Мне дается очень тяжело вернуться в школу и появиться на выпускном. Летящее голубое платьице с закрытым воротом, аккуратные туфельки, убранные в завитушку на затылке волосы — мало кто из одноклассников сразу узнает во мне прежнюю Элис. Но теперь я такая и только такая.
Осторожно иду вперед, и толпа расступается передо мной. Мне страшно от того, что все смотрят, но я выдерживаю их полные жалости взгляды, ведь со мной мои рыцари — Майки и Джимми.
Один — в тройке с жилетом, (которую все утро наглаживала прислуга), другой в простоватом костюме, купленном на сэкономленные на обедах деньги. Красивые и статные, из угловатых юнцов в одночасье превратившиеся в мужчин. Мои парни, моя гордость.
Мы идем, и присутствующие наблюдают за каждым нашим шагом. Потому что наша троица откровенно странная. Мы не пускаем никого в наш мир, сторонимся чужаков, открыты только друг для друга и совершенно непонятны для всех остальных. Чудаки, безумцы… оригиналы!
Возможно, мне даже завидуют. Смотрят, как я кружусь в танце то с одним, то с другим, как обнимаю их или беззастенчиво целую в губы у всех на виду, и чувствуют зависть.
Просто люди не видят твоей боли. Им удобнее ее не замечать. Особенно, если она не проступает уродливыми шрамами на коже. Им важно то, что у тебя снаружи, а заглядывать в душу — совершенно не обязательно. Хватит и внешнего лоска (или его отсутствия), чтобы моментально дать соответствующую оценку.
— Ну, как, ты, расслабилась? — Спрашивает Джимми, уводя меня подышать на улицу.
Мое тело все еще как камень. Я устала от пустых разговоров, и все, чего мне сейчас хочется, это оказаться втроем где-нибудь подальше от всего этого. Черт возьми, и где же та девчонка, которой было на всё насрать, а?
— Кажется, да. — Говорю, останавливаясь у самого края нижней ступеньки.
— Майки там не на шутку разошелся, — он небрежно достает из кармана сигарету и прикуривает, не боясь, что кто-то из учителей его застукает. — Бросился отплясывать с ботаниками из научного кружка!
Я вдыхаю вечерний воздух, перемешанный с дымом, и улыбаюсь:
— Ему еще придется отбиваться от наших девчонок. С одной стороны его окружили зубрилы, а с другой — сами королевы школы. Одна из популярных девочек даже спрашивала, не встречаюсь ли я с ним, представляешь?
— Да… Майки похорошел. Настоящий красавчик. — Парень задумывается на секунду. — А уж его этот пьяный взгляд из-под полуопущенных ресниц…
И мы смеемся.
— Это ты пронес алкоголь? — Интересуюсь.
— Нет. — Джимми отмахивается, наклоняется и невзначай касается моего плеча. — Наверное, кто-то из заучек. Поверь, они тоже способны.
Не понимаю, что в нем такого. Джимии горячее, чем раскаленный кузов машины на солнцепеке. Меня обжигает каждый раз, когда я нахожусь достаточно близко, чтобы протянуть руку и коснуться его.
— В любом случае… — осекаюсь, пряча взгляд.
— Что ты ответила? — Спрашивает уже серьезно.
— О чем ты? — Выпрямляюсь.
— Что ты ответила, когда тебя спросили, не встречаешься ли ты с нашим Микки?
Я замираю. Смотрю в его глаза и понимаю, что давно не смотрела в них. В последние два месяца мы были ближе друг к другу, чем когда-либо, но никогда не встречались взглядами. Я закрывалась. Я все это время была только в себе.
— Что? — Хлопаю ресницами. Сглатываю, пытаясь сделать это незаметно, но по тому, как впиваются глаза парня в мою шею, понимаю — увидел.
— Что ты им ответила?
Он наклоняется снова. Дым из его ноздрей касается моего лица. Я пошатываюсь и невольно закашливаюсь. Его дыхание обжигает. И это приятно — вот так обжигаться.
— Это важно? — Чувствую, как напрягаюсь.
Тело деревенеет, а сердце начинает буйно атаковать грудную клетку.
— Не знаю. — Мотает головой.
Ждет ответа. Шум музыки за спиной стихает, слышно, как кто-то из учителей опять толкает речь. Я остаюсь стоять неподвижно и смотреть в лицо Джимми.
— Ты не потанцевал с Мэгги. — Говорю надтреснутым голосом. — Она обиделась.
Он хмурится. Хочет избежать темы, на которую я сворачиваю, но не может. Все наши вопросы и недомолвки, увы, лежат в одной жизненной плоскости.
— У нас с ней… ничего нет.
— Но ты периодически ночуешь у нее. — Эти слова срываются у меня с языка неосознанно и очень быстро.
Это просто предположения, но они, кажется, попадают в точку, потому что Джимми, подняв руки, вдруг замирает. Спотыкается, забывая, что хотел мне что-то сказать.
— Это Майки тебе сказал?
— А он тоже знает?
Парень отводит взгляд, стряхивает пепел с сигареты:
— Нет.
— Он бы тебя не выдал. Можешь поверить.
— Тогда… откуда?
— Сама догадалась. Трудно не заметить, ведь мы находимся вместе почти все время. Ты уходишь, а возвращаешься с запахом ее духов. Твоя мать жалуется, что ты не спал дома. — Вытягиваю руку и хватаю его за плечо. — Нет, не злись на нее, она очень переживает, поэтому и спросила у меня. Думала, что мы с тобой…
Мне становится так больно, что перехватывает горло.
