Неверие пробегает по чертам Зевса.
– Будь я проклят, – бормочет он, а потом тычет в меня обвиняющим пальцем. – Ты то дитя, что я проклял в своем храме? Недостойная любви?
Вот хрень. Теперь он вспомнил?
Я поднимаю руки вверх в знак капитуляции и полностью поворачиваюсь к богу.
Он смеется, и это бесконтрольный смех. Потом начинает бормотать и ходить туда-сюда. Что-то вроде: «Если он все время знал, значит, он планировал стать царем».
Пока бог отвлечен, я катаю последнюю жемчужину между пальцев, по сантиметру приближаясь к Церберу. Я заберу его с собой. К Стиксу, разумеется. Может, Харон ему поможет.
Я медленно тяну пальцы к голове Цера.
– Нет… – Зевс круто оборачивается ко мне, и его брови резко сдвигаются – настолько гневно и мрачно, настолько злобно, что его лицо, почти мальчишеское в своей красоте, становится искаженным и вызывающим ужас. – Я не могу позволить ему победить.
Я даже не могу заметить движение, настолько быстро Зевс выбрасывает руки, и вот он уже с ног до головы покрыт броней. Мой смертный разум и тело слишком медленно реагируют, когда молния срывается с его пальцев и бьет меня прямо в живот.
И когда мощнейший «бабах» и палящая вспышка света сходят, я не мертва.
Пока нет.
Я лежу на земле, кашляя кровью. Металлический привкус во рту – единственное, что кажется реальным. Я пока даже боли не чувствую.
Я смутно осознаю, что удар впечатал меня в Цербера. Из-за сокращающегося горла каждый мучительный вдох превращается в агонию. Не нужно смотреть на живот, чтобы понять: все плохо. Накрыв его руками, я чувствую широкую рану, и кровь выплескивается из меня с каждым ударом сердца – слишком быстро. Я теряю слишком много крови. Слабость и тяжесть завладевают моими конечностями и замедляют разум.
«Аид. Где ты?»
– Лайра…
Цербер.
– Я… еще… здесь, – умудряюсь прошептать я. Кажется. Я не уверена, что у меня работает голос.
Я все еще сжимаю в руке жемчужину. Закрываю глаза, зажмуриваюсь. Я мертва. Я уже это знаю, но, может быть, сперва я смогу помочь псу. От этого меня не излечит даже Стикс. Недостаточно быстро. Не без новой толики крови Аида, а на это нет времени.
Цер слабо тычет в меня носом, а потом снова падает. И тогда я засовываю жемчужину ему в пасть, вытаскивая руку, покрытую тягучей липкой слюной.
– Думай о Стиксе.
– Нет…
Но он уже исчез.
Я оседаю на землю. Это отняло у меня все оставшиеся силы. Теперь… Я просто буду лежать и умирать. Но я хотя бы сделала что-то хорошее в последние драгоценные секунды. Я тупо пялюсь в светлеющее небо и представляю себе Нижний мир. Скоро я там окажусь.
Аид.
Он будет винить себя за это, когда узнает. Из уголка моего глаза просачивается слеза.
А потом в поле зрения прямо передо мной появляются ноги Зевса. Скорее всего, он собирается закончить работу.
Честно говоря, я все равно предпочту уйти быстро, а не сидеть здесь и истекать кровью.
Я улыбаюсь.
– Ну, давай, ублюдок.
Возможно, несмотря на всю мою браваду, я трусиха, потому что закрываю глаза в ожидании последнего удара.
– Не. Двигайся. Сука.
Мое уже с трудом стучащее сердце запинается. Я знаю этот голос. Этот греховный голос, полный тьмы и сажи.
Аид.
Я влюблена в него.
Персефона не мертва. Я вот-вот буду. И я влюблена в Аида.
Насколько идиотский, кошмарный, богопротивный момент, чтобы выяснить такую херню.
Я заставляю себя открыть глаза, и даже через перекрывающие зрение пятна я вижу Аида, стоящего перед Зевсом. Он в своей жидкой броне, в руке – двузубец, а в стальных глазах – остро заточенная жажда убийства.
Я щурюсь, пытаясь немного прояснить свое пятнистое зрение.
У меня не хватает времени, чтобы заставить затуманенный мозг сосредоточиться. Лицо Зевса искажается от ярости, и он бросается на брата.
Кажется, я кричу.
Но дальше все происходит так быстро, что мое и без того ограниченное смертное восприятие не успевает это уловить. Вот Зевс летит на Аида. И вот он уже лежит на земле, из ушей его течет кровь, а Аид стоит над ним и держит двузубец у горла брата.
Зевс трясется всем телом от ярости… и от видимого страха. От этого он бледнеет еще сильнее, по его коже расплываются красные пятна.
– Собираешься убить меня, брат? – плюет он в сторону Аида.
Аид наклоняется вперед, глаза у него так холодны, что напоминают серебристую изморозь.
– Мы с тобой оба знаем, что я с легкостью могу.
Зевс пытается дернуться, потом останавливается, явно понимая, что в таком случае сам насадится на двузубец.
– Я не дам тебе получить трон.
Даже при том, насколько я плохо соображаю, очевидно, что Зевс в ужасе от такой возможности. Это не истерика из-за проигрыша. Тут что-то еще.
Он и правда настолько боится Аида?
