Комвзода, дрожа и держа руки в карманах куртки, подошёл к Чалому и спросил:
– Кто тут старший? Кому передать группу сапёров?
– Каких сапёров? На кой хрен мне тут сапёры? Мне стрелки нужны с оптикой!
– Извините, – продолжая кукожиться, залепетал лейтенант, – я хотел сказать «снайперов».
– Ты хоть для себя определись сначала, кем командуешь, – усмехнулся Чалый.
– Ладно, так и быть. Проходи со своими парнями к костру. Всех расставим, всем работа найдётся, – по-хозяйски заговорил Рейнер и протянул руку для знакомства: – Лейтенант Рейнер, Гоша.
– Дима, лейтенант из мобилизованных…
Противотанкисты удивлённо переглянулись, и лишь Гроз полушёпотом заметил:
– Это же надо… его даже зовут как нашего цуцика…
Ночи практически всегда продолжали оставаться тревожными, и основным объектом наблюдения с башен и угловых постов оставалось небо, где уже трудно было разобрать, чей армейский беспилотник светится в темноте на фоне звёзд и беспилотник ли это вообще. Даже расчёты российской ПВО, обладавшей для этого специальным оборудованием, нет-нет да и сбивали свои дроны и коптеры. Тем не менее за всё время дежурства сводного караула ни один чужой летательный аппарат так и не пробился к позициям над элеватором. Может быть, противнику и удалось издалека сделать какие-то снимки, но сбросов гранат или налёта дронов-камикадзе не случилось ни разу. Это правда, что на войне выживает не тот, кто ловчее, сильнее, хитрее и юрче. Там выживает тот, кому повезло. Группе Рейнера откровенно фартило.
Люди Чалого стали привыкать с устоявшемуся режиму: ночь с ружьём, день с топором, иногда провожая мобильные группы на «охоту» за вражеской группой диверсантов. В один из уже потеплевших от солнца мартовских дней, когда в поле ещё дотаивали островки снега, Андрюха Кибало – Бомбалелло, устало отложив в сторону ножовку и сняв зимнюю куртку, затеял разговор с Чалым.
– Вот ты мне скажи, батя: когда мы возьмём этот долбаный город хорьков?
– Интересная интерпретация названия Харькова, – отозвался старый солдат, также убирая подальше топор и вытирая пот с лица вязаной форменной шапочкой.
– А что тут не так? Засели, понимаешь, как хорьки, и не хотят сдаваться. Вот чего дядя Володя по ним «тополями» на жахнет? Мы бы тогда и зашли по тёплому пеплу. Народ-то наш так и гибнет на подступах. Я про пехоту говорю.
– Тебе гражданских там не жалко? Люди-то при чём?
– А наши семьи в Донецке, Горловке, Луганске – не люди? Или ты не слышал, как бабулька в одной деревеньке, тут недалеко, наш блокпост компотиком напоила?
– Это когда пацанов отравили?
– Ничего себе – «отравили»! Пять «двухсотых» из одного бидона! Они нас ненавидят. Научились ненавидеть за эти восемь лет и превратились в настоящих врагов.
– Ты прав, когда говоришь, что они для нас – заклятые враги. Но ведь сейчас мы их делаем ещё злее, ещё беспощаднее к нам. Ты видел опущенные лица гражданского населения Отрадного? Знаешь, почему они нам в глаза боятся смотреть?
– Страшно им. Чего тут не понять?
– Ничего ты не понял, Андрюха. Они опасаются, что мы в их глазах увидим не просто ненависть, а настоящее остервенение к русскому солдату.
– Так ведь они нас все восемь лет бомбили, а не мы их…
– Андрюха, дружище, ты видел на выходе из села в сторону элеватора пограничную заставу?
– Это там, где наши весь их гарнизон за пятнадцать минут «задвухсотили»? Так чего они в позу встали? Им же предложили сдаться и разойтись по домам…
– Как же им сдаваться, если они пограничники и присягу давали? Или ты считаешь, что подвиг защитников Брестской крепости – это только наша героическая история? Нет, брат, шутишь! Их деды и прадеды вместе с нашими дедами и прадедами в одном окопе с сорок первого по сорок пятый вместе сидели и по опалённой Европе в одном строю протопали. Генетика у нас с ними одна, сила духа и верность Родине в крови из поколения в поколение передаются. Помню, как под Дебальцево в феврале две тысячи пятнадцатого экипаж окружённого украинского танка, оставшись без хода, начал петь «Три танкиста», а как закончил, так взорвал себя и машину изнутри… Не все на стороне ВСУ нацисты и фашисты, бандеровцы и «азовцы». К сожалению, там воюют и нормальные военные, для которых сейчас Родина, то есть Украина, в опасности.
– Глупо эти пограничники поступили. Сейчас другие времена.
