– Господин офицер, нас расстреляют, когда мы доберемся до советской территории? – фельдфебель решился все-таки задать вопрос шепотом, чтобы не слышали остальные. – Вы можете сказать вашему абверу, что я сам добровольно сдался в плен. Я не хочу умирать, господин офицер. Я готов отказаться от службы. Если нужно, я расскажу все, что знаю.
– Куда вы направлялись с отрядом? И почему шли в отрыве от основных сил?
Глеб не стал отвечать на вопросы коротышки. Его задача – сопроводить пленного в расположение своей части, а дальше пусть его допрашивают или отправляют в лагерь для военнопленных. Но всего этого рассказывать капитан Шубин своему противнику не хотел, пускай и дальше дрожит от неизвестности.
Фельдфебель объяснил:
– Это остатки отряда. У нас сломалась машина, и мы отстали от своей колонны. Нового транспорта не нашлось, поэтому пришлось тащиться пешком. Мы направлялись в Умань, туда сейчас переправляют всех, кто прибывает с Восточного фронта.
Капитан промолчал, это он знал и без фельдфебеля. И даже, наверное, больше, чем этот гитлеровский служака.
Так, в мрачном молчании, увеличившийся отряд пошел через лесной массив до линии фронта. Здесь на пересеченной местности с невысокими холмами была нейтральная полоса. С немецкой стороны охраны не было. Фашисты не сочли нужным сооружать в этом месте линию обороны, они были заняты сбором сил возле более важных стратегических объектов, чем чистое поле.
Этим и воспользовались советские разведчики, когда приготовились к переходу на оккупированную территорию. Сейчас группа по тому же маршруту должна была вернуться обратно, но условия изменились. Теперь у Шубина с Оспановым был серьезный довесок – с десяток пленных и тяжелобольной товарищ. Поэтому переползти небольшую полосу шириною в километр нечего было и думать. Но и идти по ней открыто было очень опасно, ведь территория находилась под прицелом с нашей стороны. Это капитан Глеб Шубин знал точно: на той стороне холмистой местности вытянулась линия окопов и укреплений – позиция советской части, которая расположилась на этом участке фронта для подготовки к дальнейшему наступлению.
На возвышенностях были оборудованы огневые точки, откуда при любом обнаруженном движении наши сразу открывали огонь на поражение. Стоило хотя бы одному пленному выйти, не таясь, на нейтралку, как его сразу бы изрешетили с нашей стороны.
Глеб приказал младшему лейтенанту Оспанову:
– По-пластунски добираешься до наших, докладываешь, что со мной пленные и больной разведчик. Пускай открывают коридор. Мы не сможем пройти ползком, только шагом. Я присмотрю за немцами. Думаю, за час ты успеешь. Подайте условный сигнал – ракета в воздух, чтобы мы понимали – путь для прохода свободен.
– Так точно. Я сделаю, товарищ капитан.
Младший лейтенант Оспанов волновался, что его товарищ и командир останутся с пленными врагами. Пускай немцы без оружия и связаны, но ведь они могут накинуться на конвоира толпой, расправиться и сбежать.
Поэтому Алтын тихо прошептал командиру:
– Товарищ капитан, может, привяжем их к деревьям? А сами на ту сторону? Вы один против них остаетесь, и убежать никак – Виктора не бросить.
Шубин отрицательно покачал головой.
Когда Оспанов слился с черной полосой земли, капитан засек время. Надо продержаться час один на один с немецкой оравой. Он взял автомат на изготовку и прицелился в крайнего немца:
– Одно движение – и я стреляю. Без предупреждения. И без промаха. А стрелять я умею хорошо, потому что я боевой офицер. Не для того чтобы нападать на беззащитных мирных людей. А чтобы защищать свою родину от таких как вы. От агрессоров, от захватчиков. Защищать без жалости и страха. И я буду это делать до последнего вздоха. Вы убиваете беззащитных людей, моих сограждан. – Дуло автомата переходило от одного бледного лица к другому. – Каждый из вас – убийца и насильник. И каждый из вас заслужил наказание. Я сдам вас военному трибуналу. Там с вас спросят за все…
Пленные немцы стояли с опущенными головами, впервые они задумались не о том, что будет после победы, а о том, что их ждет уже завтра. Перспектива была ужасная.
Долго ждать не пришлось, послышался хлопок, и воздух осветила сигнальная ракета. Оспанов – молодец, добрался до наших.
Глеб указал на черно-серое поле:
– Вперед цепочкой по парам.
К русским окопам пленные подходили все медленнее. Впереди их ждала тяжелая участь – допросы и лагерь для военнопленных.
Их встретили суровые лица советских бойцов, каждый хотел заглянуть в глаза фашистам. Пленных взяли под прицел и вскоре увели на допрос и обыск.
А к Шубину тут же потянулись руки – с фляжками, хлебом, махоркой.
Но он отмахнулся:
– Спасибо, ребята! Все потом. Нам срочно нужно в узел связи, доложить добытые сведения. У нас вон больной, его надо немедленно отправить в госпиталь. Вторые сутки в лихорадке.
Носилки с Волченко подхватили крепкие руки, кто-то накрыл больного теплой дохой. Виктор застонал и вдруг открыл глаза, нашел среди окруживших его бойцов Алтына. Губы его зашевелились, едва слышно Волченко прошептал:
– Спасибо, друг. Спас, не бросил.
Оспанов схватил его за руку:
– Витька, поправляйся! Напиши мне из госпиталя! Напиши обязательно, встретимся! Найди меня!
