В начале нового года девушек из «Канады» разместили отдельно от остального населения женского лагеря. Саму «Канаду» к тому времени перевели в Биркенау, и теперь она занимала не несколько бараков, а целых 20. Дабы пресечь пронос одежды и ценностей в лагерь, эсэсовцы поселили сортировщиц в двух бараках внутри «Канады». Ее территорию не стали ограждать проводами под напряжением. «Там была обычная колючая проволока, – вспоминает Линда Райх (№ 1173). – В первых двух бараках мы жили, а в остальных восемнадцати – работали. У мужчин по другую сторону был только один барак. Нас полностью изолировали от остальных заключенных. Мы больше никак с ними не общались».
Глава тридцать третья
Говорят, у ангелов есть крылья.
Но у моих ангелов были ноги.
Прошло два года со дня депортации, к этому времени те девушки из Словакии, кто работал в «Канаде», трудились посменно по 12 часов в день, но зато после работы имели возможность немного прогуляться по лагерной дороге. Иде Эйгерман пришло в голову, что поскольку сауна совсем рядом, можно туда тихонько пробраться и принять душ. Самостоятельно, в одиночку. Оказавшись владычицей вентилей, Ида довела воду до обжигающей температуры. Она скребла свою плоть и вдыхала пар, пока не почувствовала, что ее легкие свободны от копоти, масла и смерти. Вода каскадами стекала по лицу, волосам, груди, бедрам. Она вымыла те места, которые ни за что не посмела бы мыть под взглядами эсэсовцев. Она нежилась в спокойствии, уединении, умиротворении от воды, плещущейся на цементном полу под ее усталыми ногами.
Снаружи раздался сигнал отбоя. Полотенец не было. Быстро никак не просушиться. Она натянула форму прямо так и выбежала на улицу.
– Что ты тут делаешь? – заорала на нее эсэсовка.
Ида стояла с мокрыми волосами. Во влажной одежде. С чистым лицом.
К ней зашагали два эсэсовца. «У них были вот такие ручищи! Никогда не видела настолько огромных рук». Один из эсэсовцев заехал ей по лицу так, что у нее во рту брякнули зубы.
– 1930! Получишь двадцать пять! – приказала эсэсовка.
25 плеток.
Ида жутко боялась следующего дня, когда придет начальник и вызовет ее номер для наказания. «Но тем временем капо Шмидт понадобилось, чтобы кто-нибудь сходил в штаб». Ида сразу вызвалась и тем самым избежала плетей. В подвале штаба СС она обнаружила свою старую приятельницу Рену Корнрайх (№ 1716). Четыре года прошло с тех пор, как они обе тайком перебрались через словацкую границу и спрятались у своих дядек в Бардеёве. Сейчас уже нет ни дядек, ни теток, нет их родителей, и большинства их кузин тоже больше нет. Как же они сами-то еще живы – при том что находятся в Аушвице с самого начала?
Ворота смерти грозно высились над продуваемым всеми ветрами пространством вокруг Биркенау. Там, где еще два года назад не было ничего, кроме полей, теперь проложены железнодорожные пути, – они проходят под этими воротами, чтобы доставлять человеческий груз прямо в пасть ада.
Номера мужчин уже перевалили за 175000, а женщин – за 76000. Никаких сомнений в том, что женщины имели куда меньше шансов попасть на регистрацию в лагерь, а не прямиком в газовую камеру. Согласно записям за тот апрель, 21000 женщин находились тогда в Биркенау и 46000 мужчин – в обоих лагерях.
7 апреля мужчин станет на два человека меньше: именно на эту дату Альфред Ветцлер и Рудольф Врба запланировали свой знаменитый побег. Это будет один из единичных случаев удачного побега из Аушвица – и при этом самый важный, поскольку мир получит первые конкретные данные о планировке лагеря смерти, о расположении газовых камер, крематориев и о примерном числе евреев, убитых с помощью этих орудий. Их доклад также откроет миру правду о девушках с первых транспортов, об ужасах, которые те пережили по прибытии в лагерь, и о том, что их количество «сократилось до 5 процентов[74] от изначального числа», то есть примерно до 400 человек.
Как это ни прискорбно, история откажется выделить этих девушек среди жертв, и более того, союзники не воспользуются информацией, предоставленной Врбой и Ветцлером. Несмотря на то что текст доклада отослали в Швейцарию, США, Англию и Ватикан, союзники думали, что, разбомбив подъездные пути и крематории, можно «в значительной степени добиться спасения». Они ошибались. Евреи считались сопутствующими потерями в мировой войне, а Аушвиц к тому времени превратился в супермашину убийств, способную умерщвлять и кремировать 20000 человек в день.
Рудольф Врба и Альфред Ветцлер искренне надеялись, что их доклад поможет предотвратить истребление венгерских евреев, а тем временем в Аушвиц прибыл первый транспорт из Венгрии, состоявший из «40 или 50 товарных вагонов». Число убитых мужчин, женщин и детей с этого транспорта в официальных бумагах не отражено. Однако оно было задокументировано куда более наглядным образом.
