глянуть мне в глаза: – Я тебя не обижу. Ты мне нравишься. Очень. Ты и сама это знаешь, верно?
– Верно, – поджимаю я губы.
Песня подходит к концу, а я вновь захожу на ту дугу круга, с которой мне хорошо видно стену, у которой стоит Никлаус и Ава. Скашиваю взгляд и вижу, как Никлаус отталкивает от стены и идёт к выходу. Ава хмурится, но тут же жмёт плечами и делает глоток из своей фляжки.
Мне это всё не нравится.
– Тогда, позволь мне… – продолжает Оливер, чуть сжав челюсти, но я не даю ему договорить:
– Прости меня, Ол…
Я выбираюсь из его рук и направляюсь прямиком к Аве.
– Привет, русская, – улыбается она мне, когда я останавливаюсь напротив. Фляжку она спрятала в сумочку, как только поняла, что я иду к ней. – Ты привлекаешь много внимания, – сообщает она доверительно. – И зря ты не дотанцевала с Гроссом – он выглядит рассерженным.
– Не могу поверить, что ты принесла с собой алкоголь, – шиплю я.
Ава удивлённо вздёргивает брови, а затем усмехается:
– Ты сама хотела, чтобы я пришла, а без него я не выдержала бы этот вечер.
– Но других-то зачем спаивать?
– Ты про Ника? – вновь усмехается она. – Тут мы с ним похожи. Кстати, не знала, что он здесь появится. Удивилась неслабо. Кстати, сама-то выпить не хочешь? Вроде, на нас перестали пялиться.
– Даже, если бы я не опасалась того, что любой увидевший меня с фляжкой побежит докладывать об этом миссис Гросс, – говорю я, теряя терпение, – отказалась бы от предложения. И ты прекрасно знаешь, что я не пью, Ава.
С этими словами я оставляю подругу и иду на выход из спортзала. Зачем? Чтобы догнать Никлауса и что-то ему предъявлять? Объяснять, как вреден алкоголь, когда он сам об этом прекрасно знает? Умолять его, чтобы он бросил?
Конечно нет! Я же знаю, что любые мои слова не помогут.
Просто…
Мне нужно его увидеть! Вот и всё.
Я с силой толкаю двери и слышу, как они хлопают за моей спиной, отрезая звуки музыки. Коридор совершенно пуст, если не считать парочку, целующуюся в конце шкафчиков. Я иду направо, через несколько метров сворачиваю налево и до конца коридора, чтобы снова свернуть направо. Там, в тупичке, есть окно, которое можно открыть, в отличии от остальных окон на первом этаже. Знаю, что Никлаус там – курит.
– Не могу найти зажигалку. Дашь свою, Новенькая?
Никлаус сидит на подоконнике ко мне спиной и вертит в пальцах сигарету. Я молчу, потому он со вздохом разворачивается ко мне и лениво замечает:
– Я знаю, что ты таскаешь её с собой куда бы не пошла. Перекладываешь из сумочки в сумочку, словно она для тебя что-то значит.
– И откуда такая осведомлённость? – поднимаю я брови, крепче сжимая в пальцах клатч.
Никлаус снова вздыхает, вставляет в зубы сигарету и поднимается на ноги, чтобы через пару секунд замереть рядом и обхватить пальцами мою кисть. Он держит мой взгляд, пока вырывает из моих пальцев мою же сумочку. А когда справляется возвращается к окну.
– Просто предположил и оказался прав, – хмыкает он, вынимая из «глубоких» недр клатча металлическую зажигалку с гравировкой орла.
Я закатываю глаза и подхожу к подоконнику с другого края. Никлаус прикуривает и с характерным звуком отправляет клатч по пластику в мою сторону.
– Зажигалку, пожалуй, оставлю себе, – хмыкает он, пряча её в нагрудном кармане пиджака. – Как тебе танец с великолепным Оливером?
Я протягиваю к нему руку и спрашиваю:
– Можно?
– Хочешь покурить? – удивляется он.
– Хочу понять, ради чего ты воруешь чужие зажигалки, которые что-то значат для их хозяев.
Никлаус со смешком выдыхает дым и, пожав плечами, передаёт мне сигарету.
Каюсь, пару секунд я раздумываю над тем, чтобы действительно сделать затяжку, но как только обоняния касается едкий дым, мысленно возвращая меня на мамину напрочь прокуренную кухню, где можно было вешать топор прямо в воздухе, я исполняю задуманное – выбрасываю сигарету в приоткрытое окно.
– Ты опять? – устало интересуется Ник.
– Не кури, пожалуйста. Хотя бы, пока тут я.
– Кстати, – усаживается он на подоконник лицом ко мне. – Почему ты тут?
– Если бы я знала, – вздыхаю я, наблюдая, как за окном листья одинокого дуба треплет ветер, а затем смотрю на Ника: – Куда интереснее знать, почему здесь ты, Макензи.
Никлаус лукаво щурится, вновь поднимается с места и подходит ко мне:
– Не мог позволить тебе довольствоваться лишь танцем с Гроссом.
У меня перехватывает дыхание, когда он, не отрывая от меня взгляда, скользит ладонью по моей талии и резко притягивает к своему телу, отчего я шумно выдыхаю. Никлаус улыбается, пальцами свободной руки заправляя прядь волос мне за ухо.
– Мы будем танцевать здесь? – слегка дрожит мой голос. – Без музыки?
– А как, по-твоему, танцуют глухие? – спрашивает он, обхватывая мою руку и укладывая ладонь на свою грудь под пиджаком. Там стучит пересаженное сердце. – Им достаточно ритма.
