Заев ряпушку парой столовых ложек архангельской клюквы, Марфа оглядела стол.
Так хороший военачальник осматривает поле сражения, приглядываясь, где надобно ещё немного подчистить, – куда дослать пехотинцев, куда выслать легкую конницу, а куда направить огонь тяжелых батарей.
Вот, память старая, чуть не забыла, – всполошилась Марфа, углядев на гигантском столе рябчиков с брусникой.
Специальной лопаткой на длинной ручке она подвинула к себе заинтересовавшее её блюдо. Есть, правда, уже не хотелось. Однако она откусила несколько раз от бедрышка рябчика, ощутив приятный, всегда да ей нравившийся горьковатый вкус дичи. Чайная ложка брусники завершила вкусовую гамму.
Запив рябчика глотком настоящей «Хванчкары», которую ей привозили из Голландии, где дивное грузинское вино разливали из бочек по бутылкам, Марфа посчитала первый обед или второй завтрак почти завершенным.
Оставалось, сладкое.
Марфа с удовольствием съела большую миску мороженого с клубникой. Огромный кусок торта «Прага» (в Москве, в ресторане «Прага» такие «Уж не живут», ей торт делали специально на крохотной частной кондитерской фабрике, работающей в режиме «VIР»), запив его чашкой крепчайшего, почти коричневого чая «Липптон».
Теперь можно было приступить к самому приятному.
Марфа обожала черный, крепчайший кофе с ликером «Бенедиктин». У каждого, как говорится, своя слабость.
У Марфы была вот такая.
За кофе она думала. Курила сигарету за сигаретой крепкий и ароматный «Филипп Моррис» и думала.
Вот-вот в Москву с подмосковного военного аэродрома должны привезти партию «дури». Чистейший героин из Бирмы, прошедший двойную очистку в Турции, снова, для заметания следов, перевезенный на север Афганистана, переброшенный на мулах, караваном, через границу, доставленный на военный аэродром, и вот теперь, с уже подмосковного военного аэродрома (куда ночью должен был пробыть борт из Таджикистана) доставленный в Москву, на Петрозаводскую улицу, в ангары бывшего НИИ стекловолокнистой оптики, давно давшего «дуба» и сдавший его Марфе свои гигантские испытательные ангары, наркотик резко подскочил в цене.
Теперь он должен уйти в Европу. Амстердам заплатит за него ещё вдвое. И все равно не останется в накладе. Такой чистоты героин везде дорог.
Боже мой… Скольких московских коллекционеров её бригадам пришлось почистить, сколько церквей по Руси лишились старинных икон, столько музеев и библиотек не досчитались уникальных инкунабул, ценнейший рукописей и книг…
Все эти редкости, а такие большая партия собранных за последние десять лет драгоценностей ушли в Мюнхен и Бордо, координаторам крупным сделок по наркотикам, как залоговые вклады. Под залог этих драгоценностей, картин и икон, ей и передали на границе Афганистана и Таджикистана огромную партию наркотика. Именно так – не по мелочам. 300 кг. чистейшего героина. Гигантские деньги!
От границы за груз отвечала уже она, Марфа.
Ну, да не в первой. У неё – везде свои люди. От рядового, как говорится, до маршала. От клерка до министра. От мента до самого верха.
Ничего случиться не может.
Караван дойдет до Москвы. И, уже пятью эшелонами, уйдет по пяти каналам, пяти пробоинам на границе и на таможне, в Европу.
Как только он дойдет до Бордо и Мюнхена, все, – считай деньги.
– Интересно, – подумала Марфа, – тело немощно, вид её, должно быть, приводит в содрогание. А мозг, старый бабий мозг работает как у молодого премьер-министра. У того, что так ничего и не успев, но неплохо задумав, был вынужден уйти. Хе-хе… Не время для молодых. Молодым время, когда государство, и вообще – любая управляемая система в порядке. А пока и старики борозд своих не испортят. Хе-хе…
Она чуть не поперхнулась глотком кофе, только что сделанная затяжка неприятно проскользнула перед глотком прямо в желудок, встав там комом.
– Пожалуй, что рыбничек или рябчик с брусникой были уже лишними, – стыдя себя за обжорство заметила Марфа.
Чтобы подсластить таблетку «зорина», который помогал ей от вспучивания живота и мучивших её газов, она сунула в рот шоколадную конфету, – внутри была вишенка, так приятно создававшая на языке послевкусие.
Тут и раздался первый звонок.
Так Марфа узнала, что борт из Таджикистана в Подмосковье не пробыл.
Через час, который она провела в почти полуобморочном состоянии, она узнала, что борт и не прибудет. Его останки нашли аж на Украине.
Если погиб груз, – это ужасно. Но не так, как если груз похищен.
Потому что за погибший груз – один расчет от «Папы», ведущего контроль в мире за всеми поставками героина, за украденный – другой. «Папу» она никогда не видела и не слышала. Знала только, что его штаб – квартира где-то в американском штате Техас.
Если же груз хитроумно похищен, то цены на героин в Европе и Америке резко «вздрогнут». И тогда от «Папы» будет другой совсем счет.
По жирной спине Марфы обильно, в три ручья хлынули потоки пота. В этот момент и прозвучал второй звонок.
Это был международный звонок.