Он шел рядом с носилками, пока кто-то не окликнул разведчика:
– Эй, младший лейтенант, тебя командир ждет! В штаб пора идти, на доклад.
В теплом помещении штаба капитан Шубин принялся детально излагать полученные сведения:
– В направлении Бельцов прибыли пять 75-миллиметровых противотанковых орудий Rack, рота бронированных полугусеничных бронетранспортеров «Ханомаг», две роты пехоты, десять грузовиков предположительно с боеприпасами и снаряжением для создания узла обороны.
Дежурный офицер торопливо, слово в слово, записал доклад капитана, чтобы потом передать шифровкой дальше по команде.
После доклада подполковник принялся горячо благодарить разведчиков, попросил принести горячий чай:
– Спасибо за службу, товарищи. Трудная была вылазка. Мне доложили, что есть заболевший. А еще, что вы с собой целый отряд пленных немцев привели. Как же вы умудрились-то?
На его вопросы отвечал уже Алтын Оспанов, рассказывал подробно, как они чуть не попались в укрытии и что только благодаря дерзкому решению капитана Шубина смогли выкрутиться в сложившихся обстоятельствах. Вокруг собрались штабные и командиры подразделений – все с интересом слушали младшего лейтенанта.
А Шубин тем временем, укрывшись шинелью, свернулся клубком на лавке. Оказавшись в тепле и выпив горячего чая, он, наконец, разрешил себе расслабиться. Сейчас ему не грозила опасность, он был у своих, вокруг не шумели выстрелы, не завывал пронизывающий ветер – мирно гудела жаркая печь, да шелестели обычные солдатские разговоры. Никто не будил измотанного тяжелым рейдом разведчика.
Глава 4
Глеб смотрел вниз – прямо под его ногами беззвучно раззевались огромные пасти немецких овчарок. Он видел их огромные клыки в клочьях превратившейся в пену слюны. Тут же в него целились черные отверстия немецких стволов, такие огромные, что за ними не было видно лиц фашистов.
«Только не упасть, только удержаться», – мысленно приказывал себе Шубин.
Он вцепился что было сил в ветку, подтянулся всем телом, пытаясь спастись от смерти, которая ждала его внизу. Ноги заскользили по обледенелой коре, начали бить по воздуху, разведчик в ужасе впился в мягкие еловые лапы – нет, он не выпустит их, не упадет на оскаленные пасти. Нет! Он не сдастся!
Кто-то вдруг тронул Глеба за плечо, мягко и осторожно. Он закрутил головой в темноте, взмахнул рукой, защищаясь. Девичий тонкий голосок ойкнул от боли.
И капитан вдруг вспомнил – он в штабе, а не в рейде. Разведка уже завершена, он вернулся назад.
Глеб прищурился на тусклый свет и вдруг заметил тоненький женский силуэт. Женщина гремела рукомойником и всхлипывала.
– Извините, что напугал вас.
Глеб поднялся с лавки и в ужасе увидел, что девушка смывает с лица кровь. Он, наверное, ударил ее во сне, когда ему приснился кошмар!
Смущенный разведчик пробормотал:
– Простите, ради бога. Извините. Давайте приложим что-нибудь холодное.
Он заметался в незнакомом пространстве, пытаясь найти что-нибудь подходящее.
– Ничего. – Девушка снова всхлипнула. – Не винитесь. Я сама виновата. Вы так стонали. Ну, я подбежала, хотела вас разбудить тихонечко. А вы как махнули рукой, ну и задели немного по носу. Ничего, сейчас пройдет.
– Да как же «ничего». – Глеб не находил себе места. Ударил незнакомую девушку, скорее всего дежурную радистку из узла связи, да еще так сильно, что у нее пошла носом кровь. – Вы же плачете! Простите, мне очень стыдно. Мне и вправду кошмар приснился.
– Да я не из-за носа, – снова всхлипнула дежурная. – Из-за шали.
Глеб закрутил головой и разглядел на полу у лавки темную пуховую шаль. Вернее, то, что от нее осталось – два разлохмаченных куска. Наверное, это он порвал ее платок, когда во сне отчаянно хватался за мягкие еловые лапы.
– Это вы меня укрыли платком, а я вам его порвал? Ох, даже не знаю, как и прощения попросить за такое.
Глеб был сам не свой от того, что натворил спросонья. Давно ему не было так стыдно!
Девушка, наконец, вышла на свет керосиновой лампы, вздохнула тяжело, махнула рукой – не надо переживать:
– Да не обращайте внимания. Обратно сошью, заштопаю. Мне просто бабушка эту шаль с собой на фронт дала. Бабули нет уже, она умерла через год, как я добровольцем пошла. Мне соседка письмо прислала, что похоронили. Здоровье у нее и так было не очень, а тут еще голод, холод, за меня переживала, вот и не выдержало сердце. Обычно с фронта в тыл похоронки шлют, а у меня наоборот – из тыла весточка о смерти пришла. Вот я храню ее, бабушка вязала. А вы так замерзли, ну прямо в калачик свернулись на этой лавке, я пожалела и накрыла вас. Она такая мягкая, хоть и старенькая. Повяжешь, и кажется, будто меня снова бабушка обнимает. А когда вы ее порвали, а потом мне еще рукой по носу стукнули, я прямо расстроилась. Не на вас, что вы! Я понимаю, человек из разведки, нервы шалят. Всякое бывает. Просто грустно стало, что бабушки уже нет