С февраля в лагере погибло 28000 человек, и освободители придумали для эсэсовцев и капо специальное наказание, принудив их сносить тела в вырытые для массового захоронения ямы. Они заставили доктора Фрица Кляйна и коменданта Йозефа Крамера ползать по горам трупов, не кремированных и не похороненных.
В борьбе с разносящими тиф вшами сжигали целые блоки. Женщин обрабатывали специальными пестицидами и установили для них душевые. Вот как описывал лагерь журналист Би-би-си Ричард Димблби: «Акр земли, где полным-полно мертвых или умирающих людей. Отличить мертвого от еще живого невозможно… Этот день в Бельзене был самым кошмарным днем в моей жизни».
В жизни Берты и Ирены этот день был самым чудесным.
Слезы признательности заполняют глаза Берты, когда она вспоминает освободителей. «Они были так великодушны! Столько сострадания, столько понимания». Сохранились снятые Би-би-си кадры, где Берта в юбке и чистой белой блузке ведет из крематориев двух подтянутых английских солдат. Они проходят мимо «лагерфюрера». «Пленником теперь был он. А я – свободной женщиной». Она – классическая красавица с пронизывающим взглядом. Это не взгляд жертвы. Это взгляд юной женщины, видевшей худшие проявления человеческой природы, которая выжила и теперь несет в душе силу открывшейся ей истины.
Гиммлер начал вести переговоры со шведами о выдаче еврейских узников еще в марте 1945 года. Главным переговорщиком с противоположной стороны был вице-президент шведского комитета Красного Креста, граф Фольке Бернадот, который также участвовал в освобождении шведских, норвежских и датских заключенных.
В силу нарциссизма и склонности к самообольщению, Гиммлер неоднократно пресекал попытки Бернадота, но для спасения собственной шкуры ему требовались деньги. Дабы склонить шведов к переговорам, он предложил освободить тысячу заложниц, а если сделка не состоится, угрожал их смертью. Среди узниц, чья свобода стала предметом торговли, были Элла (№ 1950), Эди (№ 1949), Лила (№ 3866), Йоана (№ 1188), а также – весьма вероятно – Эрна (№ 1715) с Фелой (№ 6030) Дрангер и, наверное, Матильда Фридман (№ 1890).
Йоана работала в районе Порта-Вестфалики, на фабрике в глубокой горной пещере, куда их спускали на подъемнике. Они собирали там проводку для бомб и прочих боеприпасов. Из всех работ, с которыми ей приходилось сталкиваться, эта «была самая жуткая». «Мы представляли, что не выберемся отсюда никогда». Больше всего Йоана страшилась, что их запрут внутри горы навеки и никто так никогда и не узнает ни где они, ни что с ними приключилось.
Элла, Эди и Лила тем временем рыли окопы на подходах к Порта-Вестфалике, когда вдруг собственной персоной объявился главный массовый убийца с бурундучьей мордой. Тысячу узниц из Порта-Вестфалики погрузили в скотные вагоны и отправили на север. В какой-то момент транспорт остановился и поехал обратно. Девушки в вагонах понятия не имели, что происходит. Им неоткуда было знать, что они – часть масштабных переговоров между Гиммлером и шведским Красным Крестом. Постоянные перемены направления истрепали девушкам все нервы. «Они не знали, что с нами делать», – рассказывает Йоана. Это была игра в перетягивание каната, где роль самого каната играли женщины.
Граф Бернадот не мог предоставить Гиммлеру всего, что тот хотел, – тем более, Гиммлер свои требования постоянно менял, и перспектив у соглашения почти не осталось. Когда переговоры зашли в полный тупик, эсэсовцы открыли скотные вагоны и, размахивая автоматами, приказали всем выйти.
– Raus! Raus! – орали они. – На выход! На выход!
Добро пожаловать назад в 1942 год! Узницы с трудом вываливались из вагонов. С виду их высадили на забытой богом пустоши. Хотя на самом деле это было совсем рядом с Людвигслюстским дворцом.
Девушкам приказали встать группами вплотную к вагонам, а перед ними растянулась плотная шеренга эсэсовцев, которые то наставляли на них свои автоматы, то опускали оружие. Так они весь день и простояли глаза в глаза: юные женщины – перед палачами, а эсэсовцы – перед перепуганными жертвами. Проходили часы.
«Мы думали, это конец», – всхлипывает Йоана.
Ближе к вечеру – когда эсэсовцы уже приготовились хладнокровно скосить тысячу узниц, – через поле промчалась, сигналя, машина, чей водитель размахивал белым флагом.
– Стойте! – кричал сидевший за рулем немецкий солдат. – Не стреляйте в них!
Гиммлер уступил. Граф Бернадот и шведское правительство выторговали свободу юных женщин.
Вермахтовцы, которых еще называли «коричневыми рубашками», были не эсэсовцы, а обычные немецкие солдаты, которым поручили заниматься транспортом. Простые немцы. Они протягивали девушкам руки, помогая забраться обратно в вагон. С доброй улыбкой они касались их рук, угощали хлебом, заверяли, что когда двери вагонов откроются в следующий раз, это случится уже не в Германии. Они будут свободны.
Словам человека в немецкой форме верилось с трудом.
Когда состав ненадолго остановился в Гамбурге, Йоана услышала выкрики мальчика с газетами:
– Hitler ist tot! Гитлер умер!
