— Значит, поэтому ты вынужден терпеть ее? — Давлю пальцами на виски. — Господи, да теперь все становится на свои места…
— У меня дочь. Если я сяду, кто позаботится о ней?
— Нам нужно подумать о том, что тебе делать дальше. — Говорю, направляясь к двери.
— Элли!
— Нет. Я не могу. Не хочу разговаривать. Тебе нужно отдохнуть, поспи. Поговорим завтра.
— Пожалуйста…
— Майки ушел, сказав, что нужно раздобыть какие-то медикаменты, а я даже не знаю, где он их возьмет. Разве что у Лилиан… Я… я…
— Элли… — с мольбой в голосе.
— Прости, Джимми. — Боюсь разреветься при нем. — Прости, не сейчас.
И я убегаю, так и не признавшись, что его слова буквально вывернули меня наизнанку.
Джеймс
Последние трое суток дались мне непросто. Я чувствовал себя старой развалиной, и каждое движение давалось с огромным трудом. Но рана затягивалась, и сегодня мне уже стало намного легче. Даже поел сидя и после обеда принял душ — если только попытку намочить по очереди отдельные части тела можно назвать принятием душа.
Майкл очень тяжело воспринял мою исповедь.
Мы проговорили с ним всю ночь, но так и не пришли к общему мнению. Он уговаривал меня сдаться и угрожал, что повинится в убийстве Бобби перед властями, а я давил на его чувство вины и убеждал в том, что он мне обязан. Мне не терпелось отомстить Чарли. Убить его точно так же, как мы убили его брата. Или хотя бы лишить его всего, что ему дорого в отместку за то, что он лишил меня всего.
Но друг предлагал подождать, пока мне не станет легче. Надеялся, что я передумаю по поводу мести. Или просто боялся. Не хотел ввязываться в грязную историю — он ведь только женился, примерил халатик врача, (или что у них там у врачей), строил грандиозные планы. В душе я сердился на него. И завидовал. Но не говорил об этом, потому что Майкл спас мне жизнь.
А Элли все это время ухаживала за мной. Она не говорила ни слова, будто обиделась. Ей было на что обижаться, но мне казалось невыносимым ее молчание. Лучше бы орала, лучше бы обвиняла в том, что испортил ей жизнь, что сделал больно. Но она не проронила ни звука, даже обрабатывая мои раны. Даже глядя в глаза, Элли продолжала молчать. Поэтому все это время я ждал, когда Майки уйдет, чтобы вывести ее на разговор.
Хлопает дверь. Слышу ее шаги в гостиной. Она проходит мимо моей комнаты. Ступает осторожно, боясь разбудить меня, или просто хочет, чтобы ее не услышали. Сажусь повыше и прочищаю горло.
— Элли, — зову, когда шаги вдруг стихают. Кажется, слышно, как она дышит, но войти не решается. Поэтому снова зову: — Элли!
— Что-то случилось? — Дверь открывается, и на пороге появляется она.
Во взгляде тревога — похоже, правда, испугалась, что со мной что-то могло стрястись.
— Иди сюда. — Прошу.
— Снова болит? — Спрашивает, но с места не двигается.
Неужели, думает, что могу ее укусить?
— Подойди, пожалуйста. — Тяну руку. — Мне нужно с тобой поговорить.
— Хм. Ладно.
Входит, делает несколько шагов и останавливается.
— Сядь, пожалуйста. — Кладу ладонь на постель рядом с собой.
Элли оглядывает меня и впивается взглядом в мою руку. Затем, будто решившись на какое-то испытание, она приближается и неохотно садится. Ее карие глаза полны беспокойства, рот напряжен, плечи подрагивают.
— Я просто хотел посмотреть на тебя. Может, в последний раз. Вот так, без посторонних. Чтобы никто не мешал мне быть беспомощным под твоим взглядом.
— Зачем ты так, Джимми? — Она опускает глаза и начинает разглаживать простынь. — Ты ведешь себя, будто ничего не изменилось. Не изменилось всё.
— Но мои чувства никуда не делись!
Элли вздрагивает. Я вижу, как высоко вздымается ее грудь, и мне до остервенения хочется прижать ее к себе, наплевав на обстоятельства и дружбу.
— Это не важно. — В сдавленном голосе чувствуется сожаление.
Ей не все равно. Она явно борется с чувствами.
— Почему ты так думаешь? — Легонько касаюсь ее руки. — Тебе так сильно хочется поставить на нас крест? Сделать вид, что ты ничего ко мне не чувствуешь?
Она поднимает на меня взгляд. Ее лицо захлопывается, как дверь. Элли в ужасе.
— Ничего не выйдет. — Шумно выдыхает. — Я замужем, Джимми. Замужем, понимаешь? Для тебя хоть что-то значит это слово, скажи?
Облизываю пересохшие губы.
— А если это все неправильно? Вдруг это все ошибка? Вся жизнь — ошибка. — Не хочу сдаваться я.
— Нет. — Выпаливает.
— А если я не хочу мириться с тем, что мы не вместе?
Ее глаза беспокойно мечутся, перемещаясь с моего лица на мою же голую грудь, а затем вонзаются в пол.
— Наше время ушло, Джимми. — Она хватает ртом воздух. — Я не смогу предать его, потому что хочу тебя. А я просто хочу. Вряд ли это что-то большее, чем просто ностальгия, привязанность или влюбленность. — Пожимает плечами. — Это… это что-то дикое, не похожее на то, что у нас с Майклом, и уж точно это не истинная любовь. Прости.
— Неправда.
Элли, наконец-то, поднимает на меня взгляд. В ее лице столько нежности, что у меня тают кости.
