Я снова срываюсь с места. Мир похож на хаос из земли и битвы вокруг меня, рев бешеных созданий, лязг и грохот от соприкосновения кости и плоти разносятся в воздухе. На бегу я ищу хоть что-то: камень, булыжник… Да хоть бы и пересохшее русло реки – хоть какое-то укрытие. Поэтому в пыли, клубящейся в воздухе, я не вижу, как ко мне летит щупальце, пока не становится слишком поздно. Я снова скрещиваю перед собой топоры, готовясь к удару, когда что-то врезается в меня сбоку. Сильные руки обхватывают меня, поднимая в воздух резкими рывками.
Джеки.
– Ты богиня! – кричу я.
Она усмехается и несет меня прямо через вторые врата; эти из бронзы и в целом похожи на первые. Джеки бросает меня на землю рядом с Триникой, как раз когда Амир запихивает ей в рот белый лепесток.
– Я сейчас. – Джеки бросается обратно в потасовку.
Сэмюэл и Дэ следующими вбегают во врата, а мы ждем, готовясь закрыть их быстро, вздрагивая от каждого стука костей и рева кракена, и вопли минотавра все еще трубно звучат вдали.
– Там! – показывает Рима.
Наверху Джеки несется в отягощенных пылью небесах, а за ней Зэй с обнаженной Гарпой Персея.
Как только они пролетают к нам, врата захлопываются сами, и снова щелкает замок.
Минус два.
Остались последние.
– Во имя Нижнего мира, что?.. – бормочет Сэмюэл.
Мы поворачиваемся все вместе.
Триника суживает глаза:
– Вот это плохо.
Темнота здесь настолько густая, что звезды и луна ее не пробивают. В нескольких метрах передо мной как будто вздымается стена тени, закрывающая все.
А это значит, что нам не только придется иметь дело с тем существом, которое явится за нами, но и искать врата.
Триника вытаскивает из кармана странный розовый камень и внимательно изучает его. Ее награда за Подвиг Афины – Камень Имитакла, реликвия, о которой ни один из нас не слышал, но она дает один правдивый ответ в день.
– Почему бы не использовать это, – говорит Триника, потом плотнее смыкает пальцы на камне. – Как нам безопасно пройти через эти последние врата? – спрашивает она.
Затем закрывает глаза, но я ничего не слышу и не вижу. Видимо, остальные тоже, потому что мы стоим перед ней и переглядываемся. Все это время кракен и мои оставшиеся воины-скелеты сражаются по ту сторону врат.
Потом Триника открывает глаза.
– Говорит: «Не слушайте».
– Не слушать что? – спрашивает Рима.
– Что это значит? – раздается бесплотный голос Диего.
И тогда я слышу это. Кажется, мы все слышим, поскольку каждый постепенно замирает.
Пение.
Прекрасные голоса выводят песню.
Не слушайте.
– Сирены, – шепчет Зэй рядом со мной.
– Вы наконец здесь, – манит из тьмы голос, обольстительный, как вздох любовника. – Поиграйте с нами.
Все остальные тут же идут вперед с помутневшими взглядами. Диего, видимо, снимает свое кольцо, потому что сперва возникает из пустоты, а потом его поглощает стена теней.
И туда идут все, кроме меня, Джеки… и Сэмюэла.
Джеки хватает Риму за руку, но та резко стряхивает ее и идет дальше. Сэмюэл тянется к Дэ, но он слишком быстр и убегает вперед.
– Стой! – Я пытаюсь тянуть Зэя обратно, но он отталкивает меня, прежде чем исчезнуть в темноте вслед за остальными.
У меня внутри скручивается узел замешательства. Благословение Джеки позволяет ей смотреть сквозь чары, так что, видимо, это защищает от сирен. Но Сэмюэл…
Он смотрит на нас в ответ широко раскрытыми глазами.
– Вот почему твои глаза сегодня такого цвета, – шепчет Джеки. – Тебя зачаровали.
Другими словами, Зевс сделал с ним что-то, чтобы помочь сопротивляться им.
– Почему на тебя не действует? – спрашивает она меня.
– Без понятия.
Это не важно. Одному из нас все еще нужно добраться до ворот. Может быть, тогда Подвиг закончится и остальные уцелеют. Но я сомневаюсь.
Мы все смотрим в темноту.
– Надо вытащить остальных из-за черты, – говорит Джеки.
Не дожидаясь нашего согласия, она направляется в темноту.
Сэмюэл кивает, активирует щит, поднимает перед собой и тоже движется вперед.
Я вытаскиваю из разгрузки флакончик – мою награду от Аполлона – и закапываю в глаза слезы Эос. И тут же мое зрение меняется: это как смотреть на мир в радужном свете, как будто рассвет сделал землю вокруг меня синей, и бронзовой, и оранжевой, и желтой, подсвечивая все детали.
– Ну, понеслась, – шепчу я себе.
И потом ступаю в тени.
Даже с моим усиленным зрением тьма удушает. Будто меня похоронили заживо или я тону. Ощущение более чем неприятное. Мне требуется вся сосредоточенность без остатка, чтобы не отдаться панике, ползущей вверх по моему горлу.
Вокруг меня по широкой плоской пустоши разбрелись остальные поборники. Похоже, они ходят кругами или шатаются, будто пьяные. Я двигаюсь медленно, шаг за шагом, настороженно ожидая чего-нибудь опасного.
Но тут только мы девятеро. Ни чудовищ. Ни сирен. Я даже не слышу их сейчас.
