. Она меня всегда утешала, если я, бывало, коленку разобью или поранюсь до крови. Вот и сейчас кровь, а бабушки нет, некому пожалеть…
У девушки хлынули слезы ручьем, она закрыла руками лицо:
– Простите меня, я такая глупая. Не боец, а девчонка маленькая – все плачу и плачу, никак не могу остановиться.
Шубин ничего не смог придумать лучше. От безутешных рыданий и огромного чувства стыда он сгреб в охапку хрупкую фигурку и прижал к себе:
– Ну ничего, все хорошо. Война скоро кончится, обязательно. Все хорошо будет. Все хорошо.
Он не знал, как еще утешить эту несчастную девушку. Не словами, а нутром понимал, что плачет она не из-за шали или разбитого носа, а от того, что накопилось горе внутри, боль и страх, которые каждый день испытывает человек на войне.
И все-таки его объятия подействовали – девушка еще несколько раз всхлипнула и затихла. Потом выскользнула из крепких объятий и тихо предложила:
– Вы, наверное, есть хотите? Вы ведь трое суток в разведке были.
– Это откуда такие сведения? – удивился капитан. Он только утром прибыл с оккупированной территории, а уже весь штаб в курсе, как прошла разведка.
Радистка смутилась:
– Да ведь вы герой, все знают. Пятнадцать человек немцев в плен взяли вдвоем, без оружия. Мне дежурный велел, чтобы я сидела тихо, как мышонок, пока вы спите. Оставили вам обед и ужин, паек офицерский. – Она указала на маленькую печку в углу. – Вон все стоит в тепле. А на подоконнике консервы, сухари и сахар, это все вам принесли. И форму еще чистую.
– Форму… – Глеб повел плечами. Ему, конечно, хотелось сейчас же переодеться в чистое, но он понимал – сначала надо сходить в баню. Тело пропиталось потом и грязью за эти бесконечные трое суток, одежда стояла колом, нещадно отдавая болотным смрадом.
Кажется, и дежурная из узла связи почувствовала отвратительный запах, потому что спросила:
– Ополоснуться хотите?
От ее вопроса разведчик залился краской стыда. Видимо, несет от него ужасно, что девушка предлагает ему помыться. А он еще полез к ней со своими объятиями, вот дуралей, совсем одичал в лесу! Хорошо хоть в помещении полумрак – не видно, что щеки у него полыхают огнем от стыда.
Но связистка потянула его за рукав куда-то по темному коридорчику:
– Да вы не стесняйтесь. Мы с девчатами здесь сделали каморку без окошек, а в полу дыра. Воды на печке нагреешь, ведро на себя выльешь – так хорошо сразу. Это вы, мужчины, терпите, а нам прямо невыносимо иногда, баня-то редко. Волосы стричь жалко, я их дустом посыпаю, чтобы от вшей избавиться. Ох, как горло он дерет, глаза режет, а я терплю, уж больно косу жалко!
Девушка на ощупь отдернула шторку и указала на крошечный пятачок:
– Вот! Тут и мыло есть. Форму я вашу принесу сейчас, вытираться шторкой, и воды я вам нагрела, сейчас принесу!
– Я сам, сам! – Капитан Шубин чувствовал себя ужасно неловко, что молодая девушка так хлопочет над ним. А он доставил ей одни неприятности: порвал любимую шаль, разбил нос и заставил дышать его вонючей одеждой.
Глеб бегом вернулся обратно, схватил с печки ведро и потащил его по коридору. Ну хоть это он сделает правильно – негоже, чтобы девушка носила для него тяжелые ведра с водой.
И только перед тем, как нырнуть в коридорчик, он спросил:
– А вас как зовут?
– Младший сержант связи Конева! – звонко ответила девушка и потом уже тише добавила: – Да вы называйте меня по имени – Галя.
– Я Глеб, капитан Шубин, – представился разведчик и исчез за плотной занавеской.
Какое же это было удовольствие – смыть теплой водой слой грязи. Он долго скреб себя мочалкой, пригоршнями обливался с ног до головы. И, даже дрожа от холода, все равно не спешил натягивать форму, наслаждаясь своей чистотой. Будто смыл все тяготы трех страшных суток в голоде и холоде рядом со смертью на виду у немцев. Внутри вдруг будто развязался тугой узел напряжения, который чувствовал разведчик, привыкший к постоянной опасности рядом.
Закончив плескаться и смывать с себя накопленную усталость и беспокойство, уже одетый в чистое, капитан Шубин прошел обратно по узкому коридорчику из закутка в комнату штаба. Там при тусклом свете керосинки Галина сидела в наушниках у большого мигающего лампочками аппарата и что-то сосредоточенно записывала.
Глеб не стал беспокоить ее, тихонько пошерудил в печке угли, подкинул дров, выстроил на горячей поверхности котелки со снедью. Есть хотелось неимоверно, но он тянул время, ожидая, когда его знакомая освободится и разделит с ним ужин. Очень уж капитан мечтал продлить такое приятное знакомство этой необычной ночи. Война была где-то далеко, она отодвинулась и затихла на пару часов, давая разведчику возможность вспомнить о радостях обычного существования.