— Элли, я…
— Не надо. — Провожу ладонью по его предплечью и опускаю руку. — Ты взрослый парень, у тебя есть желания. Это нормально. Не всякий станет безропотно ждать, пока его девушка приходит в себя после изнасилования, пока боится подпускать к себе. А мы… мы ведь даже не встречаемся. Поэтому не оправдывайся, не надо.
— Боже… — Джимми отбрасывает окурок в сторону и впивается пальцами в собственные виски. — Элли, ты… Ты все неправильно поняла…
Мне так горько, что все лицо захватывает кривая ухмылка, которая должна была казаться беззаботной улыбкой.
— Только не оправдывайся, умоляю. Все и так сложно. К тому же, ты однажды уже дал понять, что я ничего не значу для тебя. Там, у бара.
— Господи, да мы с Мэгги всего лишь…
— Трахаетесь? — Пожимаю плечами. — Да все нормально. Я понимаю.
Закрываю глаза и набираю в легкие больше воздуха.
— Что ты понимаешь? Что? — Заставляет меня распахнуть веки. Его взгляд торопливо блуждает по моему лицу. — Что между нами тремя происходит какая-то адова хрень? Так это давно ясно. Или что ты никак не можешь определиться? Так тебе это и не нужно. Тебе и так хорошо! Черт, Элли, а ты думала, каково нам с ним живется, пока ты выбираешь?!
— Я не выбираю.
Джимми больше не улыбается. Он выглядит мрачным в уличном освещении. Лохматые пряди спадают на лоб, и мне хочется скорее коснуться их и вспомнить знакомое ощущения мягкости его волос, вспомнить тяжесть его рук на своем теле, когда он меня обнимает и когда притягивает к себе.
— Потому что не можешь выбрать… — Выдыхает с горечью.
— Но… Это… это все разрушит! — Вздыхаю я, не в состоянии контролировать собственных эмоций.
— Ну, и пусть! Пусть! — Джимми грубо хватает меня за плечи и встряхивает. Смотрит так, как не смотрят на того, кто тебе безразличен. — Плевать! Пусть все рушится. Я больше так не могу. Мне не нужны никакие Мэгги… Меня накрывает, когда он тебя касается! Меня всего наизнанку выворачивает, когда его руки трогают тебя. Я подыхаю, глядя, как ты ему отвечаешь, как улыбаешься, как целуешь! — Он обхватывает ладонями мое лицо и приближает к своему. — Твою же мать, Элли! Что ты с нами делаешь? Зачем…
В его глазах блестят настоящие слезы. Пальцы так сильно смыкаются на моих щеках, что хочется закричать. Но вместо того, чтобы отпустить, Джимми наклоняется и целует меня: дико, страстно, до боли в истерзанных губах. Между нами искры летят, когда я начинаю отвечать на его поцелуй. Вселенная рушится, миры сталкиваются, натыкаясь друг на друга. Все вокруг исчезает в тумане захлестывающей нас страсти.
Наконец, воздух кончается, и мне становится трудно дышать. Так происходит всегда, когда он рядом. Все тело горит, по нему распространяется живое пламя, и никто не в силах его укротить. Я пьянею, таю, становлюсь горячим воском в его руках. Невидимые огненные нити переплетают нас друг с другом и стягивают, привязывая все крепче и крепче. Каждой клеточкой я чувствую жар его тела. Задыхаюсь. Погибаю…
— Элли, — он отрывается от моих губ.
Его голос звучит умоляюще.
Джимми впивается лбом в мой лоб. Тяжело дышит. Его грудь вздымается высоко и медленно опускается. Слышу, как бьется сердце под ребрами. Его. Или мое. Наше. Наши сердца грохочут в унисон.
— Элли. Моя Элли… — шепчет тихо и растерянно.
— Отпусти меня. — Пытаюсь освободиться и отойти в сторону, но он не пускает. Притягивает и снова яростно целует. И мое сопротивление снова сходит на нет. Подчиняюсь ему, отвечаю с удвоенной силой, и когда желание уже бьется дрожью во всем теле, я, наконец, нахожу в себе силы и отстраняюсь. Прошу дергающимся от напряжения голосом: — Пожалуйста, хватит. Отпусти…
Его глаза горят ненавистью. Припухшие после поцелуев губы кривятся. Руки опускаются и до боли сжимаются на моих запястьях, а затем он меня отпускает. Джимми делает шаг назад и, горько усмехнувшись, произносит:
— Решай.
Мои глаза жжет от слез. Пальцы, в которых все еще ощущается покалывание электричества, поднимаются к лицу и ложатся на разгоряченные губы.
— Решай, Элли. — Говорит Джимми вместо того, чтобы снова притянуть меня к себе.
Пошатываясь, наклоняется и смотрит пристально в глаза. Склоняется еще немного, заставляя меня замереть, но, помедлив, снова отталкивает. Так отчаянно, что его боль передается и мне. Меня колотит. Он уходит, бросает на меня последний взгляд, и, наконец, скрывается за углом.
Я слышу смех, звуки музыки за спиной, но ничего не чувствую. Мне хочется, чтобы все оставили меня в покое. Чтобы не трогали. Пожалуйста, пусть это будет неправдой. Но его шаги уже стихают вдалеке. А мне так хочется еще. Этих ощущений, этого замирания сердца в груди от его поцелуев.
— Джимми… — Шепчу, продолжая трогать свои горящие губы кончиками онемевших пальцев.
Темное небо злобно таращится на меня. Сверчки в траве мерзко хохочут. А я дрожу от того, что в мое сознание забирается шокирующая мысль —