– Да! – Триника поднимает руки к небу, как ребенок, тянущийся к родителям. – Забери меня!
Что-то спускается с неба к земле так быстро, что я не успеваю разобрать, и так же быстро поднимается обратно.
И Триника исчезает.
– Твою мать! – Я отшатываюсь.
– Что это было? – кричит мне Джеки.
– Не знаю. – Сирены двигаются так быстро? И куда они забрали Тринику?
Я резко оборачиваюсь на звук, как будто флаг бьется на ветру, и вижу, как эта же тварь забирает Диего.
Джеки кричит, я снова оборачиваюсь: у нее расправлены крылья, и она сражается с другим крылатым созданием, которое пытается утащить ее в небо. Существо умудряется прижать ее крылья и руки и стремительно улетает прочь.
«Сделай что-нибудь, Лайра».
Но я не могу ничего сделать, только бродить вокруг.
Они слишком быстрые.
– Где же ты? – я слышу позади напевный голос сирены, оглядываюсь и вижу ее перед Сэмюэлом, поднявшим щит. Она что, его не видит? Эгида что же, защищает от них?
– Я слышу тебя, – подает голос Зэй, и сирена оборачивается к нему.
Когда она движется к Зэю, мой топор уже наготове, и я бросаю его. Он попадает твари в руку, и сирена кричит. Но тут же спускаются еще две, забирают ее и Зэя и пропадают.
Мой топор с лязгом падает на землю. Я бегу поднять его, и тут же возле меня снова раздается тот же самый хлопающий звук.
Когда я смотрю в ту сторону, Амир уже пропал.
По воздуху пролетает золотая вспышка в сторону сирены, которая летит к Риме. Видимо, Сэмюэл швырнул Эгиду в тварь, которая пришла за ней. Но он промахивается, и буквально секунду спустя сирены забирают и его.
Потом Риму. Потом Дэ.
А потом… я остаюсь одна.
То есть совершенно одна. Покинутая посреди пустыни с растрескавшейся, сухой землей под ногами. Вокруг меня воцаряется тишина. Даже кракен и минотавр, запертые за стенами позади меня, стихли. И тьма как будто давит на меня все сильнее и сильнее.
Я не могу дышать.
Все поборники пропали.
Я сглатываю.
Потом подпрыгиваю, когда сверху чувствуется вспышка движения, и тут вдруг сирена оказывается прямо передо мной.
Даже сквозь слезы Эос, которые наделяют ее лицо и фигуру уникальным светом и чертами, я вижу красоту и смертельную опасность этого существа. Это женщина, только вместо рук у нее крылья, и перья достигают земли. На ней своего рода юбка, обернутая вокруг бедер, с разрезами по бокам, открывающими длинные ноги. Грудь ее прикрывают цветы. Вместо волос у нее перья, облегающие лицо, как боевой наголовник, напоминая мне броню Афины.
И мне кажется, что кожа у нее не человеческая. Она белая, с прихотливым узором, напоминающим одновременно перья и слезы. А черты ее лица могут поспорить с Афродитой идеальной симметричностью изгибов.
Сирена поднимает подбородок, медленно поводит головой из стороны в сторону. Она осматривается, но взгляд ее скользит мимо меня.
– Я чувствую тебя, смертная. Почему я тебя не вижу? – Боги, что за голос. Как мед, и музыка, и нежное журчание воды. – Иди ко мне и позволь заботиться о тебе.
Я стою не двигаясь, задержав дыхание, чтобы даже грудь не поднималась.
Сирена склоняет голову набок, как хищная птица.
– Я буду заботиться о тебе лучше, чем кто-либо в твоей жизни, – зовет она.
На одно краткое мгновение в моем разуме возникает лицо Аида. Потом взгляд сирены обращается ко мне, и я зажимаю рот ладонью, чтобы скрыть дыхание.
Но она все еще не видит меня.
Как будто я невидимка.
И теперь я понимаю наверняка.
То, о чем не знал Гомер, когда писал свою «Одиссею», то, чему не учат в школе. Сирены не просто заманивают людей своими песнями – они жаждут человеческой любви почти до боли и потому крадут их на свой остров, где нет еды и воды, чтобы поддерживать смертную жизнь.
В животе скручиваются тысячи узлов, грудь сдавливает так, что я не могу дышать от боли в сердце.
Аид выбрал меня не потому, что увидел нечто особенное, когда мы встретились. На самом деле совершенно наоборот.
Я конвульсивно вздыхаю. Потом еще раз. Аид выбрал меня за то, чего во мне нет.
Возможности любить меня.
Аид знал. Он наверняка как-то узнал о Подвиге Зевса и понял, что я могу победить. Из-за моего проклятья.
Потому что меня нельзя любить.
И поэтому я невидима для сирен.
Внезапно сирена, стоящая передо мной, расправляет крылья и взмывает в небо. Так быстро. Они невероятно быстро движутся. Я даже не могу проследить, куда она полетела.
Я ищу в небесах любой признак того, что она рядом. А что, если я шевельнусь, а она увидит и напрыгнет? Я делаю один осторожный шаг вперед.
Ничего не происходит.
И еще один шаг, и еще.
По-прежнему ничего не происходит.
А потом я моргаю, и врата оказываются прямо передо мной. Не близко, но если повезет, то я смогу добраться так, чтобы сирена меня не нашла. Не понимаю, из какого металла сделаны врата, из-за искаженного зрения, но, я клянусь, на завитках орнамента изображены ангельские крылья, как будто это врата на небеса другого бога.