я без него не смогу. И мне хочется бежать за ним, сказать, что все решено. Что я уже выбрала. Что решила.
Но ноги словно вросли в асфальт подошвами узких туфель и не дают мне даже сдвинуться с места.
Я долго смотрю в темноту, затем медленно поворачиваюсь, и… язык примерзает к нёбу.
Майкл. Он стоит, сгорбившись, спрятав руки в карманы брюк. И, не мигая, смотрит прямо на меня.
Майкл
Не так просто делать вид, что ты спокоен, когда все внутри рвется на части. Чувствую себя дураком. Схожу с ума, гадая, что мне делать.
— Идем, — вдруг решительно протягиваю ей руку.
Элли впивается в меня глазами, ее лицо искажается таким отчаянием, что мне становится неловко оттого, что появился здесь и наблюдал эту сцену. Боже, она маленькая. Такая маленькая… Особенно сейчас, когда стоит на нижней ступени и смотрит на меня снизу вверх. Элли выглядит не просто крохотной, а очень и очень… несчастной.
— Майкл, я…
— Нет, не говори ничего. — Срабатывает инстинкт самосохранения.
Не хочется слышать оправданий. Я все видел. Мне хочется обвинить ее во всем, обидеться, наорать, уйти, но я молчу. Она предпочла его — это видно по ее глазам, видно в каждом жесте, в напряженном лице и пылающих губах. И я не могу не думать ни о чем, кроме как об ультиматуме, который он ей поставил.
И о том, как он довел ее до слез.
— Идем. — Беру ее за руку, не переставая улыбаться. — Потанцуем еще? Или хочешь, отвезу тебя домой?
— Домой. — Слетает с ее губ.
— Хорошо. — Касаюсь кончиком пальца ее носа. Так, как сотни раз делал все последние годы. — Поехали.
Она благодарно кивает. Все еще кажется отрешенной и растерянной. Увлекаю ее за собой и чувствую, как теплый туман разливается по моему телу от ее близости. От любимого запаха кружится голова, от нежного взгляда немеет в груди. Невозможно представить, что от всего этого можно отказаться добровольно. Что от ее присутствия в моей жизни можно отказаться. Но…
— Садитесь, моя королева. — Открываю дверцу.
Элли пытается улыбнуться. Выходит плохо, но я вынужден признаться, ради этой улыбки, ради ее счастья, я способен на всё.
— Спасибо, — говорит она, усаживаясь.
Закрываю дверцу, прыгаю на водительское сидение и завожу мотор.
— Пристегнись, будет страшно.
— Не может быть. — Вяло.
— Может. Ты меня еще не знаешь!
Элли нехотя пристегивается, открывает окно. Вижу, как часто она моргает, чтобы не разреветься. Не хочет показывать мне свою слабость.
— Тебе нужно встряхнуться. — Шепчу я, наклоняясь.
И срываю тачку с места. Шины визжат, из-под колес валит дым, двигатель заходится в радостном рыке.
— А-а! Майки-и-и! — Элли хватается за голову.
Зад машины заносит на повороте, но он тут же выравнивается, цепляясь резиной за асфальт.
— Что? — Выруливаю на автомагистраль и прибавляю ходу. — Испугалась?
— Нет!
— Сейчас испугаешься!
Ее волосы отчаянно треплет ветер, потоки встречного воздуха, врываются в окно и играют с тончайшим шелком платья, вздымают вверх игривые кружева. Девушка задыхается от эмоций, не отрывает взгляда от дороги и беспрестанно визжит. А я любуюсь блеском ее глаз и матовостью гладкой кожи.
Элли вдруг начинает молить, чтобы снизил скорость. Прижимает ноги к груди, съеживается. А потом ее настроение резко меняется: она закрывает глаза ладонями и громко смеется. А, отсмеявшись, кричит:
— А-а-а! — И высовывает руки наружу, играя с ветром.
А я топлю педаль, позволяя автомобилю врываться в ночь, как летящей свободной птице. И думаю только о том, что счастье всегда было в моих руках, нужно было только быть решительнее.
Я любил. Я хотел ее.
Просто не позволил своему естеству решать за меня. Все те ночи, когда она приходила ко мне и ложилась рядом. Когда я обнимал ее одной рукой, а другой гладил по голому бедру или животу. Когда задыхался от желания, но не позволял себе решать за нас двоих. Когда мечтал ласкать ее, пылко воображая, что в любую секунду многозначительные взгляды закончатся страстными поцелуями. И даже, когда однажды это произошло, и я целовал ее — жалел, что не пошел дальше.
Я ужасно любил ее.
Мне нравилось целовать ее пухлые губы, пить ее частое дыхание, гладить нежную кожу. Я мог бы целовать ее часами. Целовать так, чтобы она даже не вспоминала о нем. Чтобы не думала. Я мог бы любить ее так горячо, что и сам бы забыл, что нас всегда было трое. Я крепко сжимал бы ее в своих объятиях каждую ночь. И понимал бы, что это меня убивает. И умирал бы от счастья.
Я сильнее всех на свете всегда любил свою Элли, поэтому и не мог не дать ей выбора.
— Ты сумасшедший! — Вываливается она из машины, когда мы тормозим возле ее дома.
Пошатываясь, ступает на пешеходную дорожку.
— Не безумнее тебя. — Смеюсь, выжимая газ.
Мотор ревет на всю улицу.
Элли поворачивается к своему дому. Ее взгляд блуждает по темным окнам.
— Отца нет. — Пожимает плечами. — Зайдешь?
