– Как…
– Пришлось сломать, – равнодушно жмёт он плечами.
Я поджимаю губы и скрещиваю руки на груди:
– Кажется, ты обещал, что больше никогда не зайдёшь в мою комнату, Никлаус. Что ты здесь делаешь?
Он отбрасывает от себя куклу, от чего мой желудок совершает испуганный кульбит, – слава Богу, на матрас рядом, – и спускает ноги на пол, чтобы сесть. Смотрит на меня долго и пристально, а затем убирает одну из рук себе за спину и вынимает оттуда тетрадь в твёрдом переплёте.
Мой дневник.
Я никогда раньше не делала ничего подобного, но переехав сюда, не знала куда деть все те чувства, что обуревали меня. Их было слишком много. Просто невыносимо много. И в конце концов, я где-то вычитала, что, если записывать свои чувства на бумагу, то организму становится легче с ними справляться. Я попробовала, и мне понравилось.
И там…
Там много того, что Никлаусу знать нельзя, потому что это сугубо личное!
Никлаус подкидывает тетрадь в руках и насмешливо интересуется:
– Запишешь в нём сегодняшний поход на турнир? О том, как тебя впечатлил непобедимый Оливер?
– Ты его читал? – хрипло спрашиваю я, потому что горло сжимает спазм.
Глаза щиплет, а по пищеводу поднимается едкая злость. Если он… Если он посмел залезть в моё самое сокровенное…
– Пару страниц, – играет он с боковым обрезом страниц. – Мельком. Но сейчас…
Никлаус мерзавец. Я ошибалась каждый раз, когда допускала хоть одну мысль, что может быть иначе.
Я бросаюсь к нему, когда он открывает тетрадь ровно по середине. Но этот подлец подскакивает на ноги и поднимает руки вверх:
– Нет уж, Ан-ни, не выйдет.
Хватаю его за локти и тяну их вниз, но Ник умудряется вырваться из моих рук и убрать свои себе за спину. Его взгляд откровенно насмехается надо мной тогда, когда я уже готова вцепиться ногтями в его наглое лицо. Толкаю его ладонями в грудь и рычу:
– Верни мне мой чёртов дневник!
– О-хо-хо, какие мы свирепые.
Я снова его толкаю, и он налетает на тумбочку, на мгновение теряет равновесие, расставляя руки в стороны, но, когда я бросаюсь к той, что сжимает тетрадь, Ник кидается вперёд и падает на кровать. Смеётся. Этот мерзавец смеётся надо мной и моими секретами!
Резко склоняюсь за тетрадью и успеваю крепко обхватить кисть Ника пальцами. Падаю следом, потому что он дергает руку на себя. Но меня уже не оторвать от тетради. Я прижимаю её к груди вместе с рукой Никлауса с такой силой, на какую только способна.
– Не будь ты такой жадной, Ан-ни, – выдыхает мне на ухо Ник, потому что я прижала его руку к матрасу, а он пытается меня от него отодрать другой рукой.
– Ты ужасный человек, Никлаус! – дрожит мой голос. – Ты… мер… мерзавец! Ты не имел права читать мой дневник! Это личное! Клянусь, если ты сейчас же не уберёшься из моей комнаты…
– То, что? Кажется, мы это уже проходили.
– Пошёл вон! – подняв на него лицо, ору я. – Убирайся!
– Твою мать, Новенькая. Ты как та бомба, которая неизвестно от чего может взорваться. Теперь мне ещё интересней, что же там такое написано.
– Это не твоё дело, мерзкий ты придурок! Отпусти тетрадь!
– Я её уже сто лет не держу.
Я резко переворачиваюсь на спину, и тетрадь поддаётся – остаётся у моей груди. Но я не разжимаю на ней пальцев, и не зря, потому что в следующий миг Никлаус нависает сверху:
– Скучала по мне, Ан-ни?
Его вопрос сбивает с толку, но я всё равно цежу сквозь зубы:
– Убирайся из моей комнаты.
Меня трясёт, и, как я догадываюсь, не только из-за того, что сейчас произошло. Не только из-за того, что мне невыносимо больно, что он прочёл мой дневник. И я готова возненавидеть саму себя за то, что чувствую к этому мерзавцу.
– Я больше никогда не хочу тебя видеть, – жестко говорю я. – Никогда, Никлаус.
Он криво улыбается, очерчивая пальцами мои скулы. Я отворачиваюсь от них и снова зло смотрю на Ника.У АААКБ
– Я не прочёл ни строчки из твоего дневника, Ан-ни.
– Лжёшь. Ты всё время обманываешь.
– А ты, выходит, всё время честная? – пытает меня тёмный взгляд.
– Пытаюсь такой быть, да.
– Получается? – жёстко обхватывает он пальцами мои скулы. – Ответь, думала обо мне вчера? Или сегодня?
– Пошёл ты! – выплёвываю я.
Никлаус улыбается:
– Ты права, обманываю только я и больше никто.
С этими словами он отпускает меня, поднимается на ноги и, наконец, выходит из моей комнаты. Я отцепляю онемевшие пальцы от тетради, прячу в них лицо и отпускаю жгучие слёзы на волю.
Спустя несколько минут, когда я более или менее успокаиваюсь, замечаю главное. Это бросается в глаза, потому что после того случая, полка пустовала. Но сейчас… Сейчас на полке сидят четыре куклы, а пятая лежит рядом со мной на кровати. Их должно было быть четыре – ведь осколки пятой я аккуратно собрала в коробку из-под обуви и спрятала её в шкаф.
Вот только сейчас она целая и невредимая глядит на меня с полки своими васильковыми глазами.
