Схватка завязалась ожесточенная, фашисты оказались словно в клетке среди изогнутых спиц, люлек и задранных вверх колес. Однако не зря эсэсовцы были элитой армии: пара минут замешательства – и здоровые, хорошо обученные вояки кинулись на разведчиков врукопашную.
– Не давайте им использовать оружие! Лишний шум! – прохрипел Шубин под тяжестью напавшего на него немца.
Огромный здоровяк, мгновенно определив в капитане командира, кулаком свалил его на землю, а потом навалился всем телом, сжимая свои стальные пальцы на шее русского. Под его весом Глеб даже не мог шевельнуться, не то что поднять руку и ударить ножом. От злости и отчаяния капитан вцепился зубами фрицу в подбородок. Фашист взревел, замотал головой, но пальцы не разжал.
У Шубина уже темнело в глазах, тиски все сильнее сжимались на его шее, он отчаянно крутился всем телом, пытаясь высвободиться, но все попытки были безуспешны. Воздуха в легких почти не оставалось, изнутри словно огнем палило от горячего желания вдохнуть.
Неужели вот она, его смерть через этого бездушного, словно вытесанного из дубового пня эсэсовца?
Шубин не разжимал зубы, хотя у него уже померкло сознание, пульсировало где-то последними каплями, вытекая из тела, а фашист все давил на него своей массой. Рычал, содрогаясь от азарта, наблюдая, как капитан дергается под ним в предсмертных судорогах.
Словно через вату Глеб услышал выстрелы – автоматная очередь взорвала лесную тишину и прокатилась длинным эхом к небесному куполу. Потом еще и еще. Через секунду выстрелы затихли, и Шубин вдруг понял, что может сделать вдох. Ему по-прежнему было тяжело, огромный фашист тяжелой грудой все еще лежал на нем, но его руки ослабли, а из простреленной груди ручьем текла кровь, пропитывая одежду разведчика.
Глеб с трудом свалил с себя мертвое тело и поднялся на ноги. Мир вокруг плыл в приглушенной реальности, каждое движение отзывалось глухим шумом в ушах, но он был жив!
Ерошко кинулся к командиру, затряс его за плечи:
– Товарищ капитан, вы как? Слышите меня?
Глеб вместо ответа кивнул головой и сурово спросил:
– Кто открыл огонь? Я не отдавал приказа!
Ерошко поник:
– Это я… Я нарушил ваш приказ. Испугался, что этот огромный фашист вас сейчас убьет! Простите, я… испугался. И они начали нас одолевать, их было слишком много. Я начал стрелять, чтобы их остановить.
Шубин огляделся по сторонам: пятачок был усеян трупами эсэсовцев; кто-то был убит выстрелами из автомата, кто-то рухнул с перерезанным горлом; мотоциклы корчились как подстреленные животные, зато разведчики были живы.
Поэтому ругать рядового Ерошко командир не стал. Может быть, и прав парень, что открыл огонь. Рискнул, выдал весь отряд, зато спас своих товарищей, а вот он, командир разведгруппы, действовал слишком самонадеянно и чуть не погиб в стычке с более сильным противником. Иногда опыт работает хуже, чем инстинкты и страх, которые всегда нацелены на одно – выжить.
– Товарищ командир, – вступился за товарища старшина Кикин. – Правильно он все сделал. Меня двое как зажали, я даже не успел автоматы у них забрать. У одного потянул, а мне второй в спину дуло наставил. Если бы не Ерошко, застрелили бы нас фрицы.
В разговор вмешался Становой:
– Так-то оно так. Не спорю, правильно все сделал, только вот теперь жди новой атаки. Из немецкого лагеря вышлют отряд в подмогу эсэсовцам. И утра ждать не будут.
С этим капитан Шубин был согласен: выстрелы были хорошо слышны, мотоколонна не прибудет на место вовремя, а значит, немцы сделают единственно правильный вывод – русские по-прежнему находятся в лесной полосе.
Валерий обернулся к командиру:
– Что будем делать, товарищ капитан? Может, не стоит возвращаться в лагерь? Примем бой здесь? Хотя бы не выдадим тех, кто остался в укрытии. Борисевич и Кликунец останутся в живых, фашисты решат, что весь отряд – это наша четверка, и не будут прочесывать лес.
Шубин с досадой смотрел, как светлеет небо, прислушивался к доносившемуся от немецких позиций шуму – там поднялась тревога. Узел обороны заработал, засуетился, как потревоженный муравейник. Похоже, фрицы собирали новый отряд, чтобы отправиться на поиски пропавших эсэсовцев. Только теперь их намного больше, против крохотного отряда были выдвинуты серьезные силы – больше двух сотен автоматчиков. Гитлеровцы решили, что в лесу скрываются не шесть измученных человек, а целый батальон.
Сборы были поспешными, ведь стычка произошла рядом с тыловой частью укрепрайона. Поэтому из страха удара со спины немцы старались быстрее выдвинуться, чтобы предупредить атаку русских.
По приказу офицеров солдаты выстроились в цепь и, хотя в темноте не было видно ориентиров, двинулись вперед.
Глава 12
Выстрелы разбудили дремлющего Гошу. Он испуганно вскочил, заметался спросонья вдоль состава, тыкая автоматом в пленных:
– Штиль, штиль!
Ему показалось, что кто-то из немцев захватил оружие и открыл стрельбу. Но потом, когда сознание прояснилось, понял, что ошибся. Связанные гитлеровцы испуганно смотрели на бешеного русского и даже боялись шевельнуться, только бы он не начал поливать их из автомата.
