Аид. Это Аид.
– Вернись ко мне, звезда моя.
Еще один разряд, и безысходность вползает в эмоции, долбящие по мне.
Именно тогда я рывком и со свистом прихожу в себя. В свое тело. Но все же – нет. Потому что я не чувствую ни боли, ни слабости, только совершенно необходимую, невероятную, пульсирующую… жизнь.
Жизнь!
Еще один разряд – этот затоплен внезапной, обжигающей надеждой, – и я понимаю, что чувствую… его. Его эмоции.
– Вот так, – шепчет Аид, как будто больше не может заставить голос себе подчиняться. – Вот так. Ты сможешь. Останься со мной.
Всегда. Я хочу оставаться с ним всегда.
– Открой глаза, Лайра.
И я открываю.
Никакого трепетания ресницами. Никаких усилий. Я просто их открываю.
И понимаю, что мы все еще в пустыне. Я подвешена в воздухе над землей вертикально, и Аид стоит подо мной и смотрит вверх. За ним стоят поборники и благоговейно смотрят на все это.
А свет… свет исходит из меня. Это и есть я.
Аид улыбается, показывая ямочки, лицо его залито слезами, и все эмоции, что он скрывал от меня, сдерживал передо мной, упорно отказывался показывать мне раньше, – они все в его глазах, в этой улыбке, что предназначена лишь мне одной.
– Поверить не могу, что это, мать его, сработало, – говорит он.
В моей груди взрывается раскаленное добела счастье. Свет втягивается внутрь, как будто мое тело поглощает его, впитывает, становится им. И когда он исчезает, я медленно опускаюсь на землю, пока ступни не касаются спеченной земли.
Потом свет уходит совсем, а мы стоим, уставившись друг на друга.
– Аид?
Его улыбка превращается в серьезное выражение, когда он изучает мое лицо, а потом преодолевает расстояние между нами и обхватывает меня руками так крепко, что мне трудно дышать.
Да и плевать.
Мне плевать, потому что он дрожит, он настоящий и обнимает меня.
– Я не мог тебя потерять, – говорит он ломким голосом.
– Что произошло? – шепчу я ему в грудь. – Я умерла. Я знаю, что умерла. – Но прежде чем Аид отвечает, я закрываю глаза с ужасным пониманием, стискивая руки вокруг него. – Скажи мне, что ты не…
– Если ты про то, не отдал ли я тебе свою корону, то забирать ее назад уже слишком поздно.
Я ахаю:
– О боги… – Он отдал мне то, что значит для него больше всего на свете, что делает его тем, кто он есть? Я умерла. Он не будет коронован как царь богов. Он отдал все. Ради меня. – Почему?
– Я не мог тебя потерять. – Аид пожимает плечами, как будто это какая-то ерунда. – На самом деле я не был уверен, что это сработает.
Я таращусь в глаза, в которых нет никаких сомнений.
– Я теперь… царица Нижнего мира?
– Да.
Твою мать. Твою мать. Твою…
– Чтоб меня, – шепчу я. – Я богиня?
На щеках опять мелькают ямочки.
– И это тоже.
– Богиня чего?
Аид издает смешок.
– Вероятно, любопытства и неприятностей, – кажется, бормочет он. А громче говорит: – На проявление этого уйдет время.
Я смутно понимаю, что я в объятьях Аида, окруженная другими богами, богинями и их поборниками. Я кидаю взгляд на моих друзей: они улыбаются мне сквозь слезы.
Я поворачиваюсь к Аиду и качаю головой:
– Поверить не могу, что ты это сделал…
Он накрывает ладонью мой загривок, притягивая ближе.
Я вцепляюсь ему в рубашку, зарываюсь лицом в грудь, вдыхаю аромат горького шоколада.
– Почему? Почему ты отдал все это ради меня?
– Знаешь, что я вижу в Элизии? – Он водит подушечкой большого пальца по моей скуле ритмичными кругами.
– Что?
– Нас вдвоем, там. И тебя как мою царицу. Я видел это уже очень, очень давно. – Он тяжело сглатывает. – Я просто считал это чем-то, что получу когда-нибудь в посмертии. Но теперь, когда ты здесь, со мной, я не буду ждать так долго. Быть царем Нижнего мира без тебя рядом – это вечность моей личной преисподней.
Я чувствую, как Аид вздрагивает, уже ничего не сдерживая.
Он поднимает голову, запуская руки мне в волосы, чтобы посмотреть мне в лицо.
– Будь там царицей. Держи меня рядом с собой.
Пусть даже я не могу отменить то, кем он меня сделал, он все еще дает мне выбор.
Так вот на что это похоже. Быть любимой. Быть желанной.
Когда у тебя кто-то есть.
Я всегда гадала. Всегда мечтала о том, что когда-нибудь… Но никогда по-настоящему не верила. Даже в ту ночь, что мы разделили.
Я не могу сдержать улыбку, которая хочет вырваться из меня.
– Никаких больше игр?
Я знаю, Аид понимает, о чем я спрашиваю, когда его ртутные глаза вспыхивают серебром.
– Только приятные.
Меня много как называли за двадцать три года жизни в этом мире: преступницей, мошенницей, сукой, нелюбимой, проклятой, поборницей, но это все лишь то, что со мной происходило. Не то, кто я по сути. Особенно сейчас.