И знаете, Никлаус настоящий монстр, потому что в совершенстве умеет играть чувствами других, утягивая их в свой тёмный омут всё глубже и глубже.
Как это происходит со мной.
Глава 20. О том, как удивителен мир другого человека, если тебя в него пускают
Не знаю почему в какой-то момент моей познавательной экскурсии по дорогам Санта-Моники меня тянет на Айрпорт-стрит, но именно так мне на глаза попадается машина Никлауса. Я нахожусь на встречной полосе, достаточно далеко от него, но легко догадываюсь куда именно он сворачивает.
Он снова здесь. Днём.
Развлечься? Или с другой целью? Той, о которой он тогда мне так и не сказал?
Я доезжаю до сетчатого ограждения с открытыми для въезда на территорию воротами и резко сворачиваю к ним. Мне интересно. И я не могу ничего с этим поделать.
Еду глубже, по тому же маршруту, что и в прошлый раз, а затем сворачиваю влево и снова по прямой. Впереди широкая и пустынная дорога. Ни одной встречной или попутной машины. Ни одного проходящего по своим делам человека. Словно всё вокруг вымерло.
Солнце печёт и слепит. Поэтому я удивляюсь, что машины Никлауса нет на той парковке, где мы останавливались в прошлый раз, только тогда, когда добираюсь до неё.
Я паркую машину и, удручённо покачав головой, утыкаюсь лбом в руль.
Ну что я за дура? Зачем я сюда поехала? Это было глупо. Ужасно глупо.
И тут воздух сотрясает невероятной силы гул.
Я резко распрямляюсь и смотрю по сторонам, а когда вижу чуть в стороне огромный самолёт, который набирает высоту, вовсе выхожу из машины, чтобы насладиться невероятным зрелищем.
Настолько близко взлетающие самолёты я вижу впервые. И это круто…
– Ани? Ани, верно? Ты что тут делаешь?
Я отрываю взгляд от брюха самолёта и смотрю на приближающегося ко мне шатена в грязно-оранжевом комбинезоне. Кажется, это брат Авы и друг Никлауса.
Парень приветливо мне улыбается, но глядит озадаченно.
– Я… Никлаус. Ищу Ника. Не знаешь, где он может быть? Видела, как он сюда въехал.
– А-а-а, – тянет парень, останавливаясь напротив. – Ищешь нашего наркомана…
Я не успеваю спросить, что значат его слова, потому что шатен поворачивается боком и указывает рукой в глубь территории:
– Видела откуда взлетал самолёт? Иди вон по той тропинке и тогда ты выйдешь к Нику.
– Эм… Спасибо.
– Не за что. Пойду – занятие вот-вот начнётся, а без меня самолёт не взлетит. Надеюсь, ещё увидимся, Ани.
Я неловко улыбаюсь и киваю, а когда парень уходит, пару секунд смотрю в сторону тропинки и направляюсь к ней. Если глупить, то глупить до конца, верно?
Всё то время, что я иду мимо какого-то ангара и других разнообразных построений, уговариваю своё сердце не стучать на предельной скорости. Не знаю, почему я так сильно волнуюсь. То ли, потому что предвкушаю узнать о Никлаусе что-то совершенно новое, будь это плохое или хорошее, то ли, потому что просто хочу его увидеть, но ужасно боюсь вновь сорваться при взгляде на него. Ведь он, возможно, читал мой дневник. Что именно? Я одновременно хочу это знать и не хочу. А ещё… Ещё я благодарена ему за то, что он починил мою куклу, даже несмотря на то, что он сам её и разбил…
Веселенькие ощущения, ничего не скажешь.
Я прохожу очередное построение и попадаю на пустырь со взлётной полосой. Вдалеке виднеются рейсовые самолёты, и один как раз заходит на полосу. Осматриваюсь по сторонам и испуганно втягиваю воздух: Никлаус лежит на асфальтированном краю полосы и дымит себе сигаретой.
Бросаюсь к нему, размахивая руками и вереща:
– Ник! Ник, ты с ума сошёл?! Он же сейчас будет взлетать!
Никлаус приподнимается на локтях, поворачивается ко мне и удивлённо вздёргивает брови:
– Какого хрена, Новенькая?
Я замираю на краю коротко подстриженной травы, боясь ступить на асфальт, и рычу ему:
– Уходи оттуда! Немедленно!
Ник стреляет окурком в воздух и смеётся. Смеётся! А затем вновь ложится на спину и равнодушно замечает:
– Не дрейфь, Новенькая. Лучше иди ко мне.
Он даже ладонью похлопывает по асфальту, приглашая меня лечь рядом.
Нет, он точно сумасшедший!
Я смотрю в сторону самолёта, который с каждым быстрым ударом моего сердца всё ближе, и хочу закрыть уши руками из-за нарастающего гула. Мне страшно. Кажется, я вот-вот свалюсь в обморок. А Никлаус лежит себе спокойно на месте и лукаво мне улыбается.
Поджимаю губы и ступаю на асфальт.
Не знаю, откуда во мне взялись это безрассудство, эта смелость и отчаяние, но что-то в самом Нике вынуждает меня довериться ему. Не самоубийца же он, в конце концов. Надеюсь. Очень.
Я быстро добегаю до парня и тут же опускаюсь на асфальт рядом с ним. Адреналин в крови зашкаливает, вызывая звон в ушах. Никогда раньше не боялась чего-то настолько сильно. И никогда раньше не чувствовала жизнь настолько остро…
– Открой глаза, дурочка, – перекрикивая рёв самолёта, советует Никлаус.