— Понятно. — Мы молчим. Пищит таймер, раздается щелчок, и я подставляю чашки, чтобы наполнить горячим ароматным напитком. — Мистер Кларк, я…
— Зови меня Дэвид, сынок.
— А… хорошо. — Теряюсь. — Элли сильно расстроилась? Из-за матери.
— Я не говорил ей. — Мужчина прячет взгляд.
— Наверное, это правильно. Ни к чему ей лишние расстройства.
— Хорошо, что ты здесь, Майкл. — Дэвид ставит на поднос сахар. — Ты ей очень нужен.
— Ее сейчас нельзя оставлять одну. — В горле пересыхает. Я, наконец, поднимаю голову и с трудом выдерживаю его проницательный взгляд. — Мистер К… — Осекаюсь. — Дэвид… Я хотел поговорить. Хотел сказать спасибо за то, что вы сказали шерифу, что мы… ну, понимаете…
Его глаза искрятся теплотой.
— Не нужно. — Горько улыбнувшись, мужчина трет пальцами веки. — Не объясняй мне ничего, сынок. Чтобы вы не сделали, вы поступили правильно. — Он вытирает выступившие слезы. — Это моя обязанность. Сам должен был…
— Какие у него шансы? Вы ведь, наверняка, интересовались? Может, видели?
Дэвид глубоко вдыхает и замирает. Долго всматривается в мое лицо, а затем на выдохе тихо произносит:
— Тот, кто напал на Роберта Андерсона, был с ним невероятно жесток. Тяжелая черепно-мозговая травма. Удивительно, как он вообще выжил… — Дрожащей рукой мужчина размазывает влагу по щеке. — Он уже в сознании, но не говорит. Думаю, и не сможет. Если не умрет, останется «овощем».
У меня холодок пробегает по телу.
— Это жестоко, — выдыхаю.
— Если бы я знал, кто это сделал… — Еще один пронзительный взгляд. — Я бы… поблагодарил его.
Меня чуть не сбивает с ног это признание. Руки дрожат, они не в состоянии удержать поднос, поэтому мужчина хлопает меня по спине, сам берет его и несет на веранду.
— Ты знаешь, что с ней будет трудно, — бросает через плечо, — и все равно готов побороться. А это значит, что я никогда не ошибался в тебе, сынок. Спасибо.
Не знаю, что ответить, поэтому решаю промолчать.
Выходим на веранду. Элли лежит в кресле-качалке, укрытая пледом. Руки покоятся на животе, ноги поджаты, голова безвольно склонена набок, взгляд отсутствующий. Джимми стоит в сторонке, курит и с беспокойным видом поглядывает на нее.
— Элис, мы принесли тебе кофе, — нежно произносит Дэвид.
Ставит поднос на стол.
— Хорошо. — Единственная ее реакция.
Взгляд по-прежнему устремлен в никуда.
— Джеймс, идем, выпьем с нами кофе. — Кивает в сторону стола мистер Кларк, но тут же отвлекается на едва различимую с внутреннего дворика трель звонка. — Кто-то пришел, пойду, узнаю, кто.
Я беру стул, подставляю ближе к креслу Элли, сажусь и поправляю плед, которым она укрыта. Бережно укутываю ее ноги, затем осторожно касаюсь руки. Ее ладони прохладные, особенно по сравнению с моими горящими от напряжения пальцами. Поднимаю тихонько ее руку и касаюсь губами. Ощущение такое, будто с размаху ныряешь в прохладные, свежие простыни жарким летним днем.
Элли медленно поворачивается. Впервые за утро ее взгляд немного проясняется. Глаза удивлены и словно говорят: «Неужели, я тебе все еще интересна?» И я одним взглядом отвечаю: «Всегда. В любом состоянии. Только ты. Клянусь». И ответом на ее лице расцветает робкая улыбка.
И только я хочу улыбнуться в ответ, как замечаю мелкие жемчужинки на ее веках — проступившие нечаянно слезы.
Нам не нужно слов. Я прижимаюсь ближе, утыкаюсь губами в ее макушку, а Элли кладет голову на мое плечо. Знаю, о чем она думает. Всегда знаю. Читаю по лицу любые ее мысли. Это всегда отличало наши отношения — нам не нужно трепаться, чтобы понимать друг друга. Один взгляд — и мы проникаем друг в друга буквально до границ души.
— Ты здесь, — шепчет она.
Ее дыхание щекочет мне шею.
— И никуда не уйду. — Прижимаю ее к себе крепче.
И чувствую, как мои внутренности наполняются до краев мягким и теплым идущим от нее светом.
— Милая, там твоя подруга. Мэгги. — Сообщает ее отец, возвращаясь на веранду. Ставит на стол коробку с печеньями. — Я сказал, что тебе нужен покой, поэтому она просто передала тебе презент. — Он оборачивается к Джимми. — А еще эта девушка спросила про тебя, Джеймс. Выйди к ней, она ждет.
Друг напрягается всем телом. И я чувствую, как в моих объятиях замирает Элли. Их взгляды встречаются.
— Э.. о’кей… — Бормочет он, бросая сигарету в железную банку из-под томатной пасты, приютившуюся в углу возле перил.
Он топчется на месте, будто ожидая от Элли какой-то реакции. Словно, запрети она, и он не пойдет. Но та тихонько выдыхает и, поерзав, крепче жмется ко мне.
Вижу, как в нем разгорается ревность. И ярость. Сжав челюсти, Джимми уходит. За нашими спинами громко хлопает дверь. Делая вид, что ничего не заметил, Дэвид размешивает сахар в чашках и ставит перед нами. Сам садится на свободное кресло.
— Я видела его глаза. — Едва слышно шепчет мне Элли.
