— Случившееся разрушило мои отношения с тем, кого я любила. — Произношу я в тишине. Вот теперь слезы вырываются из меня сплошным потоком. Будто плотину прорвало. Изнутри наружу рвется такой силы всхлип, что мой голос сипнет: — Я чувствовала себя грязной, испорченной, и не понимала, как ему может быть приятно меня касаться… после всего этого. Я ненавидела свое тело. Не могла себя простить. Мне было больно. Так больно… Обидно от того, что у меня отняли мой первый раз, который должен был быть не таким. — Платок превращается в мокрый комочек бумаги, и мне протягивают еще. Беру, сотрясаясь от беззвучных рыданий. — У меня никогда уже не будет первого раза. Никогда. Он отнял его у меня, и это то, что меня всегда беспокоило больше всего! Мой парень очень старался, но я только и думала о том, что… досталась ему грязной… Простите. Простите!
— Элли… — слышится немного растерянный голос куратора.
— Я так виновата перед ним! Всё понимаю, но тогда… не могла. Просто не могла! Поэтому ушла.
Мы снова и снова по кругу обсуждаем наши общие не «почему», а «как». Ищем пути решения, проговариваем слова, что должны вселить во всех нас надежду. Держимся за руки и ощущаем себя единомышленницами. Верим в то, что сможем все преодолеть. Смеемся и плачем.
У этих слез очистительный эффект. Это такой способ переболеть и отпустить. Никто не понимает, почему, но мы расходимся менее несчастными людьми, чем собирались здесь около трех часов назад. Нам всем стало легче.
Я отстегиваю от ограждения велосипед, забираюсь на него и еду вдоль вечерних улиц. Медленно, неспешно. Любуясь светом фонарей, огнями витрин и своим в них отражением. Сегодня я снова могу быть озорной и юной девчонкой, которую ничего не заботит, кроме того, как они с подружкой проведут этот вечер.
Возможно, мы с Джулз отложим учебники и пойдем гулять по набережной. Поедим мороженого в одном из многочисленных кафе, сядем на скамейку и будем громко смеяться, обсуждая наши приключения на занятиях. Ведь для всех в этом городе я обычная студентка, ничем не примечательная и без шлейфа тянущихся за мной скверных историй.
Я буду долго сидеть и смотреть, как океан лижет берег, а Джулз будет без умолку трещать о парнях. Возможно, мы даже улыбнемся кому-нибудь из них, чтобы потом расхохотаться и сбежать еще до того, как с нами захотят познакомиться. Перед нами весь мир, и все будет только так, как мы захотим.
— Эй, Элли. — Голос Джульетт кажется игривым и задорным. Да и она сама высоко вздергивает брови и широко улыбается, когда я вхожу в нашу комнату. Указывает кивком головы на мою кровать, которая прячется за выступом стены. — Смотри, кто пожаловал. Это к тебе.
Я закрываю дверь, скидываю джинсовую куртку, делаю шаг в комнату и… замираю. Сердце в груди подпрыгивает так сильно, что у меня начинает кружиться голова.
Не может быть. Это он.
И он здесь.
Майкл
Смотрю на нее и чувствую, как оживаю. Воздух мерцает от света, весь мир сияет, и у меня глаза слезятся от счастья. А ее удивленный, но радостный взгляд толкает меня вперед, вон из собственной кожи. Заставляет чувствовать невесомость.
— Ты? — Она застывает на пороге.
— Я. — Киваю.
И сердце у меня в груди дрожит от нетерпения.
Она прекрасна. Чудесна, восхитительна. Красивее, чем когда-либо.
Элли очень идет ее новая прическа. Эти длинные светлые прядки, убранные назад и скрепленные под бархатным ободком, делают ее лицо необыкновенно изящным и милым. Она кажется совсем другой, новой, сменившей не только стиль одежды, но и внешний вид, девушка даже держится по-другому. В ней теперь еще больше женственности и мягкости.
— Боже, Майкл… — Произносит она, делая шаг в мою сторону.
И мы одновременно тянемся друг к другу, бросаемся в объятия, сцепляемся, хватаемся и крепко держимся. Мне хочется ее поцеловать, но я не шевелюсь. Не дышу. Проходят долгие секунды, в течение которых мы стоим, замерев, прежде, чем одновременно выдыхаем. Но не отпускаем наших рук. Словно это объятие что-то действительно важное. Жизненно важное для нас.
— Откуда ты здесь? — Наконец, говорит Элли и стискивает меня еще сильнее, если это вообще возможно.
— Три часа на машине, и я здесь. Труднее было достать твой адрес.
Она отрывается от меня, ее глаза сияют:
— Отец меня сдал?
— Не обижайся на него. — Улыбаюсь. — Он целый год держал оборону.
Элли смеется и снова крепко прижимается к моей груди. Я вдыхаю ее запах и закрываю глаза. Больше я не человек с половиной души, мы снова вместе.
— Ой, знакомься, — девушка, продолжая держаться за мою талию, указывает в сторону соседки, — это Джулз. Мы живем вместе. Джулз, это…
— Это Ма-а-айкл, — отмахивается девчонка в розовом комбинезоне на лямках и с всклокоченной шевелюрой, — мы уже познакомились. — Она закатывает глаза. — Да я бы и так поняла. Все, как ты описывала: высокий, красивый и очаровательно рыжий. — Сцепив руки на груди, Джулз мне подмигивает: — Если она окажется так глупа, что упустит тебя, дай знать. Зеленоглазые красавчики с упругой задницей всегда мне нравились.