Через щели вагона она увидела черную рамку на первой полосе газеты. Значит, в самом деле. «Невозможно поверить».
Через пару часов, как и обещали немецкие солдаты, двери вагонов отворились и девушки ступили на датскую землю. «Там были монахини, Красный Крест, люди бросали нам из окон хлеб».
– Вы свободны! – кричали они. – Вы свободны!
Глаза привыкли к свету воли за несколько минут. Разуму потребовалось гораздо больше времени. Они шли по улице вдоль толп людей, им протягивали «шоколад, сигары, белый хлеб. Нас уже тошнило от этого!». Для приема освобожденных заложниц установили палатки. Врачи и медсестры сразу осматривали бывших узниц. Самым важным было избавиться от кишащей вшами одежды. Девушки уже поняли, что таков порядок. Они снимали одежду и ждали, когда их осмотрят.
Бросая спичку на облитую бензином груду одежды, работники Красного Креста не могли подумать, что совершают нечто неделикатное. Когда вспыхнуло пламя, девушки запаниковали и даже бросились было бежать. Вопли. Плач. Они вцепились друг в друга от страха. «Мы стояли голыми, считая, что отправимся в огонь вслед за тряпками. Мы не знали шведского и не понимали, что шведы пытаются нам сказать… Мы не верили, что костер разожгли не для нас».
Благонамеренные шведы увели девушек прочь от костра к душевым, где произошел новый взрыв ужаса. Откуда им было знать, что девушкам – после трех лет в Аушвице – любая бытовая мелочь могла показаться сулящей смерть? В итоге кто-то объяснил на немецком, что в душах – лишь вода, а пар – это не газ, а просто потому что вода теплая. Не избавившись до конца от страха и дрожи, в душевые вошла первая группа. Их дезинфицировали и избавили от вшей. Им дали чистую одежду без лагерных полосок. Один из врачей предупредил по-немецки, что их желудки сильно уменьшились в размерах, и поэтому нельзя сразу набрасываться на еду, это может плохо кончиться. Но они и сами выучили урок Берген-Бельзена, а освободители, в свою очередь, очень аккуратно выбирали, что и сколько можно давать. Девушки принимали витамины и ели кашу. Горячую овсянку. «Крим оф Уит»[81]. «Это было божественно».
Но для многих других девушек с первого транспорта, которые находились сейчас за много миль оттуда, шансы на свободу висели на волоске. Когда в Ретцове аэродром вместе с лагерем закрыли, часть заключенных, включая Линду, погнали к Берлину. Немцы-гражданские тоже бежали туда, пытались спастись от наступающих русских войск. Бомбардировщики союзников сбрасывали ящики с едой. Узницам, само собой, не позволяли к ним прикасаться. Все забирали эсэсовцы. Линде достался лишь «большой кусок мыла „Айвори “. Ни еды, ничего».
Эдита с Эльзой оказались в группе, которую вели в ином направлении. В конце дня после долгой ходьбы они плелись в хвосте колонны. Эсэсовцы были где-то далеко впереди, приближался вечер, тени все больше вытягивались. Девушки приметили маленькую, одинокую избушку. Эдита, Эльза и еще девять узниц кинули взгляд на крошечное убежище и в тот же миг приняли решение: с них довольно.
Решение далось им легко: «Это последнее место, куда мы входим как заключенные. Внутри мы будем уже свободны». Они рухнули на пол и заснули как убитые.
Эдита проснулась от легкого жужжания над ухом. На щеке чувствовался легкий ветерок от работающих крыльев. В золотом утреннем свете, льющемся из окон, с жужжанием летали миниатюрные ангелы. Девушки ночевали на пасеке.
Снаружи послышался скрип шагов по дорожке. Запор приподнялся. В избушку вошел широколицый, бородатый немец, не ведавший, что застанет там спящих на полу незваных гостей. Эдита села и протерла глаза.
– Что вы тут делаете? – спросил мужчина.
– Мы спали, – ответила она.
– Ваши уже ушли. Я покажу куда, и вы еще сможете их нагнать!
Девушки медленно – чтобы не тревожить пчел, – поднялись и выскользнули за дверь. Они неторопливо пошли примерно в том направлении, которое указал пасечник. Оказавшись вне его поля зрения, они тут же нырнули в ближайшую канаву. Утреннюю тишь то и дело нарушали выстрелы. Может, это эсэсовцы стреляли по узникам? Или русские – по эсэсовцам? Прижавшись к земле, девушки оставались в канаве, пока стрельба не стихла. Две из них – одна из первого транспорта, а вторая из второго – решили выйти на разведку. Они вернулись с хорошими новостями.
– Мы нашли пустую конюшню. С соломой.
Это было идеальное место, где можно отсидеться днем и попытаться тем временем оттереть красные кресты со своей формы. Кресты рисовали жирными слоями яркой краски на спине и на бедрах, с двух сторон – легкая мишень для эсэсовцев, разыскивавших беглецов. Оттереть эту краску с рубашек и штанов – на это как раз ушел почти весь день.
Ночью они пробрались к пасечнику и украли там курицу. Многие немецкие фермеры в страхе перед наступлением русских побросали свои хозяйства вместе со всеми животными, так что девушкам удалось подоить коров, набрать яиц в курятниках и соорудить себе первый ужин на воле.