Она поднимает подбородок и смотрит мне в лицо.
— Чьи?
— Бобби. — Ее голос срывается на хрип.
Большим пальцем провожу по ее щеке, стирая слезу.
— Все забудется. — Обещаю.
— Нет. Ты не понял. Я видела их. Вчера.
У меня внутри все обрывается.
— Пробралась в его палату. — Поясняет Элли, задыхаясь. — Чтобы убить.
Ее отец, охнув, роняет чашку с кофе себе на брюки. Ойкнув, подскакивает и спешно прикладывает к ногам полотенце.
— Элис… — Качает он головой.
— А потом увидела, насколько он жалок, и не смогла…
Она, как котенок, жмется ко мне, пряча нос подмышку. И я касаюсь губами ее волос и наслаждаюсь этим прикосновением. Сжимаю ее в своих объятиях крепче, глажу по спине и зажмуриваюсь. Мне хочется забрать всю ее боль, всю горечь и отчаяние.
Дэвид встает:
— Пойду-ка, переоденусь.
А мы сидим с Элли, сплетясь, как лианы, и боясь отпустить друг друга хотя бы на миг.
— Я должна тебе сказать. — Наконец, произносит она, глубоко вдыхая прохладный утренний воздух, и отрывается от меня. Смотрит прямо в глаза.
— О чем?
Я так боюсь этого взгляда. Он разделяет нас, точно Большой Каньон. Секунду назад казалось, что я обрел ее, а теперь она хочет сказать что-то такое, что разобьет мне сердце. Не знаю, что именно. Но чувствую. Мне изо всех сил хочется ухватиться за нее и не отпускать, пока она не передумает, но с ее губ уже срывается признание:
— Я тогда не тонула. — Смотрит, не мигая. — Просто хотела, чтобы он бросился меня спасать. Джимми.
— Ладно. — Зачем-то говорю я.
Она вздрагивает, видя, как жизнь покидает мои глаза, и начинает мотать головой.
— Майкл. Майкл! — Впивается пальцами в мою руку. — Я тогда не думала… Я просто забыла, что могу тогда потерять тебя…
Кажется, я теряю равновесие. Голова кружится.
— Ты никогда меня не потеряешь. — Решительно заявляю в ответ. — Даже если будешь с ним. Я просто отойду в сторону, но всегда буду рядом.
Эти слова даются мне тяжелее всего на свете.
— Нет. — Она припадает щекой к моей груди, ее руки обвиваются вокруг моей талии. — Это все теперь не важно. Мне больше ничего не нужно. Я… сломана, и…
— Починим. — Обещаю, чувствуя бурлящее в душе волнение.
И понимаю, что схожу с ума. Неважно, как. Неважно, каким образом. Она просто должна быть рядом. Ведь только с ней я чувствую себя таким нужным и цельным. Вот так, сидя на веранде и обнявшись, словно мы все последнее десятилетие проводим в этой обыденной простоте, млея от теплых прикосновений к коже, вдыхая запах друг друга и лучась от счастья.
Элли
Бобби. Он умер спустя месяц после моей выписки из больницы. Я поняла это потому, что меня вдруг отпустило.
Он приходил ко мне во сне каждую ночь, и каждый раз насилие повторялось снова. Но сегодня его не было. Ничего не было. Мне снилось тихое течение реки, шум прибоя и колышущихся трав на берегу. Я лежала на спине, зарывшись плечами в песок и наблюдая, как свинцовые тучи рассеиваются над моей головой. А за ними проступало ярко-голубое прозрачное небо, до которого, казалось, можно дотянуться, если просто протянешь руку.
Открыла глаза и встрепенулась. Села в постели, осторожно спустила ноги вниз. Задурманенный снотворным мозг отказывался соображать. Потерев веки, встала и огляделась. За окном стояла непроглядная тьма, даже луны не было видно. И в этот момент я все поняла. По тому, как побежали мурашки по всему телу, как прохладный воздух ворвался в легкие — беспрепятственно. По тому, как я впервые смогла вдохнуть его легко и глубоко.
Бобби больше не было на свете. В этом было все дело.
Я встала и открыла окно. Потому что поняла — бояться больше некого. Так и простояла, вдыхая ветер и слушая крики ночных птиц, до самого рассвета. А утром все подтвердилось: Роберт Андерсон умер ночью от остановки сердца. Так и не произнеся ни единого звука после нападения на него неизвестных, не сделав ни шага.
Вот тогда-то мне и стало легче. Началось мое выздоровление.
Еще месяц пролетел в попытках отрешиться от произошедшего, восстановить здоровье и перестать пугаться окружающих. Я по-прежнему не пускаю никого в свою душу, но уже веду привычный образ жизни. Мы сдаем итоговые тесты, отправляем свои документы в колледжи страны и долго спорим, уговаривая Джимми сделать то же самое. Но у него, как всегда, свои планы.
По его совету я планирую поступить и выучиться на преподавателя младшей школы, в которой обычно занимаются дети от пяти до десяти лет. Все-таки, продолжаю побаиваться окружающих, поэтому малыши мне и кажутся наиболее безвредными. Рассылаю данные итоговых тестов и рекомендации по всем колледжам штата, и даже в соседний. Хотя, если меня туда возьмут, не поеду — расстаться со своими парнями это немыслимо. К такому я точно не готова.
А Майки один за другим штурмует медицинские университеты, или школы, как они здесь называются. Его мать уверена, что его примут сразу во все. Да и мы тоже. Но наш рыжик все равно нервничает и продолжает проверять почту каждое утро. Предложений от различных вузов у него предостаточно, каждый предлагает лучшие условия, кредиты и скидки, но Салливан настроился только на лучшие учебные заведения, поэтому и не спешит.