Я нервно усмехаюсь, чувствуя, как кожа покрывается острыми мурашками, а в следующий миг Никлаус отрывает мои ноги в туфлях на высоком каблуке от пола и несколько раз кружит меня в воздухе, вынуждая меня обхватить его шею руками и зажмуриться от страха. Когда он отпускает меня обратно, мы оказываемся на другой стороне коридора, у стены напротив окна. Теперь уже его ладонь ложится над моим сердцем, против чего я, кажется, должна возмутиться.
– Нет, чечётку я танцевать не умею, Ан-ни. Твой ритм нам не подходит.
– Значит, буду довольствоваться лишь танцем с Оливером, – ворчу я, убирая его руку от себя.
Никлаус усмехается, но тут же перекладывает ладонь мне на скулу, а взгляд опускается в район моих губ. В темноте коридора, разбавленной лишь светом луны из окна, его глаза кажутся чернее беззвёздной ночи. У меня вновь перехватывает дыхание.
Его большой палец касается моего шрама над губой, а сам он замечает тихо:
– Давно хотел…
Он не договаривает, потому что мы оба вздрагиваем от голоса Оливера, я сильнее, чем Ник, и смотрим в его сторону:
– Как интересно.
– Гросс, – усмехается Никлаус, отпуская меня. – Мы с Ан-ни разговариваем.
Кажется, примерно так ответил ему Оливер тогда, в комнате Молли. И мне это не нравится.
– Занимательные у вас разговоры, – бросает Оливер, отталкиваясь плечом от стены, у которой стоял. – Ничего не скажешь.
– Не занимательнее ваших.
– Ник, – предупреждаю я. – Оливер.
Никлаус даже взгляда на меня не бросает и отходит к окну, чтобы достать из пачки очередную сигарету, Оливер же останавливается напротив и молча смотрит на меня.
Мне становится не по себе.
– Оливер… – начинаю я, но он, сморщившись, отворачивается в сторону, словно звуком его имени из моих уст я влепила ему пощёчину.
– Мне надоела эта неопределённость, – зло бросает он следом. – Надоело выворачивать перед тобой душу и знать, что потом ты побежишь к нему, чтобы зажиматься в тёмном уголке.
– Оливер… – произношу я уже возмущённо, пока Никлаус тихо смеётся. Что тоже злит, кстати говоря.
– Ты должна выбрать, милая русская, – говорит Ол с долей печали, мольбы и нетерпения. – Общаться, и с ним, и со мной, не выйдет. Я не могу себе позволить репутацию осла, чья девчонка бегает к другому.
– Но я не твоя…
– Знаю! – повышает он голос. – Поэтому и пора определиться!
– В это-то и есть твоя вечная ошибка, – хмыкает Никлаус. – Ты никогда не умел быть терпеливым.
Я теряюсь.
– Она мне нравится, тупой ты кретин! – рычит на брата Оливер.
– Мне тоже, – жмёт тот плечами, выпуская дым изо рта. – И намного больше той репутации, о которой так паришься ты.
– Но не больше победы в споре из-за неё, верно? А мне на него давно плевать!
– Сделаю вид, что поверил, – делает новую затяжку Никлаус.
– Прекратите, – говорю я сухо. – Хватит споров, ревности и наговоров друг на друга. Неужели, так трудно быть честными?
– А тебе, Новенькая? – усмехается Никлаус, выбрасывая окурок за окно.
Я снова теряюсь, а Оливер в это время делает шаг ближе ко мне:
– Так продолжаться не может, Ани. Именно поэтому я дам тебе время подумать, вспомнить всё, что было, и выбрать. До завтрашнего вечера. Родители с Молли уезжают в пляжный домик, а я устраиваю вечеринку. Я приглашаю тебя на неё. Если ты придёшь, значит, ты выбрала меня. Нет… Значит, наше общение прекратится. Всякое общение. Ты всё слышал, Никлаус?
У меня сжимается сердце. Мне больно думать о том, что я больше не увижу его широкую улыбку и паутинку морщинок у глаз из-за неё. Оливер стал мне дорог, я уже говорила… Но и девушкой его я быть не могу.
– Но Оливер…
– Недостаточно честно? – сужает он глаза, отчего мне мгновенно становится стыдно. – Вот и отлично.
Я бросаю взгляд на Ника, он насмешливо смотрит в ответ. Снова гляжу на Оливера, он выглядит рассерженным и подавленным одновременно.
Психую, кричу «да пошли вы оба!» и срываюсь с места с целью вернуться на чёртов Осенний бал, который ждала с таким нетерпением, и, похоже, зря.
Глава 24. О том, когда пути назад нет
«Вечеринка начнётся в девять, но ты можешь прийти в любое время. В любое. Я буду тебя очень ждать, милая русская. Очень.»
Я поджимаю губы, отставляю сообщение Оливера без ответа, блокирую телефон и убираю его в карман джинсов.
Бред! Не хочет со мной общаться? Пожалуйста!
– Знаешь, я скучаю по тем временам, когда мне приходилось подвозить тебя до дома, – замечает Бэлл, закрывая глаза и подставляя лицо солнцу.
Опираюсь плечом на деревянную колону у ограждения, у которого стоит Бэлл, и тоже щурюсь на солнце:
– И я.
Я только что закончила смену в кафе на 17-ой улице, где Бэлл за чашкой кофе готовила реферат по истории США, и мы с ней планировали ехать по домам, но остановились у входа.
– Что будешь делать? – разворачивается ко мне лицом подруга.
Вчера, по возвращению в спортзал, я была так зла, что выложила ей бредовые условия Оливера Гросса. Потому она знала всё. Хорошо, что рядом не оказалось Лу Келли или Авы Фиски, потому что они обе стали бы меня убеждать выбрать в пользу того, за кого были сами.