Галина долго возилась с записями, хмурилась и выбивала ответы на аппарате связи. Глеб решил не смущать девушку, до того она выглядела серьезной и совсем не обращала на него внимания. Он вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул полной грудью свежий воздух. Мартовскую сырость можно было буквально потрогать руками – она висела в воздухе плотной завесой. От ее ледяных объятий, на контрасте с теплом натопленного дома, разведчика мгновенно начал трясти озноб. Но несмотря на дрожь в теле и сырость, которая проникала под одежду, капитан Шубин радостно втягивал аромат этого вечера. Как приятно чувствовать не гарь и копоть, а скорое приближение тепла.
В ледяной свежести проскальзывали запахи южного ветра, который нес на застывшее под снегом пространство долгожданную весну. Приближающееся тепло радовало: станет чуть-чуть легче жить и воевать. Какое же тяжелое испытание для разведчиков – часами лежать в ледяной каше из воды и снега, сутками идти по вязкой размытой жиже. Распутица, влажность и ночной мороз, продирающий до костей, мучали не меньше, чем опасная близость врага. Да, эта последняя вылазка далась ему очень тяжело, от холода несчастный Волченко слег с лихорадкой. Да в принципе и результатом рейда капитан Шубин был доволен не до конца. Планировалось пройти совсем другой маршрут, а они освоили его лишь частично из-за болезни одного из разведчиков и плотного кордона немцев, не смогли проникнуть в главный немецкий узел обороны. Глеб не привык к полумерам, относился к выполнению поставленной задачи щепетильно, делал все, чтобы выполнить ее так, как запланировано. Он, как опытный разведчик, знал, что от его работы, от собранных им сведений зависят тысячи жизней. Поэтому корил себя за любой промах или слабость, как сейчас. Пускай распутица и непогода, немецкая охрана и бесконечные дозоры, но если бы он мог вернуться назад, то пошел бы один и проник в каждый намеченный населенный пункт.
Но дело уже было сделано, они вернулись назад, оставалось только сожалеть о недоделанной работе. Разведчик мотнул головой, стряхивая тяжелое чувство вины. Надо принять все как есть. Ведь он мог погибнуть и погубить своих товарищей, мог не вернуться назад. Но он здесь, в тыловой части, живой, здоровый, он опять обманул смерть! Так что надо ловить короткие минуты отдыха. Как же приятны эти простые радости – чистая одежда, теплый кров. Они дают надежду, что война скоро закончится, впереди ждет победа, а потом мирная жизнь. Вот такая, как сейчас, когда горит огонь в печи, в комнате за столом сидит красивая девушка, а на печке их ждет горячая еда. Они могут просто разговаривать, ужинать, а не бежать со всех ног и не прятаться в окопах от пуль. Это уже победа – отвоеванная назад земля, где налаживается обычная жизнь, без страха и горя.
Война идет уже четвертый год. Курское сражение и битва за Сталинград стали ее переломными моментами. Теперь немецкая армия под командованием своего фюрера не наступает, а бежит, оставляет оккупированные земли. Конечно, каждый километр залит кровью погибших советских воинов, продвижение вперед дается с трудом, но самое главное, что Красная армия теперь наступает. Медленно, выгрызая все новые рубежи, идет вперед.
От этой мысли у капитана трепетало сердце, внутри разливалась теплая, как весенний ветерок, надежда. Глеб замер на несколько секунд с закрытыми глазами, переживая радостные мысли.
Ночную тишину нарушил стук в окошко, женская рука махнула за стеклом – идите внутрь.
Когда Глеб вернулся обратно в узел связи и по совместительству штаб, девушка кивнула ему на стол, где она выставила котелки с едой, положила ложку и краюху хлеба:
– Что же вы, товарищ капитан, не едите? Это все ваше, садитесь, пока горячее! Вот, я вам ложку свою дала. Все готово!
Как настоящая хозяйка, Галина постелила на стол чистую тряпицу. Приглушенный свет керосинки, симпатичная Галина, вкусный ужин – от всего этого веяло невероятным домашним теплом.
Глеб улыбнулся:
– Зовите меня просто Глеб. Так не хочется сейчас думать, что мы на войне, что вы младший сержант Конева, а я капитан Шубин. Глеб и Галина – так будет лучше. А не ужинал я, потому что вас ждал. Давайте вместе поедим.
Связистка опустила глаза и сурово ответила:
– Я на службе, товарищ капитан. И… вы… это ваше все. Не привыкла я никого объедать.
Сталкивалась уже Галина с интересом мужского пола и всегда отказывала, считая, что на войне нет места для личной жизни. Хотя и понравился ей этот молчаливый разведчик, но его предложение перейти на «ты» девушку насторожило.
Глеб мгновенно понял, что радость разделить ужин воспринята ею совсем не так, как он предполагал. И поспешил успокоить связистку:
– Вы не подумайте ничего, Галя. Я не дамский угодник какой, совсем не ухаживать за вами взялся. Вы не то подумали! Вы девушка очень красивая, но я же так… Тьфу. – Он смутился от того, что не может объяснить создавшееся положение. – Извините. Одичал на передовой, отвык с людьми разговаривать, а уж с женским полом – так и вовсе… – Глеб растерянно махнул рукой, не зная, как продолжать. – Просто так редко получается по-домашнему поесть. За столом, из чистой посуды, горячее! Еще и женщина рядом! Как будто мирная жизнь настала. Словно я с работы пришел и с женой ужинаю.