– Возможно, что ты и прав, но им теперь этого не объяснишь, как не вернёшь пограничников заставы домой, к детям и жёнам. Кстати, все они были родом из этого самого села. Целая рота пограничников-контрактников. Так что мы ещё не один бидон компота можем получить, если чего хуже не придумают…
Тут Чалому вспомнился случай, когда проезжавшая по окраинной улице Отрадного группа российских разведчиков, увидев, как бойцы набирают воду из местного колодца, остановились и объяснили, что только самый конченый кретин будет пользоваться на территории противника источником питьевой воды без предварительных мер безопасности. Двухдневная дохлая кошка, брошенная в невидимую глубину лопани, может стать источником чумы, холеры и какой-нибудь Эболы, способных массово и без единого выстрела отправить целую армию к праотцам. После этого случая колодцы были взяты под охрану, а люки к ним – закрыты на замок. Местные жители пробовали возмущаться. Тогда один из разведчиков предложил самому ретивому весёловскому старожилу отвернуться, налил в две разные кружки одной и той же воды из ведра и предложил выпить на выбор, сказав, что в одной вода из колодца, а в другой – техническая. Народ разошёлся без дальнейших вопросов. Урок оказался полезен и для бойцов батальона.
– Если так, то и думать нечего. Если все они нас ненавидят, то их остаётся только сжигать «Градами», «Ураганами», «Солнцепёками» – и сразу пепел в грунт!
Андрюха не на шутку разгорячился, и Чалый решил придержать его пыл:
– А вот ты знаешь, сколько стоит такая бандура, как «Тополь»?
– Ну, миллион, наверное, стоит… долларов, конечно…
– Вот ты и ответил на свой вопрос. Пехотой дешевле побеждать. А ракеты ещё могут много раз пригодиться. Чуть позже. Помнишь, как в фильме «ДМБ»?
– Это когда прапора спрашивают: «А может, жахнем?»
– Вот-вот. «И жахнем! Весь мир в труху! Но потом!»
«А ведь Андрей правильно вопрос ставит, – задумался Седой. – Иезуитская философия государственных мужей, ведущих войну, когда самое бесценное из созданного Всевышним на этом свете – человеческая жизнь – девальвировано так, что судьбы десятков тысяч солдат приравниваются к стоимости ракеты или орудия. К этим инструментам смерти маршалы и генералы относятся куда бережнее, нежели к сыновьям простых матерей, отцам обычных семейств, братьям рядовых граждан страны, поднявшимся на выполнение приказа Верховного! Приберегая дорогостоящие ракеты к будущим победным наступлениям, кладут жизни безусых мальчишек, спелых парней и бывалых мужчин. А ведь каждый из них, ожидая конца артподготовки (если она вообще есть), надеется, что снаряды уничтожат вражеские окопы и сохранят их жизни ещё в одной атаке. Неужели даже в инновационном веке цифровых технологий наши правители могут себе позволять досужие рассуждения о том, что “баб на Руси много, ещё нарожают”? От кого нарожают? И чьими руками эти верховоды собираются запускать заводы и фабрики, чтобы снова вооружить армию? А экономику кто поднимать будет? Чужие дяди из Средней Азии или китайско-корейский пролетариат? Так много вопросов без ответа появилось на этой войне. А ведь она только начинается…»
Андрей снова взялся за ножовку и продолжил распиливать принесённые с утра сухие стволы деревьев, как вдруг снова отложил работу и неожиданно прервал философский внутренний монолог Чалого:
– Ты в сны веришь?
– Верю. Я даже тебе могу сказать, что недавно мне пришло некое откровение…
– В смысле?
– Не поверишь, но именно данную ситуацию я уже видел во сне… правду говорю.
– Это как дежавю?
Сержант прикурил, спрятал зажигалку в боковой карман и продолжил:
– Я уже видел, как мы с тобой сидим вот так, на завалинке, разговариваем, вопросы философские обсуждаем, дрова пилим, солнце греет…
– Так мы с тобой знакомы меньше месяца. Как ты мог меня видеть?
– А вот когда видел, то я не знал, кто ты такой. Теперь вот вспомнил сон и точно знаю, что это был ты.
– Ну ладно. И что там дальше?
Чалый глубоко затянулся.
– Дальше какая-то хрень типа кипежа вокруг. Не помню, как и что, но знаю, что всё обойдётся.
– А я, между прочим, тоже сон видел с тобой. Ей-богу, вот тебе крест!
Андрюха перекрестился и хотел было договорить, но тут откуда-то сверху прокричали:
– К бою! Танковая атака с направления 10.45! Постам занять боевые позиции!
Уже через мгновение распахнулись двери и ворота западного цеха, из которого, спотыкаясь о недорубленные по ленья и валяющийся сухостой, побежали бойцы, держа в руках автоматы, гранатомёты, ящики с боекомплектом. Чалый и Кибало также кинулись за своими РПГ-7 с «морковками». Через минуту практически весь личный состав, остававшийся в периметре элеватора, находился в окопах, блиндажах и на огневых точках, подготавливая личное оружие к боевому применению. Через фронтальные ворота выехал Т-72 и, хлёстко сделав девяносто градусов влево, резко рванул в направлении предполагаемого прорыва украинских танков. Шумно завелась боевая машина пехоты с укреплённой на броне системой ПТУР2. На крыше штабного корпуса два бойца лихо разворачивали станковый противотанковый гранатомёт «сапог» и затаскивали к нему ящики со снарядами.
Чалый заранее выкопал себе окопчик с учётом возможного быстрого перемещения в ближайшее укрытие, которым служил ангар с бетонными стенами. Андрюха укрылся в пяти метрах позади и должен был сделать выстрел первым, быстро соскочив за высокий бруствер блиндажа слева. На следующий выстрел из гранатомёта у Чалого оставалось всего пять секунд.