«Папа» говорил как всегда через секретаря-переводчика. Придурошная переводчица с легким акцентом, слегка, как всегда, заикаясь, переводила ей слова «Папы». «Наказ миссис Посаднице», – как сказала переводчица. Возможно «Папа» и не знал, как зовут его российскую подельницу «в миру». А может, его это и не сильно – интересовало. Такие люди в подробности не вникают. «Папа» передал, что она знает о пропаже груза. – сказала переводчица.
– Вот сволочь, – не сказала, но подумала Марфа. – Прошло всего-ничего, а этот старый пердун уже все знает.
При то, что и Марфа была уже далеко не молодой пердуньей, старость «Папы» придавала ему в глазах Марфы какой-то дополнительный уничижительный недостаток.
– Да… Это большое несчастье. Но передайте «Папе», что я что-нибудь придумаю. И свои долги я во всяком случае плачу во время.
Насчет долгов «Папа» предупредил, что, как это у вас русских говорят, «счетчик включен». Срок у вас две недели.
– За две недели я не успею организовать такой большой груз! – холодея спиной и животом прошелестела своим жестким голосом Марфа.
– Тогда «Папа» предлагает выполнить одно его несложное задание.
– Я все выполню. У меня много людей! В разных странах мира!
– Это хорошо. В одной такой стране и нужно будет провести одну небольшую акцию.
– Что за акция? – успокаиваясь спросила Марфа.
– Простая: надо будет похитить несколько картин из мадридского музея «Прадо».
– Каких картин? – насторожилась Марфа. Весь ужас невыполнимости задания стал наконец-то до неё доходить. «Прадо» ещё ни разу за всю его историю не обворовывали? Там охрана – лучшая в мире. Сигнализация, не доступная уму простого смертного. Да и из Испании картины потом не вывезти.
– Нужно взять несколько картин Эль Греко, в основном мужские портреты. Список и цветные слайды к Вам поступят сегодня вечером. И картины Веласкеса с карликами, – и портреты самих карликов, и фрагменты больших композиций, на которых карлики есть…
– Господи, – сказала себе давно не верящая ни в Христа, ни в Магомета Марфа. – Это ж уму не постижимо. Хорошо, что линия прочно заблокирована от прослушивания. Это ж кража века! Картины, как похищенные, так и испорченные вырезанием фрагментов, стоят, несколько миллиардов.
– Это примерная стоимость потерянного Вами груза героина, – словно услышав её мысленный вопрос заметила секретарша «Папы».
– Это все?
– Нет, чтобы подогнать стоимость потерянного Вами груза к стоимости картин, которые должны Ваши бригады похитить для «Папы», добавим сюда три картины Эль Греко из музея в Толедо, две картины Пикассо из музея в Барселоне, и картины японских графиков, которые два дня назад похитили по заказу Фритьефа Никольссена ваши люди в музее частных коллекций.
– Волк позорный, и это знает, – не сказала, но подумала Марфа.
– Но я уже получила задаток из Осло…
– Это ваши проблемы, «Папа» тоже собирает японских графиков.
– А если мне не удастся уложиться в срок? – спросила холодея Марфа.
– Тогда Ваш с «Папой» контракт, такой большой, такой выгодный, будет расторгнут… В связи со смертью одного из партнеров.
– Чтоб ты сдох, – сказал мысленно Марфа.
Панагия Софьи Палеолог. Расследование ведет Иван Путилин
Спал Климентьев последнюю ночь плохо. И снились ему, пока ехал от Пскова до Окуловки, тараканы. То есть самые что ни на есть настоящие прусские насекомые с усами. Он ещё подумал тогда:
– К чему бы это?
Оказалось, к полному фиаско.
– Ну-те-с, братец Вы мой, кого подсунули государственному чиновнику в качестве доверенного лица?
Пряча глаза, начальник станции робко возражал:
– Я ж предупреждал, Вас-ство, что – пьет – с, сукин сын, как сукин сын.
– Изящно выражаетесь, – невольно усмехнулся Климентьев. – Стишки писать не пробовали?… Оды, знаете ли, всякие там сонеты с сонатами?
– Нет, – с, виноват:. – с.
– Да нет, как раз хорошо, что стихов не пишете. Значит в состоянии простой прозой объяснить мне, что случилось? Где нам этого подлеца искать прикажете?
– Не могу знать, – совсем потупился застенчивый железнодорожник.
– Пристав!
– Я.
– Прикажите окружить дом, в котором живет Михайлов.
– Точно так-с. Но никак нет-с.
– То есть?
– То есть у меня столько понятых нет-с.
– А где жандарм?
– Пьет-с.
– И он пьет?
– Точно так-с. Но – на законном основании.
– То есть?
– То есть на собственной свадьбе.
– Где свадьба? – Да вон, рядышком с постоялым двором, в доме купца Коврихина.
– Позвать.
Позвали жандарма. Он, несмотря на штатский черный костюм, вытянулся «во фрунт».
– Хочешь, братец, послужить царю и Отечеству?
– Точно так-с.
– Стой у двери, как увидишь Михайловых, бери их за шиворот и зови меня. Понял?
– Как не понять. Самое простое дело. Аккурат, главное что, у меня свадьба только что наметилась. Невеста, холодец, рыбное заливное, икра паюсная…