В груди все переворачивается.
— Зайду. — Отвечаю отрывисто.
Отгоняю машину к противоположной стороне улицы, ставлю в гараж, выхожу и замечаю силуэт матери в окне. По напряженным плечам вижу, что ждет, нервничает. «Насрать!» Короткий взмах рукой — даю ей понять, что иду в дом напротив. Занавеска резко задергивается.
Элли ждет меня у двери. Мы входим внутрь вместе.
В доме темно, только длинные серые полосы света тянутся от окон к гостиной. Слышу, как Элли скидывает обувь и дальше шлепает босиком.
— Я чертовски устала от этих каблуков. Кто, мать их, придумал это орудие пыток?
Что-то звенит. Это она сдирает с себя украшения и со всего размаху обрушивает на стол. Бусинки катятся, прыгая по поверхности. А у меня уши закладывает от бешеного стука сердца. Здесь, в темноте, вдвоем… нам опасно оставаться так близко друг к другу. Я могу стать смелее. Могу перестать контролировать свои желания. Моя фантазия заходит так далеко, что я почти слышу, как на пол падает ее платье.
Но Элли открывает холодильник и в упавшем пятне света видно, что одежда все еще на ней.
— Пива? — Она берет две бутылки, одну протягивает мне.
— Угу. — Стекло холодит кончики пальцев.
Иду за ней по пятам. Щелчок, шипение, и пробка от бутылки летит куда-то под ноги, ударяется об пол и откатывается в сторону.
— Посидим на веранде, ладно? — Она делает жадный глоток. — Мне нужен свежий воздух.
— Хорошо.
А все, что мне нужно, это запах ее волос. Вдыхаю его и вспоминаю все те дни, когда Элли спала рядом, свернувшись, как кошка.
Выходим на веранду. Открываю свою бутылку и запиваю волнение пенистым напитком.
— Не могу поверить, что с этой гребаной школой покончено. — Она забирается на диванчик, подтягивает ноги к груди и стучит ладонью по поверхности рядом с собой, приглашая присесть.
На ее губах блестят капельки пива.
— А мне будет не хватать всего этого. — признаюсь.
— Ты всегда был не от мира сего. — Усмехается Элли. Берет плед и, когда я сажусь рядом, укрывает нас обоих, делая своеобразный кокон. — И, похоже, со временем это не пройдет.
Мы чокаемся горлышками бутылок и замираем. Наши взгляды встречаются в тусклом свете луны, внезапно выплывшей из-за туч. Меня обжигает ее дыхание.
— Не смотри на меня так, Майки. — Просит она и громко сглатывает.
Ее рука прижимается к моему бедру. Мое сердце перестает биться. Очень опасно, слишком тесно. Под одним пледом в ночной тиши, прерываемой лишь стрекотом цикад. Маловероятно, что нам все-таки удастся избежать столкновения.
— Я и не смотрю. — Отвечаю.
— Смотришь. — выдыхает она.
— Нет.
— Да.
— Майки? — Шепчет она.
— Что? — Откликаюсь я.
— Ты останешься?
Один удар сердца. Второй. Третий.
Раздается шуршание пледа, и слышится ее вздох. Элли смотрит в мои глаза, и моя кровь вскипает от нетерпения. Это мгновение решает всё. Она фактически предложила мне быть с ней. Ведь так? Вот только я не могу согласиться. Никак не могу.
— Нет. — Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. От чистейшего кислорода рвет легкие. — Думаю, вы должны попробовать. Вы с Джимми.
Элли замолкает. Кажется, даже не дышит. И не моргает.
Тяжесть ее молчания сводит меня с ума.
— П-почему?…
— Потому что ты любишь его.
— Нет! — Буквально вскрикивает.
— Не противься себе. Любишь. — Кладу руку на ее щеку и долго смотрю. Чувствую, как ее дыхание щекочет мне шею. Хочу слизнуть капельки влаги с ее губ, но не могу даже пошевелиться. — Мне давно нужно было отойти в сторону. То, что происходит… между нами всеми… это неправильно. И это ведь не может длиться вечно, да?
— Но мы…
— Все эти отношения на троих — это для глупых бульварных романчиков. В жизни, если ты любишь, ты не сможешь спокойно смотреть, как другой мужчина касается твоей любимой женщины. Тебя просто порвет на куски от ревности и ярости. Иначе, это не любовь, а что-то другое. Похоть, разврат, патология, может, какая-то. Да что угодно. Только не любовь, не это светлое чувство, которое лишь для двоих. Можешь считать, что я старомоден. — Пожимаю плечами. — Я совсем не против быть таковым.
— Боже… Майкл, я… я не могу причинить тебе боль! — Говорит она в темноте.
Моя Элли. Она так близко, что у меня мурашки бегут.
Пальцы покалывает от теплоты ее кожи. Желание разрывает меня изнутри, но сердце противится.
— Я тоже не могу причинить тебе боль. Поэтому ухожу. — Вдыхаю ее соблазнительный запах в последний раз, опускаю руку и решительно встаю. Ставлю бутылку на столик. — Если буду тебе нужен, я всегда рядом.
Разворачиваюсь и иду прочь.
Элли
Иногда ни сердце, ни разум не способны тебе помочь, сколько к ним не обращайся.
Кажется, я всю свою жизнь жила под девизом «будь, как будет». Позволяла людям и обстоятельствам решать за себя, всегда отступала перед самой важной для себя финишной чертой, не зная, правильно ли поступаю.