Глава аушвицкой фотолаборатории, гауптшарфюрер СС Бернгард Вальтер, и его ассистент, унтершарфюрер СС Эрнст Гофман, снимали на пленку, как высаживаются из транспорта венгерские евреи из Подкарпатья. Их снимки, на которых вдоль путей идет многолюдная толпа, в березовой рощице у газовых камер и крематориев стоят дети, а в «Канаде» девушки с задорными улыбками сортируют вещи, были частью фоторепортажа, подготовленного для Красного Креста, чтобы показать, как хорошо здесь заботятся о еврейских заключенных, и развеять слухи о лагерях смерти. Это – леденящий душу фотоальбом массового убийства, сделанный самими убийцами.
Одетая в белую кофту и подпоясанные на талии темные брюки, Линда Райх склонилась над грудой кастрюль и сковородок из багажа вновь прибывших, которых в эту минуту ведут на газ. Все утро она с ужасом наблюдала, как мимо «канадских» ворохов вещей проходят тысячи венгерских евреев.
– Улыбку! – рявкнул на нее Вальтер, наводя резкость.
Как ей только удалось – под нацеленной в голову винтовкой – сделать лицо, будто она только что услышала смешной анекдот? Ее улыбка вспыхивает на камеру. Щелчок – и кадр готов. Эсэсовцы идут дальше. А у Линды чувство, будто из нее только что высосали дух. Она ни капли не истощена от голода. Волосы аккуратно убраны назад. Одежда чистая. Она выглядит, как обычный человек, занятый сортировкой кастрюль и сковородок, а не как раб, разгребающий тысячи вещей, чьи бывшие владельцы сейчас задыхаются от газа в 15 метрах отсюда, прямо за спиной фотографа.
Девушки из «Канады» в безмолвном оцепенении смотрели, как венгры шагают на смерть. Работа рядом с газовыми камерами отнимала все душевные силы. Некоторые девушки подсказывали матерям, чтобы те отдавали своих детей женщинам постарше. Зачем – они не объясняли.
Многие из уцелевших работниц «Канады», включая Эрну и Фелу Дрангер из польского Тылича, никогда не говорили об этой части пережитого. Работать и жить в двух шагах от газовых камер – об этом невозможно рассказать. Никогда.
«Там стояли четыре крематория в ряд, а метрах в пятнадцати от них начинались сортировочные бараки», – объясняет Линда. Там она и работала вместе с Геленой, Иреной, Мартой Ф., Эрной, Фелой, Пегги, Мирой Гольд и многими другими девушками. Вокруг здания с газовыми камерами не было никакой ограды. «Кирпичный красный дом, вокруг него – зеленая травка на симпатичных газонах». Работницы из «Канады» невольно служили обманкой для идущих на смерть евреев. Хорошо одетые девушки прямо у них на глазах разбирают какие-то вещи и выглядят похожими на «человеческих существ», а не на рабынь.
В некотором роде это напоминало извилистые коридоры для прохода скота на бойне, которые позднее изобретет Тэмпл Грандин[75]. Идея Грандин состояла в том, что корова при входе в такой коридор видит спокойно идущих впереди других коров и не чувствует угрозы. Так и евреи – они выходили из эшелонов, не зная, что направляются к финальной точке жизненного пути, но, завидев юных работниц «Канады» думали: „Это ждет и нас“.
На самом же деле «95 % из них шли прямиком на газ». Из окон девушки «денно и нощно видели высоко в небе отблески пламени… ощущали эту вонь и оседавший на наших лицах пепел – черный, маслянистый, жирный».
Огромные груды вещей из шедших один за другим венгерских транспортов требовали разборки, и сортировочные бригады пополнили еще 300 новых девушек. Теперь в «Канаде» посменно работали 600 узниц. Из багажа, который мужчины перетаскивали от вагонов, вырастали горы. Девушкам приказали внимательно осматривать все без исключения: «Там было очень много еды. Они [евреи] прятали ценности. Поэтому нам приходилось доставать и проверять каждую вещь». Выбрасывать не разрешали ничего, даже сломанные очки. «Лакомые кусочки – вяленая колбаса, сыр, непортящиеся продукты, упакованные сладости – это все выкладывали в одну сторону». А битое стекло или фаянс – в другую. Ходили слухи, что стекло потом перетирали в порошок и добавляли в хлеб, которым кормили в Биркенау.
Линда наблюдала, как к ним постоянно наведывались эсэсовцы – прихватить что-нибудь из венгерских богатств для себя. «Канада» у них служила чем-то вроде магазина деликатесов. Линда знала языки, да и ушки у нее всегда были на макушке, так что она мысленно отмечала всех, кто рылся в вещах в поисках мехов и украшений, и мысленно поклялась, что если выживет, то однажды заставит их всех за это заплатить.
В июле 1944 года планы Эйхмана отправлять на газ по четыре транспорта евреев в день оставались нереализованными, но число эшелонов и убийств резко увеличилось. Вместе с летней температурой росло и нервное напряжение. «Толпы, жара, очереди – бесконечные. Бес-ко-неч-ны-е. Буквально – смотришь, и конца не видишь, – вспоминает Линда. – Люди стояли вымотанные. И они кричали по-венгерски девочкам в «Канаде»: „Viz! Viz! Воды! Воды! “»
Что-что, а доступ к воде в «Канаде» имелся. «Одна из моих товарок не выдержала. Она взяла бутылку из груды нашей сортировки, набрала воды и бросила через ограду. К бутылке побежал какой-то маленький ребенок».