгодится против того, что платить приходится тебе».
Что мне приходится платить.
В тот раз я думала, что Аид говорит только о Буне, смерти и страхе, что я пережила. Но что, если он говорил о большем? О нем.
Мои мысли выбирают новый маршрут. Прочь от меня. Прочь от боли собственных чувств, вместо этого сосредоточиваясь… на нем. На Аиде.