— Я поняла, что чувствовала к тебе. — Она складывает ладони вместе и закрывает ими лицо, чтобы перевести дух. Опускает руки и продолжает: — Ты был мне нужен, потому что всегда был недосягаем. Майкл… он был частью меня, и мне даже в голову не приходило, что он может куда-то деться — иначе бы я просто сошла с ума. А ты… ты всегда был ничьим. Люди наивны. Мы всегда гонимся за недоступным, думая, что это именно то, что нам нужно. Но это иллюзия.
— Я — не иллюзия, Элли! — Мне не хочется мириться с ее словами. — Посмотри, я здесь, и я по-прежнему люблю тебя. И считаю, что упустить тебя было не просто самой большой ошибкой в жизни, это было моей фатальной ошибкой, карой, моим горем. — Поднимаюсь с подушки. — Скажи мне в глаза, что ничего ко мне не испытываешь, и я отстану, клянусь.
Она кивает, будто поняла. Я слышу стук ее сердца. Вижу в ней ту девчонку, которой она была: озорной, черноглазой, смешливой. И мне хочется рыдать оттого, что не могу ее обнять.
— Ничего. — Элли качает головой. Она с таким трудом затягивает через нос воздух, что ее подбородок поднимается. — Ничего, Джимми. Я ничего к тебе не чувствую.
Наверное, я умираю. Поверить не могу, что услышал это. Что она смогла сказать это вслух. И Элли тоже, похоже, не верит тому, что сказала, потому что ее губы кривятся и дрожат.
— Неправда! — Кричу шепотом. — Неправда же, ну?! — Гляжу в ее лучезарные глаза и вижу там себя. — Скажи, что не любишь!
— Не люблю. — Мотает головой.
— Я не люблю тебя, Джимми! — Ору.
Она вздрагивает и застывает с открытым ртом. Так, словно ее ударили в живот.
— Нет. — Делает отчаянный вдох, не пуская на волю очередной всхлип. — Нет, я не люблю тебя, Джимми…
Мне хочется смеяться.
— Не любишь?
Наверное, я жалок.
— Не люблю. — И закрывает глаза, чтобы не смотреть на меня.
— Не любишь, Элли?
Она вцепляется напряженными пальцами в ворот собственной футболки и открывает глаза:
— Перестань.
— Не любишь? — Усмехаюсь я.
— Нет. — Пищит.
— Вранье! — Выкрикиваю. — Иди, проваливай. Ты не хочешь быть честной даже сама с собой! Вот и живи с ним. Давай, убирайся!
— Джимми, — она встает.
— Вали!
— Прекрати. Пожалуйста, выслушай меня. — просит, усаживаясь обратно.
— Тогда просто скажи мне честно! — Подаюсь вперед и обхватываю ее трясущиеся плечи.
— Отпусти. Ничего уже не изменить. — Испуганно. — Не нужно этого делать.
— Чушь!
— Джимми, перестань. — Отклоняется назад.
— Ты обо мне думаешь? Думаешь? — Встряхиваю ее. — Признайся, это ведь так, да? Потому что я думаю о тебе все время. Каждый чертов день!
— Думаю. Да! — Вспыхивает она, пытаясь вырваться. — Ну, и что? Это другое!
— Ни черта! — Притягиваю ее к себе, не боясь, что разойдутся швы на боку.
— Другое.
— Почему?
— Я уже говорила.
— Что? — Пытаюсь взглянуть ей в глаза. И когда, наконец, удается, произношу: — Что говорила? Что не любишь меня? Да ты лжешь самой себе!
— Отпусти, Джимми. — Просит тихо.
Втягивает голову в плечи.
— Отпущу. — Мы находимся так близко, что я не могу сопротивляться магии, которая тянет меня к ней. Мне хочется, ужасно, безумно хочется целовать ее губы, ласкать ее тело, быть в ней. И я выкрикиваю Элли прямо в лицо: — Отпущу, если ты поцелуешь меня и скажешь, что ничего не почувствовала!
— Нет. — Она сглатывает.
Смотрит на меня загнанным в угол зверьком.
— Последний поцелуй, Элли. — Кладу ладони на ее щеки и сжимаю. — И я исчезну из твоей жизни навсегда.
Ее движение назад не такое стремительное, как моё — к ее губам. Я успеваю первым. Притягиваю ее к себе и целую таким глубоким поцелуем, что мое сердце взвивается вверх и парит к небесам. Целую жадно, откровенно, грубо, так, что начинает кружиться голова. И замечаю, как она перестает сопротивляться, и больше не ударяет меня по плечам. Ее руки безвольно опускаются, а губы начинают несмело оживать под моим давлением.
С ума схожу. Зверею от ее запаха. Башню сносит от вкуса ее поцелуя, которого я никогда не забывал. Она не убегает, и я хочу больше. Пальцы путаются в ее волосах, впиваются в спину, скользят ниже, дергают край ее футболки и тянут вверх. Хочу содрать с нее всю одежду, чтобы не мешала мне любить мою Элли.
Мою.
Только мою.
Майкл
Я наблюдаю за этой сценой через приоткрытую дверь. Забыл бумажник — так банально. Вошел в дом, прошел в гостиную и остановился, услышав голоса. «И я исчезну из твоей жизни навсегда» — на этих словах меня покачивает из стороны в сторону, потому что я вижу, как она подается назад, а он загребает ее своими лапами в охапку, прижимает к себе и вгрызается губами в ее губы.
Элли пытается вырваться, колотит его ладонями по плечам, упирается обеими руками, но ничего не выходит. А потом ее руки… сдаются. Такое простое движение, но оно нарушает мое и без того шаткое равновесие — мне приходится резко вдохнуть воздуха, чтобы удержаться в вертикальном положении. Тело накрывает сначала волной ледяного холода, а затем обжигает огнем, потому что внутри закипает настоящий вулкан.