Окончательно придя в себя, Борисевич наклонился к раненому товарищу:
– Дядя Игнат, ты как? Дядя Игнат!
Но Кликунец на его просьбы не отвечал. Он лежал, вытянувшись, подбородок его был задран вверх, а глаза плотно закрыты. Он был окаменевшим и холодным. Гошка вдруг задохнулся от жуткой мысли – умер. Парень прижался ухом к груди – тишина, потряс раненого за плечи – ничего не вышло. Мертвый ефрейтор был словно тяжелая негнущаяся кукла, уже равнодушная к мирским делам.
Гошку накрыли вдруг такие злость и отчаяние – не дотянул, не выдержал! А все из-за этих поганых фрицев, это они избили пожилого человека до полусмерти. Ему было так плохо, злоба душила его до черноты в глазах, что парень сдернул с плеча автомат и наставил на пленных. Их испуганные лица, едва различимые в темноте, стали белыми.
Гошка выкрикнул полным слез голосом:
– Уроды вы, а не люди! Угробили хорошего человека! И ради чего, из-за Гитлера вашего поганого! Ненавижу вас, ненавижу! Убью всех, плевать, что командир вам жизнь обещал! Я ничего не обещал! Убью, расстреляю каждого, не дрогнет рука! Вы не люди, а звери, звери! Упыри!
Но палец его дрожал, он никак не мог заставить себя дать очередь по притихшим немцам. Они стояли перед ним – дрожащие, ожидающие расправы. Молчали, и была в этом молчании такая безмолвная мука, ужас и в то же время мольба о пощаде.
И он не смог выстрелить, скинул с шеи автомат и бессильно погрозил кулаком:
– Ненавижу вас!
Он все никак не мог придумать, как отомстить фашистам, потом вдруг вспомнил, что его разбудили выстрелы. Ахнул, чего же он тут рассиживается, наверное, там нужна его помощь, и как можно быстрее. Стрельба могла означать лишь одно – разведчикам не удалось уйти без боя, завязалась перестрелка, и он должен в ней участвовать.
Гошка подхватил свое оружие – два автомата и винтовку, погладил ледяные пальцы товарища:
– Прощай, дядя Игнат. Может, скоро встретимся, – и бросился туда, откуда слышались выстрелы.
Он успел ухнуть вниз прямо в темноту зарослей у железнодорожного полотна, потом пробежать с сотню метров в сторону леса, который смыкался, как говорил капитан Шубин, с дорогой, как вдруг между деревьями заметил несколько фигур, которые осторожно крались в предрассветной темноте.
Борисевич так и замер: «Немцы, уже сюда добрались! Все-таки зашли со стороны опушки, взяли в кольцо!»
Парень прижался к дереву, соображая, как быть. Бежать со всех ног к своим, чтобы предупредить? Или напасть самому, хоть немного задержать немцев?
Решено – он отдаст свою жизнь, будет сражаться до последнего, но не пропустит немцев! Наши услышат выстрелы и поймут, что опасность подбирается и с этой стороны.
Борисевич вскинул автомат, поймал в прорезь прицела фигуру посередине – сейчас он уложит ее одной очередью.
Но вдруг идущий в темноте человек повернул голову и отчетливо произнес:
– Слышали шорох, товарищ лейтенант? Это не ветка, кто-то тут, совсем рядом.
Второй еле слышно ответил:
– Нет, стрельба дальше была, отсюда километра два.
Гошка чуть не выронил автомат, кинулся через кусты навстречу фигурам:
– Товарищи! Родненькие! Пришли!
Его поймали крепкие руки, майор Гречкин удивленно произнес:
– Вот он, разведка, живой! Ты откуда такой взялся?
– Я рядовой Борисевич, разведгруппа капитана Шубина! – затараторил парень. Со всех сторон к нему подходили наши бойцы, которых он не заметил в сумраке леса. Окружили плотным кольцом, а он, захлебываясь от радости, докладывал: – Мы вас ждали, так ждали! Эсэсовцев вызвали немцы из укрепрайона, они там! – он махнул рукой в темноту. – Вы слышали выстрелы? Туда ушли наши ребята, а меня оставили с пленными! Надо туда срочно! Их всего пятеро, им нужна помощь!
Вдруг из темноты вышагнул старший лейтенант Ключевской, лицо его было серым от усталости, но глаза горели огнем:
– Гоша, общее наступление! Батальон атакует узел обороны! Где Шубин, где наши ребята?
– Они там, где дорога. – Гоша заторопился показать путь. – Эсэсовцы прибыли на мотоциклах, и капитан решил их остановить. Надо туда!
Майор Гречкин мгновенно оценил обстановку:
– Первая рота! За мной! Враг впереди! Атакуем укрепление с тыла! По моему приказу открываем огонь!
Сотня советских бойцов, лучшая часть батальона, кинулись на помощь пятерке разведчиков. Основной удар, согласно сведениям, полученным группой Шубина, был направлен на земляной вал немецких укреплений. Рота, куда включили Ключевского и Гусько, выдвинулась раньше других, заодно нужно было узнать судьбу разведчиков, отправленных накануне.
…В это время капитан Шубин с товарищами готовился принять свой последний бой. Было решено организовать оборону в естественном окопе – овраге, через который должны были переправиться германские мотоциклисты. Бойцы обустроили себе удобные позиции и расположились, приготовив оружие к бою. У каждого из них было по три автомата с запасом патронов. Но даже этого не хватило бы, чтобы остановить огромную человеческую цепь, что шла на отважную пятерку.