— Джу-у-улз! — Элли закрывает лицо руками.
А я обхватываю руками ее плечи, наклоняюсь и зарываюсь в нежные волосы. Они пахнут соленым океаном, туманами и сладким кофе. Мне жутко не хватало этого запаха и самой Элли.
— Я очень скучал. — Признаюсь.
— А я еще сильнее. — Говорит она, поднимая на меня взгляд черных глаз.
От этих слов перехватывает дыхание. Мы дышим громко, часто и синхронно.
— Оставлю-ка я вас, ребятки… — Слышится хихиканье соседки.
— Нет-нет, — краснеет Элли, отрывается, тянет меня за руку к выходу. — Мы прогуляемся. — Бросает на меня виноватый взгляд: — Ты не против?
— Пойдем. — Улыбаюсь я.
Элли берет джинсовку.
— А я уже сто лет не гуляла… Не хотите меня взять? — Доносится до нас голос соседки.
Но мы уже покидаем комнату. Спускаемся вниз, не размыкая рук, и выходим из здания.
— Покажешь мне океан? — Спрашиваю.
— Тебе он понравится. — Элли приникает головой к моему предплечью.
— Не сомневаюсь.
От нее исходит необыкновенное тепло.
Мы идем, не торопясь. Прямо по кромке воды. Кругом торжественно-безмолвно. Только могучие серо-стальные волны, сверкая в свете луны своими блестящими верхушками, переливаются в вечерней полутьме мерным, тихим ропотом. Шепчут что-то, вздыхают. В воздухе разливается запах соли и прохладной свежести. Океан кажется бескрайним и простирается в глубину горизонта серой шелковой лентой, плавно покачивающейся под тихим дуновением ласкового ветра.
— Мне здесь нравится, — говорит Элли. — Другая жизнь, другие люди. Они привыкли к солнцу. Улыбаются всё время. Но мне не хватает прежней жизни. — Осекается. — Той, которая была у меня раньше.
И я понимаю, что она имеет в виду. И жду со страхом, когда же захочет спросить про него.
— Ты уехала, оставив меня на диване в гостиной, Элли.
Ее пальцы впиваются в мою руку.
— Прости. Этот побег… это было жестоко и глупо. Но я должна была так поступить. Понимаешь? Должна была.
— Твой отец заявился тогда утром. — Усмехаюсь.
— О, Боже… — Она останавливается, закрывает рот рукой. — Он ведь не должен был вернуться так рано… Прости, Майки, прости!
Я вздыхаю, и мы продолжаем путь.
— Он просто хотел побыть со своей дочерью. Чувствовал, что ты что-то задумала. А вместо этого ему пришлось пить кофе с голым чуваком, который спал на диване в его собственной гостиной, укутавшись в его же любимый плед.
Краска снова бросается мне в лицо, стоит только вспомнить момент позора.
— Майкл… — Сокрушается Элли. — Прости меня, прошу. Если можешь, прости.
Ее пальцы переплетаются с моими.
— Тогда мне было все равно. Мы с ним переживали твой отъезд вместе.
— А… — Хочет она спросить о чем-то и запинается.
— А Джимми? — Подсказываю.
— Нет, я вовсе не об этом хотела спросить. — Прячет взгляд.
— Нет, об этом.
— Нет! — Стискивает мою руку.
— Неужели, тебе не интересно, как ему живется?
— Нет. — Решительно заявляет Элли. — Мне интересно, как твои дела, как учеба? Как медицина? Ты поступил, куда хотел?
— С медициной мы ладим. Кажется. Трудно сказать на данном этапе, что мне все удается, — признаюсь я, — но по результатам этого года я стал одним из лучших студентов потока.
— Я всегда знала, что ты лучший. — Ее пальчики ползут по футболке и щекочут мою грудь.
— А Джимми… — начинаю.
— Не надо. — Просит она, отстраняясь.
— Ты же хочешь знать, что у него все в порядке?
— А у него… все в порядке?
— Мы не общаемся, — выдыхаю. И снова глубоко вдыхаю соленый воздух океана. — Но знаю, что у него все хорошо. Они с Мэгги живут у ее отца. Дочку назвали Софи. Джимми сейчас взялся перестраивать бар Эдди, ему дали ссуду, он…
— Я рада, что у него все сложилось. — Ее голос затихает.
— Ты… жалеешь, что все так вышло?
— Я? — Она останавливается и заставляет меня остановиться тоже. Разворачивает к себе лицом. — Почему я должна жалеть? Из-за Джимми? — Ее глаза сияют в лунном свете. — Он так сильно меня любил, что бегал трахаться к Мэгги. О нем я должна жалеть, да? Об этом? — Качает головой. — Единственное, о чем я жалею, это о том, что ушла тогда. Мне нужно было время пострадать, вытащить себя из этой ямы. Из самобичевания, боли, мерзости, тошнотворной тоски. Мне нужно было время, чтобы залечить раны, чтобы подолгу лежать и смотреть в потолок, анализируя свою жизнь, свои ошибки. Нужно было убедить саму себя, что все пройдет, что смогу пережить это. Казалось, это никогда не кончится, казалось, что это убьет меня раньше, чем удастся спастись. Но я смогла. Выплыла. Освободилась. И это даже несмотря на тоску, засевшую в душе и не желающую меня покидать до сих пор. — Элли встает на носочки, тянется и нежно касается пальцами моего лица. — Все, о чем я жалею, это то, что не попросила у тебя прощения. И не приняла помощи. Ведь ближе тебя у меня никого и никогда не было, Майки.