Меня можно называть по-новому.
И намного лучше: подруга, богиня, выжившая, возлюбленная…
Выяснилось, что, сделав меня богиней, Аид снял с меня проклятье, хотя он утверждает, что сделал это одним своим обаянием.
– Это какая-то чушь, – бормочу я ему уголком губ.
– Согласен, звезда моя. – Он поднимает наши сцепленные руки и целует мне костяшки пальцев, а потом с улыбкой поднимает голову.
И я слегка таю.
Он был таким милым все те дни после Тигля, когда мы скрывались в Нижнем мире, наслаждаясь новой жизнью, которую мы начали строить вместе. Даже Харону и Церберу – Стикс прекрасно исцелил нашего пса – редко позволялось нас посещать, и только с условием не говорить нам, что происходит в других местах. Скоро мы и так столкнемся с реальностью. В перерывах между… другими вещами… Аид учил меня, как править Нижним миром. Это непросто.
Но мне кажется, что оно того стоило.
– Смирись с церемонией, – говорит он мне, когда мы идем по длинному коридору в здании на Олимпе, где я раньше не бывала. – Они будут злорадствовать, что мы проиграли. Но я так не думаю, что и продемонстрирую, когда мы снова вернемся домой.
Обжигающее шипение его эмоций – то, что пока не ушло, – проносится по моей крови. Желание. Но и чудесное удовлетворение, от которого мне кружит голову. Харон говорит, что Аид до отвратительного счастливый.
И это несмотря на наше волнение из-за отсутствия решения, как помочь Персефоне и Буну. Она все еще в Тартаре. А Бун… что ж, Аид больше не может пожертвовать короной, чтобы сделать его богом. Мы даже не уверены, кто победил в Тигле, поскольку финишная черта исчезла, когда я ее пересекла. Скорее всего, Диего, поскольку у него было больше всего побед до того.
В дни после завершающего Подвига мы с Аидом много говорили. Мы и сейчас говорим. Обо всем.
И мы все разобрали в деталях. Мы решили, что если победит Диего, то надо будет поговорить с Деметрой: мы поможем ей достать Персефону из Тартара. Хотя второе, о чем мне еще не рассказал Аид, – подробности, что царь богов должен для этого сделать. Зевс что-то говорил о каком-то ящике.
А вот узнала я о том, как Аид выяснил, что в Подвигах будут участвовать сирены. Когда я спросила, выражение его лица сделалось чуть шаловливым, смешливым… И таким, словно он что-то знает.
– У меня есть внутренний источник информации, – сказал он. – Та, кто умеет видеть будущее.
Я подняла брови:
– Оракул?
Оракулы не рождались много веков.
Он покачал головой:
– Скоро я тебе расскажу. Просто знай, что эта личность может видеть много вариантов будущего. От нее я узнал про сирен. И она мне велела разбить тебе сердце, когда было нужно.
– Уверена, мне не понравится этот источник, – мрачно пробормотала я.
Он только рассмеялся.
– Это она сказала мне сделать тебя моей поборницей. И причина того, что я верил: ты останешься невредима, потому что она сказала, что я буду царем богов. А значит, ты должна была победить.
– И ты ей поверил? – Я скрестила руки на груди и сердито уставилась на него. – Но ты не царь. Не уверена, что этому источнику можно доверять.
Аид пожал плечами, беспечный, хотя я ожидала, что он будет подозрителен или зол.
– Я же говорил. Она видит много вариантов будущего. – Потом он притянул меня к себе, крепко обнял и уложил подбородок мне на макушку. – Главное, у меня есть ты, а с остальным разберемся.
Теперь все, что нам осталось, – пережить церемонию коронации победившего бога или богини, а потом разработать план, как помочь нашим друзьям. Главное, чтобы правителем не стал гребаный Зевс. По сути, я не знаю, что устроит Аид, если тот вообще там будет. Он впадает в тлеющее молчание каждый раз, когда я упоминаю его брата.
С возгласом раздражения я одергиваю платье, в которое меня практически вшили, на что я уже жаловалась.
Аид снова одет в черное – в основном для того, чтобы послушать, каким образом я буду над ним стебаться. Современный костюм – под мое платье. Две бабочки лицом друг к другу – их крылья образуют бабочку побольше – вышиты над его сердцем, прямо в центре черной звезды.
Его символ для нас двоих.
В то же время я затянута в полупрозрачное платье уникального, сияюще-синего цвета Нижнего мира. Типа современное прочтение Древней Греции: оно обтягивающее, лямка только через одно плечо, а юбка с длинными разрезами до самых бедер разделяется вставками. Материал полупрозрачный, и из-за оттенка нижней юбки, так похожего на цвет моей кожи, кажется, будто под ним я обнажена. Бабочки из многоцветных переливающихся нитей вышиты вдоль всех краев. На талии у меня золотая лента, еще две на запястьях, и золотая же горжетка, а значит, надо держать подбородок повыше, а то она колется, что только добавляет мне раздражения.
Платье мне сделала Афродита. Только поэтому я с ним смирилась.
– Иди внутрь, – говорит Аид. – Нике проведет тебя к месту, я буду там через несколько минут.
– Что? – Очень глупо не хотеть, чтобы он оставлял меня одну? Мое сердце немного сжимается. Видимо, я все еще травмирована всем, что случилось.