– Афродита рассказала мне. Про Персефону, – говорит Зевс. – Ты собираешься использовать ящик, чтобы освободить ее. Обойти семерых стражей. Для этого тебе нужен трон.
Не знаю, о каком ящике он говорит, но остальное с щелчками встает на свои места рядом с тем, что я уже знаю.
– Ты не можешь, – настаивает Зевс. – Ты снова выпустишь в мир титанов.
Улыбка Аида полна чистой решимости:
– Может быть, я выпущу их только на тебя.
– Ты сжульничал. Тебе никогда не отдадут трон.
У Аида вырывается невеселый смешок:
– Жульничал здесь постоянно только ты. Только за этот Тигель ты уже столько сделал: добавил лишних морских драконов в подвиг Посейдона, убил Нив стратегически направленной молнией, зачаровал Декса убийственной яростью, добавил новые правила в собственный Подвиг и дал Сэмюэлу чары против сирен вместе с моим топором.
– Ложь! – выплевывает Зевс.
– Он говорит правду.
Это что, Зэй?
За спиной Зевса стоит размытая фигура. Я пытаюсь сфокусироваться на ней и на секунду вижу ее очень отчетливо. Зэй держит на цепи Фонарь Диогена – дар Дэ, и Дэ стоит за его плечом.
Фонарь светится.
Я хочу быть в ужасе от того, что Зевс это сделал. В отвращении. Но я слишком оцепенела. Я уже почти мертва. Лежу в луже собственной крови.
Затем знакомый ужасающий хор разрывает ночь; он даже громче, чем шум, исходивший от сражавшихся чудовищ. В вихре перьев и ярости появляются даймоны. Аид отступает, а они подхватывают Зевса под руки и уносят разъяренного бога в небо. Он пинается и кричит, пока они утаскивают его.
– Нет! – орет он. – Аид тоже сжульничал. Он знал про сирен. Ему вообще не надо было давать права играть.
Они игнорируют его, поднимаясь все выше и выше. Последнее, что я слышу, – отчаянный вопль Зевса:
– Он станет смертью для нас всех!
А потом Аид вдруг оказывается рядом со мной.
Он со мной.
Его лицо в нескольких сантиметрах от моего, черты лица плывут, но узнаются безошибочно.
– Лайра.
Я умудряюсь частично приподнять тяжеленные веки.
– Ты… опоздал.
– Мне так жаль. Брат запер меня и даймонов в тюрьме.
Кажется, мы слишком часто этим занимаемся: я умираю, а он в панике пытается меня залатать. Быть смертной – полный отстой. Я издаю стон, мои глаза закрываются, когда он отводит мою руку от живота.
– Гребаные преисподние…
Что ж, плохо. Я и так предполагала, что умираю, но теперь знаю наверняка.
Он берет мое лицо в ладони.
– Останься со мной.
Я фокусирую взгляд, стараясь сосредоточиться на нем и только на нем; слабость, боль, все остальное отступают.
Только он.
– Ты заставил меня… не любить тебя… нарочно… – Я кашляю. Слишком много слов, и мое тело не хочет позволять мне их говорить.
– Да, – отвечает он голосом, в котором звучит боль. – Откуда ты знаешь?
Я хочу потянуться, коснуться его лица, но не могу.
– Сирены, – говорю я. Мне надо объяснить больше, но на это уйдет слишком много усилий. У нас осталось мало времени.
– Ты сможешь… сохранить трон… даже если… я умру?
– Нет.
Вот отстой.
– Ты найдешь… другой… способ.
– Лайра… – Глубокий рокот голоса Аида ломается на моем имени.
Я ловлю его прерывистое дыхание скорее через руку на моем лице, чем через звук.
– Только не так, – говорит он. – Только…
Его лицо появляется и исчезает, угол взгляда меняется: я не могу держать голову.
– Навести меня… в… Элизии.
– Твою мать. – Его трясет так сильно, что я это ощущаю.
Я вспоминаю о видении Римы.
– Не… – Я уже еле выговариваю слова. Они ужасно невнятны, и я надеюсь, он сможет меня понять. – Не… сожги… дотла… этот… мир…
И забытье погребает меня.
Теперь меня ждет Нижний мир.
Свет пронзает мое сознание, пробуждая меня из небытия.
Я чувствую, как хмурюсь на него. Говорят, в конце это обычное дело, каким бы богам ты ни поклонялся.
Сперва этот свет лишь точка вдали, потом ближе. Но не туннель, по которому мне надо идти. Этот свет идет ко мне. Он растет и растет, пока не омывает меня и все вокруг меня не начинает сиять. Он раздвигает тьму, как будто вытаскивает меня из нее, а потом… касается меня.
Тепло.
Роскошное, идеальное, успокаивающее тепло. Оно везде внутри меня, во всех частях меня – и все же не мое.
Тепло превращается… в жар. Не сжигающий. Не невыносимый.
Он просто везде.
Я все еще ничего не вижу, кроме света.
А потом… биение силы.
Меня бьет так сильно, как будто разрядом тока.
Неужели Зевс снова ударил меня молнией? Вот козел. Разве он не знает, что я уже мертва?
Еще один разряд. И где-то вдали слышен голос. Слабо.
Что он говорит?
Еще один разряд. На этот раз дополнительное шипение наполняет меня страхом. Эта эмоция столь сильна, что мне хочется бежать и прятаться.
Мой страх? Чего я боюсь?
Еще один разряд. Потом отчаяние.
– Давай, Лайра!